Жар-птица. Свирель славянина - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 19

19

Вот собрался Князь с Княгинею, к Чуриле едет он, Старый Плен идет навстречу, им почет и им поклон. Посадил во светлых гриднях их за убраны столы, Будут пить питья медвяны до вечерней поздней мглы. Только Князь в оконце глянул, закручинился: «Беда! Я из Киева в отлучке, а сюда идет орда. Из орды идет не Царь ли, или грозный то посол?» Плен смеется. «То Чурило, сын мой, Пленкович пришел». Вот глядят они, а день уж вечеряется, Красно Солнышко к покою закатается, Собирается толпа, их за пять сот, Молодцов-то и до тысячи идет. Сам Чурило на могучем на коне Впереди, его дружина — в стороне, Перед ним несут подсолнечник-цветок, Чтобы жар ему лица пожечь не мог Перво-наперво бежит тут скороход, А за ним и все, кто едет, кто идет. Князь зовет Чурилу в Киев, тот не прочь: Светел день там, да светла в любви и ночь.  Вот во Киеве у Князя снова пир, Как у ласкового пир на целый мир Ликование, свирельный слышен глас, И Чурило препожалует сейчас. Задержался он, неладно, да идет, В первый раз вина пусть будет невзачет Стар Бермята, да жена его душа Катеринушка уж больно хороша. Позамешкался маленько, да идет, Он ногой муравки-травки не помнет, Пятки гладки, сапожки — зелен сафьян, Руки белы, светлы очи, стройный стан. Вся одежда — драгоценная на нем, Красным золотом прошита с серебром. В каждой пуговке по молодцу глядит, В каждой петельке по девице сидит, Застегнется, и милуются они, Расстегнется, и целуются они. Загляделись на Чурилу, все глядят, Там где девушки — заборы там трещат, Где молодушки — там звон, оконца бьют, Там где старые — платки на шее рвут. Как вошел на пир, тут Князева жена Лебедь рушила, обрезалась она, Со стыда ли руку свесила под стол, Как Чурилушка тот Пленкович прошел. А Чурилушка тот Пленкович прошел. А Чурило только смело поглядел, А свирельный глас куда как сладко пел.  Пировали так, окончили, и прочь, А пороша выпадала в эту ночь. Все к заутрени идут, чуть белый свет, Заприметили на снеге свежий след. И дивуются: смотри да примечай, Это зайка либо белый горностай. Усмехаются иные, говорят: «Горностай ли был? Тут зайка ль был? Навряд. А Чурило тут наверно проходил, Красоту он Катерину навестил».  Говорили мне, что будто молодец На Бермяту натолкнулся наконец, Что Бермятой был он будто бы убит, — Кто поведал так, неправду говорит. Уж Бермяте ль одному искать в крови Чести, мести, как захочешь, так зови. Не убьешь того, чего убить нельзя, Горностаева уклончива стезя. Тот, кто любит, — как ни любит, любит он, И кровавою рукой не схватишь сон. Сон пришел, и сон ушел, лови его. Чур меня! Хотенье сердца не мертво. Знаю я, Чурило Пленкович красив, С ним целуются, целуются, он жив. И сейчас он улыбаяся идет, Пред лицом своим подсолнечник несет. Расцвечается подсолнечник-цветок, Чтобы жар лицо красивое не сжег.

МИКУЛА СЕЛЯНИНОВИЧ

Ай же ты, Микула Селянинович, Мужик, Ты за сколько тысяч лет к земле своей привык? Сколько долгих тысяч лет ты водил сохой? Век придет, и век уйдет, вечен образ твой. Лошадь у тебя была, некрасна на вид, А взметнется да заржет, облако гремит. Ходит, ходит, с бороздой борозда дружна. Светел Киев, — что мне он? Пашня мне нужна. Сколько долгих тысяч лет строят города, Строят, нет их, — а идет в поле борозда. И Микула новь святит, с пашней говорит, Ель он вывернул, сосну, в борозду валит, Ехал тут какой-то князь, князь что ли он, Подивился, посмотрел, — гул в земле и стон. «Кто ты будешь?» говорит. «В толк я не возьму. Как тебя, скажи, назвать?» говорит ему. А Микулушка взглянул, лошадь подхлестнул, Крикнул весело, — в лесу стон пошел и гул. На нарядного того поглядел слегка, На таких он чрез века смотрит свысока. «Вот как ржи я напахал, к дому выволочу, К дому выволочу, дома вымолочу. Наварю гостям я пива, кликнут гости в торжество: Век крестьянствовать Микуле, мир — его, земля — его!»

ИСПОЛИН ПАШНИ

Исполин безмерной пашни, Как тебя я назову?  — Что ты, бледный? Что, вчерашний? Ты во сне, иль наяву?  Исполин безмерной нивы, Отчего надменный ты?  — Не надменный, не спесивый, Только любящий цветы.  Исполин безмерной риги, Цвет и колос люб и мне.  — Полно, тень прочтенной книги, Отойди-ка к стороне.