Акваланги на дне - Шерстобитов Евгений Фирсович - Страница 21

Егор Андреевич объяснил Ромке, что в картине есть такой эпизод, когда Марко, хвастаясь перед городской девочкой, прыгает в море с высокого обрыва, Но высокого обрыва в районе поселка не было — обрыв-то, конечно, был, но над очень мелким местом — не нырнешь, а в более глубоких местах берег не подходил так отвесно к морю — опять не прыгнешь. Поэтому будут снимать по отдельности. Кадр, как прыгает, и кадр, как ныряет. А уж потом в монтажной склеят эти два кадра.

Но так как действие этого эпизода происходит в безлюдном месте, то и не хотелось, чтобы на втором плане был виден поселок.

— Надо идти в Голубую бухту, — предложил оператор, — там со всех сторон скалы.

Режиссер согласился, и фелюги, деловито затарахтев, потянулись к Голубой бухте.

Через приборы и подсветы Ромка пробрался на ют фелюги, что по-сухопутному означает нос. И уселся там, свесив ноги за борт. Он любил так ходить на фелюге. Вот бы еще волнения в балла три-четыре, чтобы нос то зарывался в волны, то подлетал вверх, прямо к небу. Вниз-вверх, вниз-вверх, как на качелях. Внутри что-то обрывается, летит куда-то в пустоту, проваливается и тут же сразу возвращается на место. И сладко, и пусто, и горько, и тошно… Так, наверное, тренируются космонавты. Да посидеть бы сейчас там, в камере, покрутиться бы часок на центрифуге. И вообще это, неверное, очень здорово — видеть сверху всю Землю. Ромке не летал еще на самолетах, но представить себе, что видит летчик, он может. А увидеть Землю так, как видят ее космонавты, он никак не может, не получается. Если, конечно, сильно представить, ну, напрячь все воображение, то увидишь разве только большой глобус. А как выглядит сама Земля, как она вся перед тобой вращается? Конечно, слетать и посмотреть — было бы здорово! Но и только. И сейчас же обратно. На дальние планеты он бы не полетел. Что тем интересного? Какая-то красная трава, фиолетовое небо. Зачем ему фиолетовое? Ему и голубое очень нравится. И вообще как можно жить при фиолетовом небе? А облака? Облака тогда будут какие-нибудь желтые. Он представил себе на минутку фиолетовое небо и желтые облака. Нет, неверное, это очень красиво. Конечно, красиво, решил он, вот бы посмотреть. Вообще-то новые места посмотреть тоже интересно, как это там у них все устроено. Но и только. Посмотрел — и хватит. Пора и возвращаться. К голубому небу, к синему морю, к запаху волн и крику чаек. Нет там, на дальних планетах, такого моря. Может, и есть какое-нибудь коричневое и густое, желтое и горячее, но такого моря там все равно нет.

Ромка посторонился. Рядом присела Людмила Васильевна.

— Давай пока выпишем тебе чек, — сказала она, раскрывая тетрадку, — говори свои данные. Как по отчеству, сколько лет, точный адрес.

— Зачем это?

— Деньги получишь.

— За что?

— За съемку. У тебя ведь сегодня первый съемочный день.

Он пожал плечами, но данные свои сказал: и отчество, и возраст, и адрес.

Людмила Васильевна записала все это на талоне и подала мальчику, показала место.

— Распишись.

Он расписался. Она оторвала корешок талона, передала Ромке.

— Спрячь. По этому чеку и получишь деньги.

— А сколько? — спросил он и покраснел.

— Ага, — услышал вопрос режиссер, — видали, как заговорил! Сколько? А зачем тебе деньги?

Ромка смущенно молчал.

— Ну что ты с ними будешь делать? — продолжал допытываться режиссер. — Что молчишь? Ну, сколько тебе нужно?

— Одиннадцать сорок.

— Всего?

— Хватит.

— А на что?

— Маска, ласты и трубка, весь комплект столько стоит.

— Ну, братец, на комплект ты за пару съемочных дней заработаешь, — успокоил его режиссер, — комплект — это, конечно, вещь нужная. Только у вас, по-моему, в раймаге ни трубок, ни ласт, только маски.

— Я в город съезжу, — быстро сказал Ромка, — а то морем. От нас в Ялту «Ракета» ходит. Три часа — и там.

— Пока ты будешь зарабатывать, пока получать, наша бухгалтерия по чекам только пятого и двадцатого платит. Да потом еще в город ездить или по морю в Ялту топать… — Режиссер сделал паузу и неожиданно закончил: — Одним словом, держи мой комплект. Это тебе подарок будет.

И протянул обомлевшему Ромке авоську, в которой лежали те самые желтые литые ласты, маска и трубка.

— Только сетку верни, сетка мне самому нужна.

Ромка взял сетку, растерянно завертел в руках.

— Так нельзя, — сказал беспомощно.

— У нас в кино все можно, — заверил режиссер и пригрозил: — Ты бери, а то передумаю.

— Бери, Ромка, — сказала Людмила Васильевна, — наш режиссер — добрая душа. Ты скажи, что тебе его очки нравятся, он тебе и очки подарит.

— Нет, очки не подарю, — быстро отозвался режиссер, — без очков, как без рук. А без комплекта, как человек сугубо сухопутный, всегда обойдусь.

— Бери, Марченко, — сказал и оператор, — он все равно его где-нибудь потеряет.

— Ну как же так? — все еще не верил Ромка.

— А просто так, — сказал весело Егор Андреевич. — Когда за что-нибудь — это очень плохо, братец, просто скверно. А когда просто так, просто за здорово живешь — это же самое удовольствие.

— Спасибо…

— А что, Егор, — поднялся оператор, оглядываясь вокруг, — зачем нам так далеко тащиться, вот великолепная бухточка.

Режиссер посмотрел и согласился.

— Стоп, машины! — скомандовал весело. — Все наверх!

— Стоп! Стоп! — повернулась к мотористу Людмила Васильевна. — Здесь будем работать.

Моторист переключил дизель на малые обороты и круто положил руль вправо.

— Отличное место! — сказал оператор, жадно озираясь по сторонам. — Здесь не только прыжки снимать… Ты идешь, Егор?

— Конечно, конечно, — заторопился режиссер, пробираясь к правому борту, куда уже подошла моторка и стала борт о борт. Канатов и спасатели перекочевали на фелюгу. В лодку спрыгнул оператор, осторожно спустился Егор Андреевич, держа в руках электромегафон. Такой мегафон видел Ромка раньше только у милиционеров, да и то в день, когда проходила через их поселок трасса всесоюзных велосипедных гонок.

Еще какой-то юноша, обвешанный фотоаппаратами, хотел было пересесть в лодку, но его не пустил администратор.

— Куда! Куда! — испуганно закричал он. — И так перебор получается! Отходи, отходи! — это уже относилось к мотористу. Тот чуть повернул ручку, как у мотоцикла, и забурлила за кормой вода, вспенилась, закипела…

— Людочка! — закричал режиссер. — Объясни задачу Марченко!

Задача была простая. По команде Ромка должен будет прыгать в воду.

— С борта? — спросил он. — А как прыгать? Ласточкой или солдатиком?

Людмила Васильевна этого не знала.

Из- под приборов извлекла спортивную сумку, а из сумки достала точно такой же мегафон, как у режиссера.

— На лодке! На лодке! — прокричала в мегафон. — Егор Андреевич! Он спрашивает, как прыгать. Солдатиком или ласточкой?

— Ни в коем случае не солдатиком… — отозвались оттуда. — Лучше, если как-нибудь позаковыристее.

— Понял? — повернулась к нему. — Позаковыристее сможешь?

Он подумал.

— Постараюсь.

С моторки уже кричали:

— На фелюге! На первой фелюге! Почему крутитесь? Удерживайтесь на месте, на месте держитесь… по солнцу правым бортом!

— По солнцу, по солнцу! — закричала Людмила Васильевна мотористу.

Вторая фелюга отошла вправо и стала параллельно первой. На ней шевелились осветители. То один подсвет, то другой вспыхивали на солнце, они скрестили свои зайчики на Ромке, готовом к прыжку. Он зажмурился от яркого света, но с места не сошел, уже знал — так надо, значит, придется терпеть.

— Роман, Роман! Приготовься. Будешь прыгать прямо перед собой! Готов?

Ромка разбежался и прыгнул.

Когда он вынырнул, моторка была уже совсем рядом.

— Ну куда, куда ты торопишься? Что ты умеешь прыгать — это мы знаем. Ты для нас прыгни, чтобы оператор проверил, прорепетировал… понял?

Ромка взобрался на фелюгу.

— Может, вытрешься? — подала полотенце Людмила Васильевна.