Мои друзья - Барков Александр - Страница 28

КОСАЧИ

Под лучами скупого зимнего солнца обледенелые березы кажутся застывшими фонтанами. Откуда, из какой дивной сказки пришли они сюда, в заснеженный лес?! Может, Василиса Прекрасная невзначай взмахнула рукавом, и на лесной поляне забили фонтаны? Приглядишься, а в них купаются тетерева-косачи. Перо у них черное, брови — красные, а хвост, словно лира, загнут в разные стороны.

Зимой тетерева кочуют с места на место. На лесной окрайке можжевеловую ягоду поклюют, в березовой роще сережками полакомятся, а в дальнем урочище — еловой да сосновой хвоей.

Декабрьский день короток: сизые сумерки сгустились, неприметно перешли в темень. Сжался косач в комок, сложил крылья лодочкой и нырнул вниз, прямо в сугроб. А за ним, словно по команде, и остальные птицы попрыгали в белоснежную постель.

Разгуляется ночью метель-пурга, насыплет, наметет высокие сугробы, а птицам покойно в мягкой постели, и тихо, и тепло. Рыжая кума стороной пройдет — не заметит; лыжники проедут — не догадаются, даже ночная хищница — рысь и та не учует.

СВИРИСТЕЛИ

На пригорке сиротливо вздрагивает от ветра рябина. Вся она усыпана гроздьями ягод; на ветвях покачиваются большие хохлатые птицы. Чу! Нежные звуки свирели…

Сын глаза раскрыл:

— Ни весной, ни летом я таких не встречал!

— И не встретишь, — ответил я. — Зажжет мороз багряным огнем гроздья рябин — и свиристели тут как тут. К нам из тайги по ягоды прилетят.

— А почему они свиристели?

— Видно, от пастушьей свирели птицам название дано…

Сережа подошел ближе. Пепельно-розовые свиристели насторожились, подняли на голове пышные хохолки.

Неподалеку раздался оглушительный выстрел. Стайка снялась с рябины и скрылась в лесу.

Тишина снова огласилась нежными трелями. Сережа проводил птиц долгим взглядом и прошептал вслед: «Красавцы!»

— Еще какие! — кивнул я. — Недаром свиристелей прежде «красавами» величали.

— Смотри, как рябину обчистили!

— Да, поесть они здоровы! Ходил я однажды зимой по Москве. Умаялся и решил передохнуть в сквере возле Большого театра. Сел на скамейку, покупки перебираю. И вдруг над моей головой чавканье и стук: что-то падает, сыплется на землю. Поднял глаза — а на яблонях-сибирках пиршество!

Свиристели расположились на деревьях. Заглатывают мороженые яблочки величиной с вишню, большущие зобы набили. А им все мало. Кругом людской поток без конца, сутолока, автомашины… А птицам хоть бы что! До тех пор, пока все плоды не обобрали, с места не тронулись.

КОТОВЫЙ ПРОМЫСЕЛ

Я и мой отец идем на лыжах по вершине оврага. Ни звука, ни шороха… Кругом таинственные существа: куст орешника похож на спящего клоуна в белом колпаке, елка — на забавного косолапого медведя, верба — на стремительного оленя.

Отец останавливается, стряхивает с шапки снег, достает из сумки полевой бинокль. Прикладывает его к глазам и всматривается в белое безмолвие. Затем приседает и шепчет мне на ухо:

— Плутовка!

— Где?

Отец кивает в сторону и подает мне бинокль. Я долго смотрю вдаль и замечаю лисий хвост, похожий издали на багряный осенний лист.

— Что она делает?

— Котовым промыслом занялась… мышкует.

— Ну да!

— Правда, — подтвердил отец. — Весной да летом лисе раздолье: то птичье гнездо разорит, то зайчонка поймает, то курицу сцапает… А зимой голодно, вот и мышкует.

— А нельзя ли ее за хвост поймать?

— Ишь чего захотел! — рассмеялся отец.

Тут лисий хвост пропал. Наверное, плутовка услышала нас. Метнулся снег в воздух: из лунки показалась лисица с мышью в зубах. Остановилась на мгновение, повела носом в нашу сторону и понеслась к сосновому бору. Только ее и видели!

ЗИМНИЕ ЦВЕТЫ

Снег начал идти с утра и шел беспрестанно: то гуще, то реже. Я люблю смотреть на робкое падение снега. Выйдешь на крыльцо и глаз оторвать не можешь от бескрайнего снежного движения.

К обеду снегопад прекратился, я надел лыжи и побежал к своему другу Андрею Бугрову в село Покровское. Проселочная дорога шла через поле, через Дарьин увал. Издали я увидел кусты репейника. Темные, сухие, невзрачные, они казались сиротливыми и жалкими среди ослепительной белизны снега. А теперь, приближаясь к ним, я поразился: сухой репейник расцвел и полыхал то красным, то желтым.

Невзначай я взмахнул палкой, и… зимний цветок разом осыпался. Лепестки ожили, встрепенулись и… полетели. Увал наполнила звонкая, переливчатая трель. Пели щеглы. Невольно я залюбовался птицей, одиноко усевшейся на голую ветку лещины.

Щегол был грациозен, ярок. Щеки белые. Крылья черные с желтой искрой. Спинка темно-коричневая. Хвост черный. «Недаром, — подумал я, — нарядно одетого человеке щеголем называют».

Из всех живших в моем доме щеглов мне запомнился один крупный красноголовый певец. Стоило только поставить на проигрыватель старую пластинку «Фиалки под дождем», как он тут же принимался звонко подпевать в такт музыке. Мой отец прозвал его в шутку Карузо.

Однажды в апреле друг принес мне канарейку и уговорил посадить ее к щеглу. Вначале гордый Карузо не хотел признавать зеленокрылую незнакомку и начал гонять ее по клетке. А затем, спустя несколько дней смирился и даже полюбил ее. Верна оказалась пословица: от ненависти до любви только один шаг. Я прикрепил в уголке клетки гнездо, и канарейка принялась таскать в него вату и нитки. А спустя две недели отложила четыре яйца, из которых вывелись птенцы.

Пернатые родители кормили их рубленым куриным яйцом, булкой, размоченной в молоке, и тертой морковью. Птенцы удались на славу! Оперением в отца, только немного бледнее, а песней — особенной: звонкий, канареечный залив с щеглиным росчерком: «Пьюи-пьюи-иглик…»

Я оставил себе одного птенца, а остальных раздал друзьям.

Суровой зимой, когда за окнами выла и хороводила пурга, свистел ветер, мы с наслаждением слушали песни сына «прославленного Карузо».

НА ОПУШКЕ

В свои родные места я приехал в конце сентября. И, как всегда, решил проведать заветную опушку леса, где любят хорониться выводки тетеревов.

Всходила луна. Она не спеша поднималась над лесом — огромная, спокойная и холодная.

На опушку вышел волк. Высокий, подбористый, с опущенным хвостом. И в свете луны засеребрилась его шерсть, Издали мне показалось, будто шерсть светится.

Зверь поднял вверх лобастую седую голову, повел носом и вздохнул. В его широкую пасть вместе с вечерней прохладой влетели снежинки.

Луну заволокло тучами. Сразу потемнело кругом.

Холодным огнем сверкнули зеленые глаза хищника. Верно, почуял серый разбойник близость зимы, Постоял с минуту, а потом легкой рысцой двинулся в чащу, в логово — предупредить стаю, что вот-вот задуют сквозные, знобкие ветры, загуляет пурга и настанет суровая, голодная пора.