Блин и неуловимые киллеры - Некрасов Евгений Львович - Страница 26

– Круглые, побольше моих и лопоухие.

Они шли мимо школы. Еще пять минут – и метро; еще полчаса – и мама схватится с верзилой смотрящим. Она скорее всего даже не достанет пистолет из сумочки. Когда вокруг много народу, оперативники не стреляют, чтобы не задеть пулей случайного прохожего.

– Мам, ты сама его будешь брать? – спросил Блинков-младший.

– Много чести для такой шпаны, чтобы его подполковник брал, – фыркнула мама. – Ты что думаешь, единственный сын, маме не терпится погеройствовать? Я к себе в контрразведку еду, а смотрящего возьмут и без меня. Он и нужен-то минут на пять, пока не расколется. Трясанут его, узнают, где живет Никита, и отпустят.

– Отпустят?! – удивился Блинков-младший. – Он же преступник!

– Мы контрразведка, – ответила мама. – А таким жульем пускай вон Васечка занимается. Смотрящий он! Если хочешь знать, в уголовном мире смотрящий – это величина, как начальник отделения милиции, только наоборот. Он сам деньги не собирает. А этот Большой – в лучшем случае бригадир… Ну и как, единственный сын, понравилась тебе жизнь попрошаек? Не сеют, не пашут…

– Противно, – сказал Блинков-младший. – Люди от души деньги дают, а они… Неужели никто об этом не знает?

– Знают. Профессиональному нищенству сотни лет, а скорее даже тысячи! Думаешь, ты первый раскрыл, что нищие – обманщики?

– Все?

– В какой-то степени все. Не каждый ногу поджимает, но каждый, кроме совсем немощных, мог бы найти себе работу. Разве трудно сидеть на домашнем телефоне, звонки принимать? А таких работ полно.

– А почему тогда по телевизору говорят: безработица, безработица?

– Безработица для специалистов, – объяснила мама. – Если закроют папин Ботанический сад, он же не пойдет в грузчики, а будет искать работу для кандидата ботанических наук. Вот и получится, что где-то пустует место грузчика, а ботаник сидит без работы… Хотя наш папа долго не просидит. Он может быть преподавателем в институте или агрономом. В конце концов, может цветы выращивать на продажу. Он только одного не может: жить за чужой счет.

– Мам, я не понял, ты кого воспитываешь? – удивился Блинков-младший. – Если меня, то я все понимаю.

– Да никого, – сказала мама. – Просто обидно, когда взрослые дармоеды втягивают ребят. Этот Витька задаром получает деньги на развлечения, которые тебе достаются не каждый день. Скорее всего он считает себя очень умным. А на самом деле…

Мама вдруг замолчала. До метро оставалось две минуты хода, а она свернула во двор и села на скамейку.

– Что с тобой? – спросил Блинков-младший.

– Ничего особенного, Митек. Могу я попудрить нос?

И мама действительно начала пудрить нос. Но Блинкова-младшего было невозможно провести такими штучками. Ему сразу стало ясно, что мама наблюдает за кем-то в зеркальце пудреницы!

– Не оборачивайся, – убирая пудреницу, сказала мама. И – клац-клац – взвела пистолет в сумочке. – Митек, беги домой, позвони майору Василенко и скажи, что меня ведут. Передай, что я ему назначаю свидание через полчаса на Пушкинской площади, у памятника. Он знает, что делать.

Блинков-младший вскочил, но мама остановила его.

– Митек, ты должен уйти как ни в чем не бывало. Веди себя естественно, не озирайся и не задерживайся взглядом на прохожих. Лучше всего найди себе какое-нибудь занятие. Вон, видишь, банка из-под пива? Иди и пинай. И они расстались.

Глядя вслед уходящей в метро маме, Блинков-младший вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и беззащитным. Он не боялся, что человек, следивший за мамой (конечно же, преступник!), нападет на него. Он боялся сорвать ей оперативное мероприятие.

Оказалось, что вести себя естественно – очень тяжелая задача.

Мама не велела глазеть на прохожих. Опустить голову? Но это неестественно – идти, глядя под ноги, как будто тебе сто лет в обед и ты боишься упасть. Все-таки смотреть по сторонам? Но тогда рискуешь столкнуться взглядом с преследователем. Он поймет, что раскрыт, и уйдет, избежав ловушки, которую приготовит ему на Пушкинской майор Василенко.

Пивная банка оказалась спасением. Какое-никакое, а занятие. Пиная ее, Блинков-младший дошел до угла дома и там не выдержал, обернулся.

Мамина фигурка маячила далеко позади. Кроме нее, к метро шли еще человек двадцать. Блинков-младший отмел чересчур молодых, старушку и троих шедших вместе женщин, потому что следить компанией не ходят. Все равно на роль преследователей подходил по меньшей мере десяток мужчин и женщин. Было непонятно, как мама сумела засечь слежку.

Глава XX. СЮРПРИЗЫ СТАРОЙ КУРТКИ

Майор Василенко служил с мамой уже пять лет. Их столы стояли в одном кабинете, их телефоны отличались на одну последнюю цифру, и дела они расследовали одни и те же: особо важные. Словом, у них было время и были случаи научиться понимать друг друга. Поэтому Блинкову-младшему не пришлось ничего объяснять. Он позвонил майору и повторил то, что велела мама.

– Она так и сказала: «меня ведут»? – уточнил Василенко. – Их двое, что ли?

– Не знаю, – ответил Блинков-младший, а майор вместо «До свидания» сказал «Есть!» и положил трубку.

Можно было не сомневаться, что преследователей, пускай их будет хоть десятеро, ждет достойная встреча.

Блинков-младший лег на диван и сказал ушам кролика Ватсона, торчавшим из ящика на подоконнике:

– А пожалуй, Ватсон, дело близится к концу.

Уши равномерно шевелились. Кролик что-то хрупал у себя в ящике и совершенно не интересовался делом пропавшего бомжа.

– Вы ленивы и нелюбопытны, Ватсон, – упрекнул его Блинков-младший. – Хоть бы спросили, почему я так думаю.

Кролик не спросил, но других слушателей у Митьки не было, поэтому он продолжал:

– Сейчас возьмут Большого и вытряхнут из него адрес Никиты. Будем называть его так – по старой памяти. Я думаю, в подвалах он больше не живет, а снимает комнату или даже квартиру. Приедут к нему контрразведчики и скажут: «Не отпирайтесь, гражданин Краснов Николай Анатольевич, он же Никита! Нам известно, что вам известно»…

Тут Блинков-младший задумался. А что может быть известно Никите?

До сих пор ему хватало версии «Никита – свидетель». Она объясняла, почему преступники, стрелявшие в подполковника Иванченко, начали охоту за бомжом. Раз Никиту хотят уничтожить, значит, ему есть что рассказать контрразведчикам. Главное было найти Никиту раньше, чем это сделают киллеры, а от него ниточка потянется дальше.

Сейчас его, считай, нашли. Пора допрашивать гражданина Краснова, а он вряд ли сразу выложит все, что знает. У него для этого было больше чем полгода, а он только на помойке залегал от всех людей в погонах. Следователь начнет его расспрашивать, Никита в ответ упрется: «Ничего не знаю», и что с ним поделать? Тупо твердить: «Не отпирайтесь, нам все известно». Нет, для допроса нужна крепкая и полная версия!

Вообще, трудно понять мелкого жулика вроде Никиты. Стреляли в подполковника милиции. Бомж что-то знает о преступниках, а преступники что-то знают о нем (иначе его бы не нашли спустя полгода). Как в таком случае поступит нормальный человек? Да в милицию побежит!

Ладно, допустим, этот человек – неумный и трусливый. Он боится преступников. Он боится выдать их милиционерам, потому что у преступников могут быть мстительные сообщники, которых он тоже боится. И вот он меняет имя, поселяется в подвале и шарахается от всех людей в форме, даже от Иркиного папы – налогового полицейского. Да что там в форме! На свете вообще не остается людей, которых он бы не боялся. Любой может сообщить о нем в милицию, и надо прятаться ото всех.

Но преступники все равно его находят. В него стреляют. Уж после этого пора бы понять, что защититься можно только одним способом: сдать киллеров милиции! А Никита опять ударяется в бега. Словом, ведет себя как последний дурак.