Дорога - Маринина Александра Борисовна - Страница 10

Леля произнесла эту длинную тираду, не поворачиваясь, и Люба не могла видеть выражения ее личика. Она встала на колени рядом с кроватью, повернула дочь к себе и крепко обняла.

– Солнышко мое, девочка моя, я не хочу, чтобы ты страдала. Мы с папой этого не хотим. Не нужно нас жалеть, мы взрослые и сильные, мы справимся, и все будет хорошо. Только дай мне слово, что ты не будешь больше лежать лицом к стенке и молча страдать, ладно? Договорились?

– Нет, – прозвучало в ответ. – Я буду страдать. И буду вас жалеть.

Люба долго уговаривала ее, но Леля так и лежала, отвернувшись к стене, пока не уснула.

На следующий день Любе на работу позвонили из детского сада.

– Любовь Николаевна, что с вашей девочкой? Она ни с кем не играет, даже не разговаривает, взяла стульчик, уселась в углу лицом к стене и сидит. Она не заболела?

– А лоб вы трогали? – забеспокоилась Люба. – Температуру ей измеряли?

– Температуры нет, но вид у Лели болезненный. Наверное, будет лучше, если вы ее заберете из садика прямо сейчас.

Люба бегом помчалась к начальнику отдела.

– Ну что это такое, Любовь Николаевна! – возмутился начальник. – Вы только-только вышли с больничного по уходу за ребенком – и опять? Что на этот раз? Простуда? Грипп? Скарлатина?

– Я не знаю, – расстроенно ответила Люба. – Мне только что из детского сада позвонили, с Лелей что-то не в порядке. Отпустите меня, пожалуйста, я заберу ее домой, а завтра все, может быть, и пройдет. Я уверена, что это не грипп и не простуда, это нервное, она переживает из-за смерти бабушки..

– В прошлый раз было то же самое, – недовольно проворчал начальник планово-экономического отдела. – Она у вас переживала из-за того, что все в доме плачут. Ладно, идите. Но было бы лучше, если бы завтра вы были на работе, а не звонили мне, что у вас опять больничный.

– Я постараюсь!

Люба домчалась до детского сада и забрала дочку. Леля и в самом деле выглядела не лучшим образом, даже хуже, чем накануне, когда ей объяснили, что бабушки больше нет.

– У тебя что-нибудь болит? – тревожно спрашивала Люба. – Голова? Горло? Животик?

– Ничего не болит. Мне плакать хочется.

– Ну так поплачь, – разрешила Люба.

Девочка расплакалась, потом у нее, как обычно, поднялась температура, и Люба всю ночь просидела в детской, на полу, рядом с Лелиной кроваткой, то и дело щупая лобик и прислушиваясь к дыханию дочери. Но к утру все прошло. Леля была по-прежнему грустной, однако выглядела она получше, температуры не было, и бледность исчезла.

– Родик, я не могу сейчас снова брать больничный, меня начальник убьет, – сказала она мужу. – А вести Лельку сегодня в сад я еще побаиваюсь.

– Никаких проблем, – тут же отозвался Родислав, – иди на работу, я посижу с ней. У меня сегодня нет занятий. А даже если бы и были – всегда можно прогулять.

«Он хороший муж, – говорила себе Люба, трясясь в вагоне метро, – внимательный, заботливый, добрый. Он не отстраняется ни от меня, ни от детей. ТАМ все не очень серьезно, ТАМ все скоро кончится. Родик дорожит нашей семьей и нашим браком, просто у него помрачение рассудка, точно такое же, как было у меня с Олегом. Но у меня прошло. И у него пройдет. Может быть, не так скоро, как у меня, но рано или поздно пройдет. Он хороший отец, он любит наших детей и не променяет их ни на какую Лизу, будь она хоть трижды красавица и умница». Ей сейчас трудно было даже представить и вспомнить свое состояние тогда, в начале лета, когда Родислав показался ей стареющим, несвежим и помятым, когда она вдруг увидела дефекты его внешности и сравнивала ее с внешностью Олега, молодого, подтянутого и гладкого, когда муж внезапно стал для нее скучен и тягостен. «Как я могла так подумать? – недоумевала она. – Как я могла смотреть на Родика такими глазами? У меня, наверное, в голове помутилось. На меня тогда наваждение нашло».

Олег долго ничего не мог понять, он продолжал звонить Любе, постоянно подходил к ней на работе, караулил возле проходной или возле автобусной остановки, но примерно через месяц оставил ее в покое. Люба несколько раз замечала его в обществе новой сотрудницы, молодой, стриженной под мальчика худенькой блондинки, и тихо радовалась, что этот не самый лучший этап ее жизни остался позади. Теперь нужно было набраться терпения, душевных сил и деликатности и дождаться, когда такой же этап останется позади и у Родислава, и тогда начнется новая жизнь, совсем другая, в которой они, поумневшие и приобретшие печальный опыт, будут бережнее относиться и друг к другу, и к их семье в целом.

Но дождаться было не суждено.

В декабре на Москву обрушились невиданные морозы, закрывались детские сады, отменялись занятия в школах, кое-где лопались трубы и отключалось отопление. Клара Степановна теперь постоянно находилась у Романовых: Коля не ходил в школу, Леля – в садик, а Люба и Родислав вынуждены были ежедневно отправляться на работу. У них в квартире батареи еще грели, но все равно было ужасно холодно, все ходили одетые в два-три свитера, на ногах – по две пары толстых вязаных носков, а у Лели на ручках – тонкие пуховые перчатки, привезенные откуда-то из Скандинавии и подаренные Аэллой.

В один из таких дней Родислав пришел около десяти вечера и шепнул Любе:

– Нам надо поговорить.

Пока стояли морозы и Клара Степановна жила у них, ни о каких ночных поездках к Лизе не могло быть и речи, и Родислав бывал у любовницы по вечерам, придумывая для матери разные благовидные предлоги. И поговорить обо всем, что связано с их договором, супруги могли теперь только в спальне, потому что и на кухне, и в гостиной невозможно было спрятаться от внимательных глаз и ушей.

Люба кормила мужа ужином, то и дело прислушиваясь к бормотанию, доносящемуся из радиоприемника. Она, как многие в эти дни, постоянно ждала прогноз погоды в надежде наконец услышать заветные слова о том, что морозы ослабеют и начнется повышение температуры.

– …введен в эксплуатацию первый агрегат крупнейшей в России Саяно-Шушенской ГЭС…

– Родислав, Лелю пора укладывать, – строго сказала Клара Степановна. – Пусть Люба уложит девочку, я сама за тобой поухаживаю.

Люба послушно вышла из кухни. Пусть мать пообщается с сыном, пусть почувствует себя хозяйкой: как она скажет, так и будет. Она ведь одна живет, после смерти Софьи Ильиничны ей и поруководить-то некем.

– Мама, а завтра тоже будет холодно, как сегодня? – спросила Леля, уютно завернувшись в одеяло.

– Пока не знаю, солнышко.

– А когда ты будешь знать?

– Когда по радио передадут прогноз.

– А когда его передадут?

– Уже скоро. Наверное, прямо сейчас передают.

– Так тебе же не слышно! Иди послушай, потом мне скажешь. Только не обмани, обязательно приди и скажи, я не буду спать.

– Хорошо, солнышко, – Люба улыбнулась и поцеловала дочурку, – я послушаю и обязательно тебе все расскажу. А теперь ложись на бочок и думай о приятном.

– Я буду про лето думать, ладно? Летом тепло и солнышко светит.

– Хорошо, думай про лето.

Она вернулась на кухню и успела как раз к прогнозу.

– …исключительно активные атмосферные процессы происходят на европейской территории страны… в Центральном районе трескучие морозы… холодная погода на Европейской части СССР в ближайшее время сохранится…

– Опять холодно, – жалобно простонала Клара Степановна. – Что же это делается? Дети не учатся, в сад не ходят. Хорошо, у вас бабушка Клара есть, а как быть тем, у кого нет бабушек? На кого детей оставлять?

«Хорошо, – внезапно подумала Люба, глядя на свекровь, наливающую сыну чай. – Пусть будут морозы. Пусть они будут как можно дольше. Потому что пока закрыт детский сад, Клара будет жить у нас, а пока она живет у нас, Родислав не ночует у Лизы. И вообще ездит к ней не так уж часто, а то мать что-нибудь заподозрит. Может быть, такая погода поспособствует тому, что у них все само собой сойдет на нет. Или они все-таки поссорятся из-за того, что Родик не может бывать у нее так часто и подолгу, как прежде».