Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф - Страница 83

83

небом. На другой изображалось лето, с торфяным мхом и ночным солнцем; еще одна картина изображала почву и серо-голубую глину, смешанную с известью. Картины были маленькими и красивыми, и Герда продолжала раскатывать их на полу. Десять, потом двадцать, потом больше, - словно ковер из полевых цветов, расцветающих перед глазами.

- Он действительно их все нарисовал?

      - Когда-то он был очень занятым человеком, - сказала Герда.

- Что это за место?

      - Ты не узнаешь болото?

      - Не думаю.

Это встревожило Лили, потому что она должна была узнать это место. Оно было знакомо ей, словно потерянное прошлое.

      - Ты совсем этого не помнишь?

      - Только смутно...

Снизу послышался фонограф. Играла аккордеонная полька, смешанная с воем.

      - Это болото Блютус, - сказала Герда.

      - Где родился Эйнар?

      - Да. Эйнар и Ханс.

      - Ты когда-нибудь была там? - спросила Лили.

      - Нет, но я видела так много картин и так много слышала об этом, что когда я закрываю глаза, я словно вижу это болото наяву.

      Лили изучала картины. Болото, окруженное каштанами и липами, и огромный дуб, который, похоже, рос возле валуна. Это осталось в ее памяти, но больше не принадлежало ей. Она вспомнила, как бросала вещи, украденные с кухни своей бабушки, в болото, и смотрела, как они тонут навеки: тарелку с обедом, оловянную чашу, фартук из хлопка. Вспомнилась работа по разрезанию торфа на кирпичи и рыхление в сфагновом поле. И Эдвард I, который в один прекрасный день соскользнул с лишайниковой скалы и утонул в черной воде.

Герда продолжала раскладывать картины, прижимая углы холстов своими бутылками с краской и блюдцами из кухни.

- Это место, где он жил,- сказала она, и волосы упали ей на лицо. Она неторопливо разворачивала каждую картину и фиксировала ее углы, выстраивая ее в ряд, созданный из десятков и десятков маленьких работ Эйнара.

      Лили смотрела на Герду. Пока она раскладывала картины, ее браслеты звенели вокруг запястий. Передняя комната Дома Вдовы с окнами на север, юг и запад заполнялась спокойными красками картин Эйнара: серыми и белыми, приглушенными желтыми тонами, бурой грязью, и темно-черной ночью болота.

- Он работал и работал день за днем, - сказала Герда. Ее голос звучал мягко, осторожно и незнакомо.

      - Ты сможешь продать их? - спросила Лили.

      Герда остановилась. Полы комнаты почти полностью скрылись под холстами, и она встала в поисках места, чтобы отступить. Она прижалась к стене у железной печки.

- Ты хочешь сказать, что не заберешь их?

Что-то в Лили знало, что она совершает ошибку, но она все равно сказала:

- Я не знаю, сколько у нас будет комнат, - ответила она, - я не уверена, что Хенрик хотел бы видеть их рядом со своими собственными картинами. Он предпочитает вещи более современные. В конце концов, - сказала Лили, - это Нью-Йорк.

      Герда пожала плечами:

- Я просто подумала, что ты, возможно, захочешь их взять. По крайней мере, некоторые из них?

Закрыв глаза, Лили увидела болото, семью белых собак, бабушку, охраняющую свою печь, и Ханса, растянувшегося на извилистой скале, покрытой слюдой. Затем, как ни странно, она вспомнила молодую Герду - зеленую прихожую Королевской Академии искусств, и новый пакет красно-соболиных кистей в ее кулаке.

«Я нашла магазин предметов искусства», - сказала Герда.

- Дело не в том, что я не хочу их, - услышала себя Лили в этот один из своих последних дней в Доме Вдовы, уже уходящих в память. Но чью память?

- Я просто не могу взять их с собой.

И она вздрогнула, потому что ей вдруг показалось, что все в комнате принадлежит кому-то другому.

Глава 28

      На следующий день после отъезда Лили и Карлайла в Дрезден море накрыл летний шторм. Герда находилась в квартире, в передней комнате, и поливала плющ в горшке на столике. Комната была серой без солнца, а Эдвард IV спал рядом с сундуком. Моряк внизу был в море, и вероятно, в эту минуту попал в бурю. Прогремел гром, а затем послышалось хихиканье жены моряка.

«Эт забавно», подумала Герда. Минувшие годы, бесконечное повторение плоских рассветов над Данией и по всему миру, грохот заката над Арройо Секо и горами Сан-Габриель. Годы в Калифорнии и Копенгагене; годы, проведенные в Париже. Женщины годами выходили замуж и разводились, и вот теперь она осталась одна в пустом Доме Вдовы, а чемоданы Лили уже заперты и погружены. Лили и Карлайл уже скоро прибудут в Дрезден, если дождь не задержит их. Вчера Герда и Лили попрощались на паромной пристани. Люди вокруг них грузили багаж, суетились военные, собаки, и команда доставляющая велосипеды по трапу. На пристани были Ханс, Карлайл, Герда, Лили, и сотни других людей. Группу школьников сопровождала директриса. Худые молодые мужчины спешили на работу. Графиня уезжала на месяц в минеральные бани в Баден-Бадене. Герда и Лили стояли рядом и держались за руки, забыв об остальном мире. В последний раз Герда отбрасывала весь остальной мир, и все, что она знала и чувствовала, сжималось до крошечного круга близости, в котором Герда и Лили обнимали друг друга за талии. Они обещали писать друг другу. Лили пообещала, что позаботится о себе. Она сказала (и ее голос был почти не слышен) что они еще встретятся в Америке. Да, ответила Герда, не осознавая этого. Но тем не менее, она сказала «да, действительно». Но когда она представила себе это, ужасная дрожь пробежала по ее позвоночнику, будто она каким-то необъяснимым образом потерпела неудачу.

      Теперь Герда ждала окрика Ханса с улицы. Во время шторма шпили, фронтоны и шиферные крыши почернели, а купола Королевского Театра стали такими же тусклыми, как и старые оловянные. Затем раздался звонок Ханса в дверь. Герда схватила Эдварда IV в свои объятия и выключила свет, когда ключ в двери повернулся.

Буря продолжалась, и дорога из города сделалась скользкой. Жилые дома промокли под дождем, лужи поглощали бордюры. Герда и Ханс стали свидетелями того, как толстая затянутая в дождевик женщина на велосипеде врезалась в задний бампер грузовика каменщика. Герда прижала ладони к губам, наблюдая, как глаза женщины зажмурились от страха.

       Как только они выехали за пределы города, золотой “Хорьх” с откидным белым верхом покатил по полям. Луга итальянской ржи, тимофеевки, овсяницы и петушиной травы намокли и примялись ливнем. Красный и белый клевер, люцерна и трилистник выстроились