Звездный удар - Гир Уильям Майкл - Страница 56

Образ отца был более расплывчатым. И во времена ее юности он всегда оставался в тени. Когда она играла на толстом американском ковре перед огнем, он сидел и читал, иногда поглядывая на нее поверх своих книг и статей. Она отчетливо видела его сидящим на высоком стуле, его четкий силуэт вырисовывался на сером фоне окна. За толстым оконным стеклом со скучного московского неба падали снежные хлопья — казалось, на душе всегда зима. Каждое утро он гладил ее по голове, надевая пальто. Приезжала черная машина и отвозила его на Лубянку. Много позже она узнала, что Лубянка — это самое сердце КГБ.

Ее мать уходила позже. Она долго причесывалась, капала духами за ушами, на запястьях и чуть ниже шеи. Годы спустя Светлана узнала, что не всякая советская женщина могла позволить себе такую роскошь, как духи. Но тогда духи играли важную роль в жизни матери.

Однажды, много позже, она как-то увидела свою мать при исполнении служебных обязанностей. С ней были двое хорошо одетых красивых мужчин — мелких служащих шведского посольства. Мать, которую она знала как строгую неприступную женщину, громко смеялась, ее глаза светились весельем, она флиртовала, бодро шагая по улице под руку с двумя мужчинами.

Мама, я поняла, почему. Неудивительно, что дома ты держала себя в руках. Должно быть, ты была очень хорошей. Они позволили тебе иметь дом, дочь и мужа — бдительного сторожевого пса. Разве не так? Неудивительно, что в стенах этого дома ты никогда не смеялась. Неудивительно, что ты никогда не ласкала меня, не брала на руки, как все матери. Ты не могла. Только не при нем — наблюдающем, записывающем, доносящем на других. Ты не могла позволить им сделать из меня оружие против самой себя.

Почувствовав боль в груди, она глубоко вздохнула.

— От чего ты отказалась ради меня, мама? Что ты чувствовала, ложась с ним в постель после того, как делила ложе с другими изо дня в день? — Она изучала себя в зеркале, и ее лицо становилось все более мрачным. — И что ты чувствовала каждый день при виде меня — твоего спасения и проклятия?

Сколько лет прошло с тех пор, как ее мать исчезла? Уже семь? Что только Светлана не предпринимала, но она так и не докопалась до правды. Теперь, на борту корабля пришельцев, направляясь куда-то к черным небесам, она так отчетливо видела перед собой свою мать. Кулаки ее сжались.

Надеюсь, что ты где-то в Париже, мама. Или, может быть, в Вашингтоне. Где-то в безопасном месте. Надеюсь, они дали тебе другое имя и пенсию, и ты можешь сесть спиной к камину холодной ночью и попить теплого чаю… и вспомнить маленькую девочку, ради которой ты стольким жертвовала.

Но она не могла отогнать от себя и другую мысль, другой образ: ветхие бараки, окруженные колючей проволокой, и нанесенные ветром сугробы в бескрайней Сибири.

Ее отец сообщил ей, что она будет ходить в особую школу. КГБ проявлял заботу о своих. Там не было нянек и служанок для капризных детей, но там были отличные учителя, которые дали ей настоящее академическое образование. Впрочем, друзей она так и не завела.

Светлана вспомнила, как наблюдала за играми других девочек во дворе. Но ребенок сотрудников КГБ никогда ни с кем не общался, чтобы случайно не скомпрометировать своих родителей.

Она резко остановилась.

Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях!

Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз.

— Такое мне даже не снилось в дурном сне. — Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда.

Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся.

— Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче.

—Но он не разорвался.

Сергей выразительно пожал плечами.

— Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки.

— Так же, как с нашими западными войсками? — Карпов взглянул на него исподлобья. — Ты говорил — четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю.

— Но ни одна из них не разорвалась, — Растиневский махнул рукой в сторону пролома. — Кроме того, это нам может пригодиться.

— Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. — Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. — Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов.

Растиневский поежился от холодного воздуха.

— Есть вещи и похуже. Каждая попытка укрепить бельгийский плацдарм съедает очень много ресурсов. Я не верю, что они удержатся, ведь дивизия, которую мы высадили в Бонне, окружена. Хотя и большой ценой, но все же англичане разгромили наш лондонский десант.

Карпов покачал головой.

— Это безумие, какая-то гулаговская война — по всей Европе островки сражений, и мы никак не можем стянуть воедино все силы. Мы едва в состоянии снабжать войска и вывозить раненых. Растиневский широко развел руками.

— Товарищ Генеральный секретарь, вообще нет никакой логики в том, что происходит. В самом начале стратегия была осмысленной. Но теперь? Я больше ничего не понимаю. То ли мы контролируем события, то ли они управляют нами.

— Уже погибло почти полмиллиона, Сергей. Ситуация в Польше критическая. Против нас растет недовольство. Восточная Европа получает шанс порвать с нами окончательно. Узбеки совсем обнаглели. Прошлой ночью в Душанбе убито около ста человек. Там, где раньше мы наступали, теперь мы попросту обороняем наши базы.

— На прошлой неделе нам удалось сбросить бомбы на Вашингтон, — возразил Растиневский. — Из-за огневого прикрытия мы взорвали только несколько деловых кварталов, но это только начало — мы их деморализовали.

— Но когда-то наши бомбы иссякнут. — Карпов поддел ногой кусочек алюминия, отвалившийся от вражеского снаряда. — А что насчет нашей ядерной программы?

— Мы круглосуточно работаем над возведением новых реакторов. Если мы в производственной сфере опередим американцев и не появятся новые зеркальные шарики, будут сконструированы новые боеголовки. И мы взорвем Вашингтон водородной бомбой. Тогда войне конец.

— Это наша единственная надежда, единственный путь к победе, Сергей. — Вздыхая, Карпов посмотрел на серое небо. Тоска растекалась в душе.

Рива уже вполне освоилась с контрольным пультом. Ее торпеда устремилась к космической станции Пашти. Гигантская станция вращалась среди звезд подобно огромному колесу, тут и там мерцали огоньки, высвечивая башенки, забавные антенны и бугристые выступы, выделяющиеся на бело-серой поверхности. Диск освещался лучами желтого солнца, а за ним в туманной дымке далеких галактик вспыхивали и гасли мириады звезд. На ее монитор косо падали желто-белые сполохи света от находящегося справа ромбовидного созвездия.

Она выпустила реактивные ракеты, которые должны были размягчить металлическую обшивку стен станции Пашти, и сбавила скорость. Перегрузка в 6 g бросила ее вперед, длинный лазерный луч взрезал приближавшуюся обшивку. Нос торпеды скользнул, и судно замерло. Торпеда дрожала и вибрировала в гравитационном поле, и Рива подключила корпусные приборы, которые предохраняли судно от углового ускорения, не давая ему сбиться с курса и проскочить прорезанную в стене брешь.

Рива приложила ладонь к замковой панели и увидела на мониторе переднего обзора нос своей торпеды, раскрывающийся подобно цветку лотоса.