Рискованный флирт - Чейз Лоретта - Страница 23

Глава 8

Выстрел опрокинул Дейна на спину вместе с креслом. Джессика опустила пистолет, выдохнула, повернулась и вышла. Зрителям понадобилось время, чтобы сообразить, о чем им сообщили глаза и уши. За это время она беспрепятственно прошла через ресторан, за дверь и дальше на улицу.

Вскоре она отыскала извозчика, которому было приказано ее дожидаться, и велела ехать в ближайший полицейский участок.

Там она попросила позвать дежурного офицера. Она отдала ему пистолет и рассказала о своем поступке. Офицер ей не поверил. Он послал в «Антуан» двух жандармов, а ей налил стакан вина. Через час жандармы вернулись и привезли пространные заметки, сделанные на месте происшествия, а также графа Эсмонда.

Эсмонд приехал ее освободить, как он сказал. Все это – недоразумение, несчастный случай. Рана маркиза Дейна несмертельна. Царапина, и все. Он не будет выдвигать обвинений против мадемуазель Трент.

Еще бы, конечно, не будет. В судебных баталиях он проиграет. Это все-таки Париж.

– Тогда я сама выдвину против себя обвинение, – сказала она, вздернув подбородок. – Вы можете сказать своему другу…

– Мадемуазель, я почту за честь передать любые послания, какие вы пожелаете, – ласково сказал Эсмонд. – Но, по-моему, нам будет удобнее поговорить в моей карете.

– Разумеется, нет. Я настаиваю на том, чтобы меня заключили в тюрьму для моей же защиты, чтобы он не мог меня убить, дабы успокоить. Потому что, месье, это единственный способ заставить меня успокоиться. – Она обратилась к дежурному офицеру: – Я буду счастлива написать полное и подробное признание. Мне нечего скрывать. Я с восторгом поговорю с репортерами, которые, как я уверена, столпятся здесь через полчаса.

– Мадемуазель, я уверен, что дело можно уладить, – сказал Эсмонд. – Но я рекомендую вам остудить свои чувства перед тем, как с кем-то разговаривать.

– Очень мудрый совет, – сказал дежурный офицер. – Вы возбуждены. Это понятно, дела сердечные.

– Верно, – сказала она, глядя в загадочные голубые глаза Эсмонда. – Преступление страсти.

– Да, мадемуазель, это каждому понятно, – сказал Эсмонд. – Если полиция немедленно вас не отпустит, будет нечто большее, чем толпы журналистов, штурмующих это помещение. Весь Париж встанет на вашу защиту, в городе поднимется мятеж. Вы же не хотите, чтобы из-за вас погибали невинные люди.

Снаружи послышался гвалт – Джессика предположила, что это авангард репортеров. Она еще немного потянула, давая накалиться обстановке, потом пожала плечами:

– Хорошо, я поеду домой. Ради безопасности невинных.

В полночь граф Эсмонд был возле Дейна, лежавшего на диване в библиотеке.

Дейн был уверен, что рана пустяковая. Он ее почти не чувствовал. Пуля прошла навылет. Правда, крови было много, но Дейн был привычен к виду крови, в том числе собственной, и не собирался терять сознание.

Все-таки он несколько раз его терял и с каждым разом, приходя в себя, становился все горячее. Приехал врач, осмотрел рану, сделал перевязку и сказал, что Дейну исключительно повезло. Кость не задета, мышцы и нервы понесли минимальный ущерб, опасности заражения нет.

Следовательно, у Дейна не должно быть высокой температуры, но она была. Сначала горела рука, потом плечо, шея. Теперь пылала голова. В этом адском пожаре до него доносился голос Эсмонда, как всегда спокойный.

– Она, естественно, знает, что ни один судья во Франции ее не осудит. Скорее верблюд пройдет в угольное ушко, чем суд приговорит красивую женщину за преступление, хоть как-то связанное с любовью.

– Конечно, знает, – проскрипел Дейн. – Так же как я знаю, что она это сделала не под влиянием момента. Видел ее руку? Ни намека на дрожь. Холодная, устойчивая, любо-дорого посмотреть. Она точно знала, что делала.

– Она хорошо знает, что делает, – согласился Эсмонд. – Стрелять в вас – только начало. Она хочет сделать из вас посмешище. Должен сказать, она вынесет на публику все детали эпизода – в суде, если его добьется, а если не сможет, то в газетах. Она говорит, что повторит все, что вы ей сказали, и в подробностях опишет все, что вы делали.

– Другими словами, все преувеличит и извратит, – злобно сказал Дейн понимая, что ей будет достаточно говорить правду. И в глазах всего мира лорд Вельзевул скатится до положения школьника, который томится, стонет, пыхтит и обливается потом. Его приятели будут выть от восторга, узнав о его излияниях, пусть даже на итальянском языке.

Она вспомнит, как звучали слова – ведь она знаток латинского языка, не так ли? – сделает приемлемую имитацию, потому что умна и сообразительна… и мстительна. Потом его унизительные секреты, фантазии, мечты будут переведены на французский и английский, а потом и на все известные человечеству языки. На карикатурах его слова будут впечатаны в пузыри над головой. На сценах театра будут разыгрываться фарсы.

Дейн понимал, что это только часть того, с чем он столкнется.

Достаточно вспомнить, как пресса пригвоздила к позорному столбу Байрона лет десять назад, а ведь в сравнении с маркизом Дейном поэт был образцом нравственности. Более того, Байрон не был неприлично богатым, как он, ужасающе уродливым и возмутительно могущественным.

Чем человек крупнее, тем ему тяжелее падать. И тем больше миру нравится смотреть на его падение.

Дейн хорошо понимал этот мир, он видел, какое его ждет будущее. Мисс Джессика Трент, несомненно, тоже видела. Вот почему она не убила его. Она хотела, чтобы он прошел через все муки ада, пока живет.

Она знала, что он будет страдать, потому что ударила в единственное место, где он уязвим: в его гордость.

И если для него это будет нестерпимо – а она, конечно, знала, что так и будет, – она, разумеется, получит личное удовлетворение.

Она поимела его, дьяволица.

Адский огонь охватывал все тело, в голове бил набат.

– Лучше я разберусь с ней напрямую, – сказал он. Язык распух, речь была невнятной. – Переговоры. Скажи ей… – Горло тоже горело. – Условия. Скажи…

Он закрыл глаза я поискал в пульсирующей голове слова, но их не было. Голова была раскаленной наковальней, по которой адский кузнец бил молотом, выколачивая из нее интеллект, мысли, память. Дейн слышал далекий голос Эсмонда, но не понимал смысла слов. Потом сатанинский молот нанес сокрушительный удар, и Дейн погрузился в забытье.

В следующие четыре дня Дейн то и дело терял сознание, горя в лихорадке, которой у него не должно было быть. Утром пятого дня он проснулся и почувствовал, что более-менее здоров. То есть прошли жар и пульсация в голове, но левая рука не двигалась, бесполезно висела сбоку. Ощущения в ней были, но он ничего не мог ею делать.

Пришел врач, осмотрел его, глубокомысленно покачал головой.

– Я не нахожу ничего плохого.

Он призвал коллегу, который тоже не нашел ничего плохого, они призвали третьего – с тем же результатом.

За день его осмотрели восемь врачей, и все говорили одно и то же. Дейн вышел из себя. Весь день его толкали, выспрашивали, что-то бормотали, он зря потратил на шарлатанов кучу денег.

В довершение всего через несколько минут после ухода последнего эскулапа явился судебный клерк. Герберт принес доставленную клерком записку, когда Дейн пытался налить себе вина. Бросив взгляд на серебряный поднос с запиской, Дейн промахнулся и облил вином халат, тапочки и восточный ковер.

Он с проклятиями швырнул в Герберта поднос, вихрем вылетел из гостиной в свою комнату, где довел себя до бешенства, пытаясь одной рукой сломать печать и развернуть письмо. А потом пришел в такую ярость, что уже ничего перед собой не видел.

Смотреть особенно было не на что. Мистер Эндрю Геррард желал встретиться с адвокатом его светлости по поводу мисс Трент.

Внутренности лорда Дейна превратились в олово.

Эндрю Геррард был знаменитым лондонским адвокатом с клиентурой из могущественных английских эмигрантов в Париже. Он был оплотом честности – неподкупный, лояльный и неутомимый. Лорд Дейн, как большинство людей, осознавал, что за изысканным экстерьером адвоката маячит железный капкан и акульи зубы. Капкан был нацелен в основном на мужчин, потому что мистер Эндрю Геррард был галантным рыцарем в служении слабому полу.