Светлана - Артюхова Нина Михайловна - Страница 27

 — Ну, ребятушки... Я обещала вашим мамам...

Можно было подумать, что она Аладдин и потерла

волшебную лампу; всё остальное сделали духи. Светла­на успела поставить на место только один стул и выте­реть одну чашку. Да и то девочки говорили ей:

 — Оставь, не трогай, ты у нас в гостях!

На широкой улице по-праздничному тихо. Рано еще. И большие и маленькие отдыхают после встречи Ново­го года. Этот год — тысяча девятьсот сорок пятый — должен быть особенным годом. Вчера поднимали бо­калы за победу, за то, чтобы война окончилась в новом году.

Не все местные жители отдыхают. Вот совсем свежие следы в проулке между заборами. Какой-то запоздалый дед Мороз только что протащил на санях елку из леса. О чем он думал вчера, нераспорядительный дедушка?

Великан этот дед Мороз — следы огромные, от вмя­тины до вмятины почти три Светланиных шага. И елку себе выбрал по вкусу. Она не просто царапала снег вет­ками — она не помещалась на санках, она сгребала снег направо и налево, оставляя за собой широкую по­лосатую дорогу.

Светлана помчалась вперед по этой дороге. Обогнула забор, очутилась на незнакомой улице... Направо, на­лево... еще забор, еще поворот...

Большущая елка лежала так близко за углом, что Светлана чуть не споткнулась о ветки, еле успела затор­мозить.

Дед Мороз, длинный-предлинный, сравнительно еще молодой, стоял тут же, с папиросой в зубах.

Умаявшись и желая отдохнуть, он с задумчивым ви­дом протирал круглые стекла очков.

 — Здравствуйте, дедушка Мороз! — выпалила Свет­лана.

На нее смотрели удивленные близорукие глаза. Дед Мороз неторопливо надел очки, отчего стал немножко похож на Аллу Нежданову, и приветливо сказал:

 — Здравствуй, Светлана.

Теперь удивилась Светлана:

 — Откуда вы знаете, как меня зовут? Ведь вы меня никогда не видели!

 — Именно потому и знаю, что это ты. Всех осталь­ных здешних ребят видел, а тебя нет. Значит, именно ты — приезжая.

 — Но почему приезжая должна быть именно Свет­ланой?

 — Потому что именно Светлана приехала. И елку на­думали делать как раз в честь твоего приезда. Как же мне не знать?

Он уже опять тащил за собой огромную елку, совсем скрывавшую маленькие узкие сани. Светлана бежала рядом, недоумевающая и заинтересованная.

 — По-моему, ваша елка ни в одном доме не поме­стится. Она проткнет потолок.

Он с тревогой обернулся на елку?

 — Думаешь, не поместится?

Они подошли к дому с большой террасой и беседкой в глубине сада. Елка, шурша ветвями, втянулась в во­рота.

Хлопнула дверь, на террасу выбежала очень красивая девушка в джемпере, с длинными, по колено, кашта­новыми косами, и крикнула:

 — Так я и знала!.. Что же ты наделал, Алешка? Раз­ве это комнатная елка? Такую в Москву везти и поста­вить на Пушкинской площади!

 — Надя! Надя! — взывал через форточку женский го­лос. — Как же можно раздетой! Вернись! Простудишься!

Надя обернулась:

 — Мама, посмотри, какую нелепую елку Алеша при­нес!

 — Алеша! Что же вы наделали! — Это уже из фор­точки.

 — Не беспокойся, Надюша. Александра Павловна, не беспокойтесь, мы ее подрубим!

Не было, не было такого длинного в Костином аль­боме, его нельзя было бы не узнать!.. Сосед? Двоюрод­ный брат? Светлана стояла у ворот. Невозможно было уйти.

Надя заметила ее:

 — А это Светлана? Я тебя сразу узнала, Костя рас­сказывал. Что же ты стоишь? Давай будем знакомиться.

«Дед Мороз», «Алешка», «Алеша» был наконец офи­циально представлен. Но что значит фамилия и такие ничего не говорящие слова, как «мой товарищ»?

Невозможно было не войти вместе с ними в дом, ко­гда Надя пригласила войти.

Хорошая квартира, гораздо больше, чем у Зинаиды Львовны. Очень красивая мебель. Зеркальный шкаф, от­дельно зеркало из трех частей на лакированном столике. Даже неприятно как-то: всю тебя видно сразу — и спе­реди, и с боков, и с затылка. Непонятные кэлькэшозы в этой квартире недопустимы. Диван и кресла, обитые шелком, с деревянными, должно быть красного дерева, спинками.

На такой мебели нельзя сидеть, поджав под себя но­ги, даже развалиться нельзя, нужно сидеть выпрямив­шись. Странное дело: квартира большая, а свободного пространства здесь даже меньше, чем в маленьких ком­натах Зинаиды Львовны. Уж очень всё загромождают здесь вещи.

На столике около зеркала, на полках, развешанных по стенам, стоят бесчисленные вазочки, рамки, фарфоровые собачки и котята, фарфоровые старинные пастуш­ки и пастушки.

И все это бьющееся, все требует заботливого ухода. Светлана осторожно дотронулась пальцем до собачьей фарфоровой головы... Ни пылинки! Должно быть, Надина мать целыми днями ходит от одной собачки к дру­гой и вытирает пыль мягкими тряпочками. А там и ве­чер настанет... Когда дойдет очередь до самой послед­ней собачки, с самой первой опять уже нужно стирать пыль.

Должно быть, поэтому у Александры Павловны та­кое озабоченно-обиженно-страдальческое выражение лица. Красивая даже... только тусклая какая-то она. Во­обще у нее такой вид, будто она долго лежала в сунду­ке, пересыпанная нафталином — от моли, а моль, не бо­ясь нафталина, все-таки погрызла ее немного.

Надя не похожа на мать, и в комнате у Нади ни од­ной фарфоровой собачки нет. Большая картина на сте­не, чертежный стол и много толстых учебников...

Надя похожа на отца — лицом, конечно, а не фигу­рой. Он такой большой и широкий, даже грузный, мед­ведеобразный какой-то. Надиного отца Светлана уви­дела вечером, когда пришла к Зиминым на елку вместе с Зинаидой Львовной.

За чайным столом сидели какие-то специально подо­бранные благонравные дети и вежливо разговаривали, не прислоняясь к спинкам стульев. А Надин отец ходил по комнате в огромных, выше колен, арктических ва­ленках. Тесно ему было здесь, и главной его заботой было не зацепить широкими своими локтями благонрав­ного ребенка с одной стороны и какую-нибудь краси­венькую фарфоровую никчемность — с другой.

Надин отец приехал только на днях, вернее, прилетел из Сибири, по своим служебным делам, и задержался в Москве.

Ему подходит строить что-нибудь в тайге или в тунд­ре и, обдумывая планы строительства, шагать по скри­пучим полам нового дома, где пахнет смолой и очень мало мебели.