Трое против дебрей - Кольер Эрик - Страница 54

— Ну как дела? — спросил я бессмысленно, сбрасывая он датр на снег.

Он посмотрел на тушки без особого интереса, снова чиркнул спичкой, чертыхнулся, когда она погасла, не успев зажечь струж ки, и ответил:

— У меня ничего. Только вот костер никак не разведу.

Тогда я взглянул на его руки. Они покраснели и распухли от длительного пребывания в ледяной воде и на морозе.

— Тяжко пришлось, когда доставал капканы? — спросил я, зная, что ему досталось крепко.

— Порядком. — Он чиркнул еще одну спичку, и эта тут же погасла. — Пожалуй, я не досчитаюсь десятка или дюжины капканов, когда осмотрю все. Попробуй ты, может, у тебя полу чится, — он перебросил мне коробок. — У меня что-то руки не слушаются.

— Они слишком замерзли, ты хочешь сказать, — заметил я, вычиркивая спичку и пряча ее в ладонях.

Но спичка погасла прежде, чем загорелась хоть одна струж ка. Потребовалось истратить еще с дюжину спичек, прежде чем стружки загорелись. Я начал потихоньку добавлять щепки, опасаясь, что стружки погаснут до того, как огонь согреет меня хоть немного.

— Дьявольский способ добывать средства на жизнь, — сказал я, разворачивая завтрак и нанизывая бутерброды на палочки перед огнем, чтобы они оттаяли.

Мое замечание вызвало у Визи улыбку.

— Все забудется через день или два.

Я покачал головой.

— Этот день я никогда не забуду.

Наши три лошади стояли, подставив ветру зад, понуро опу стив головы. Их засыпало снегом. Метель никого не щадила — ни человека, ни зверя.

Мы наскоро съели завтрак, подбросили еще топлива в костер и сели перед ним на корточки, чтобы согреться. Стоило больших душевных и физических сил, чтобы оторваться от огня, но нам нужно было еще осмотреть уйму капканов, и, чем дольше мы сидели у огня, тем тягостнее становилась мысль о том, что надо их осматривать. Поэтому, подбросив в костер достаточно топ лива, чтобы к нашему возвращению в нем сохранилось хоть немного огня, мы снова отправились мучиться на лед.

В конце дня, когда я осмотрел все капканы и взял всю до бычу, какую мог, ноги у меня стали как резиновые. За последние шесть часов на снегоступы налипло столько сне га, что они весили по нескольку фунтов. И тут я подумал: «Ни шагу больше я не сделаю на этих чертовых лыжах». Я остановился, отстегнул ремешки и снял лыжи. Я брел вперед по снегу, перебросив лыжи, ондатр и капканы через плечо. Вдруг снег у меня под ногами провалился, и я оказался по грудь в воде.

Ярдах в двадцати от меня у берега возвышался белый сугроб большой жилой бобровой хатки, и я провалился сквозь тонкий лед над зимней «столовой камерой» бобров. Пожалуй, только эта столовая и не дала мне уйти под воду с головой, так как куча обглоданных веток, наваленных у подводных входов в хатку, служила ногам шаткой опорой. И все же это была опора. Я от бросил ондатр, капканы и лыжи подальше на прочный лед и начал отчаянно барахтаться в воде, то всплывая, то увязая, как олень, отгоняющий мух в пруду в жаркую погоду. На протяже нии шести ярдов лед продолжал обламываться, когда я хватался за него, пытаясь выбраться. Наконец у края «столовой» лед стал достаточно крепким, и я смог выкарабкаться. Теперь, без всякого сомнения, я был самым мокрым, замерзшим и несчастным представителем человечества на всем земном шаре.

Визи видел, как я провалился под лед, и подбежал к бобровой хатке к тому времени, когда я уже стоял на ногах. Он поддержи вал меня, пока я вставил ноги в лыжи и затянул ремни.

— Дотащишь мой груз? — спросил я, чувствуя, что мне не справиться с этим. Так мы вместе с ним добрались до сосняка и подбросили в огонь хворосту.

Я стоял над огнем, пошатываясь и лихорадочно ощупывая карманы в поисках табака и бумаги. Я нашел и то и другое, но все было мокрым, как рыбья кожа. А Визи не курил.

— Чертова жизнь, — пожаловался я, стуча зубами.

От суконных брюк валил спереди пар, а сзади они преврати лись в лед. Я поворачивался около костра, как кусок мяса на вертеле.

Визи вынимал ондатр из капканов, пересчитывая их про себя. Сложив зверьков и капканы в мешок, он повернулся ко мне и сказал:

— Шестьдесят восемь ондатр и семьдесят пять капканов.

Итак, тридцать пять капканов лежали с добычей где-то в озере, засыпанные снегом. Там они и останутся, а когда начнет таять снег, они опустятся на дно озера.

Я еще с полчаса медленно поворачивался около костра, пытаясь просушить одежду. Когда Визи погрузил свою поклажу на вьючную лошадь и связал веревку морским узлом, я с трудом оторвался от костра и на одеревеневших ногах подошел к своей лошади.

— Ну как, сможешь доехать до дома? — спросил Визи, скорее просто так, чтобы что-то сказать, чем желая услышать ответ.

— А ты думаешь, что я так и останусь в этом чертовом сос няке на всю ночь? — ответил я саркастически и добавил с жал кой усмешкой.

— Конечно, доберусь. Поехали!

Лошади едва плелись. Ехать рысью или галопом по грудь в снегу невозможно. А по той едва заметной тропинке, что вела домой, они могли идти, только ступая ногами по старому следу. Если они промахивались и их колени ударялись о корку снега между следами, они спотыкались и зарывались носом в снег.

Тени становились все длиннее, и я слышал, как Визи тихо чертыхается на свою лошадь, которая то и дело спотыкалась. Стуча от холода зубами, я тоже ругался. Но лошади не были виноваты, они могли идти только по тропе, да и та была слишком неровной.

Лосиха с лосенком все еще были на поляне и, когда показа лись наши три лошади, отбежали в сторону густого леса. Лосенок споткнулся и упал в сугроб на краю поляны, встал на ноги, сделал несколько неверных шагов и снова упал. Он был очень слабенький и тощий. Зима была не слишком щедрой для животного мира, особенно для молодняка.

Когда я в последний раз оглянулся, лосенок все еще лежал в сугробе. Я подумал: «Доживет ли несчастный малыш до той поры, когда весной зазеленеют тополя?», а потом: «Доживу ли я до того, как доберусь домой?»

Для меня эти несколько миль были кошмарной душевной и физической пыткой. Я продолжал механически ударять лошадь в бока ничего не чувствующими ногами. Поводья лежали сво бодно на луке, а лошадь медленно и верно шла к дому сама по себе. Держась руками за луку, я наклонился вперед, касаясь лицом лошадиной гривы.

Я потерял всякое чувство направления и даже не видел вьючной лошади, шедшей в нескольких метрах впереди. Но Визи время от времени спрашивал: «Ну, как ты там?», и я знал, что все еще нахожусь по эту сторону жизни.

В темноте показалось светлое пятно. Я наполовину выпря мился в седле и старался не отрывать от него глаз. Скоро я почувствовал запах дыма из наших труб, но мне казалось, что до светлого пятна еще несколько миль. Наконец-то мы добрались до дома! Лилиан стояла в дверях и взволнованно говорила: «Слава богу, вы пришли». Увидев, как я свалился с лошади, она обеспокоено спросила:

— Что с тобой, Эрик?

Пытаясь собраться с мыслями ответил:

— Кроме того, что я замерз и утоп, со мной все в порядке.

Я слез с лошади, споткнулся, поднялся со снега и ухватился за Лилиан.

— Давай потанцуем, — предложил я.

Визи сбросил шкурки у двери и двинулся с лошадьми дальше к сараю. Небольшой домишко, где мы зимой обычно снимали шкурки, находился всего в тридцати ярдах, дрова в печурке были готовы, и надо было лишь поднести спичку. Но сейчас эти ярды казались милями. Поэтому я втащил мешок с ондатрами в кухню и вытряхнул их на блестящий навощенный пол. В более спо койные минуты это могло бы вызвать бурю протеста со стороны Лилиан, которая не любила, чтобы у нее на полу разводили такую грязь. Но сегодня она молчала, и я подумал: «Она у меня умница. Знает, когда стоит ругаться, а когда — нет».

Я плюхнулся на стул у печки и начал стягивать боты. Они примерзли к фетровым сапогам. Сбросив сапоги вместе с ботами, я начал стягивать шерстяные носки. Они тоже почти примерзли к ногам.