Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович - Страница 23

12

Представляя Сухтелену и Генсу отчет о командировке на Каспий, Карелин ничего не сказал о пропавших письмах.

— А ведомо вам, Григорий Силыч, — спросил Сухтелен, — что сталось с вашими письмами? Григорий Федорович, расскажите!

— Ну так что ж! — выслушав Генса, воскликнул Карелин. — Нашли вы приказчика?

— Ищем, Григорий Силыч, ищем… И, кажется, нашли, ваше сиятельство! Я как раз и приготовился доложить вам. Приказчика Абдуллу Низамата долго искать не пришлось. По справке на Меновом дворе оказалось, что служит он у Деева.

— У Деева! — воскликнул с удивлением Сухтелен. Генс многозначительно улыбнулся и продолжал:

— Деев, ваше сиятельство, известен вам: купец богатый, торговлю с Бухарой ведет обширную… Да вот только вовсе он и не Деев.

— То есть как не Деев? — разом спросили Сухтелен и Карелин.

Тут Генс рассказал историю, совершенно невероятную, но, однако же, истинную.

Лет за двадцать до нынешнего времени за Уралом, верстах в двадцати от Оренбурга, жил некий Зайчиков на землях, отнятых у казахов и задаром розданных русским поселенцам. Зайчиков для обработки земли нанимал мужиков из-за Урала, а между тем давал знать степным разбойникам о том, где и когда они будут проезжать. Целые семьи попадали в рабство, в Хиву. Дела Зайчикова в конце концов обнаружились, и негодяй был приговорен к каторге. Зайчикова отправили, как полагается, в Сибирь. А вскоре в Оренбург прибыл купец с паспортом на имя Деева и поселился в городском доме Заичикова… Генс сделал небольшую паузу.

— И был тот Деев и не Деев вовсе, а Зайчиков! Тогдашний губернатор Волконский и полиция не могли этого не знать, но, однако же, сделали вид, что не знают. Сколько стоило такое чудо Зайчикову, не знаю, но, наверное, не мало. И вот уже двадцать лет преуспевает Деев и даже вами, ваше сиятельство, был принят!

— Так что же вы молчали до сих пор? — в гневе сказал Сухтелен. — Схватить мерзавца, заковать в кандалы и отослать в Сибирь немедля!

— Нет, ваше сиятельство, нельзя: давность уголовная наступила! А сверх того имеет Деев высоких покровителей в столице. Молчал же я оттого, что и сам не знал до сей поры тайны Деева — доколе теперь не занялись мы им вплотную. А вот нынче, когда ведут к нему следы из-за кордона, мы им займемся и глаз не спустим!

— Одного не пойму, — сказал Карелин, — как же голубой мундир наш проглядел Деева?

Карелин разумел жандармского подполковника, который ведал Оренбургским отделением VII жандармского округа, с центром в Тобольске.

Генс махнул рукой… Сухтелен усмехнулся и сказал: — Поручаю вам, Григорий Федорович, вывести этого мерзавца на чистую воду!

— А вы полагаете, Григорий Федорович, — спросил Карелин, — что Деев со своим приказчиком в этом похищении писем заодно?

— Поживем — увидим, Григорий Силыч!

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

1

Бернс был отправлен в Кабул в качестве частного лица.

Тогда же в Индиа-хауз был одобрен план резидента в Лондоне Уэйда: еще раз попытаться восстановить в Афганистане власть Шуджи. Пальмерстон считал необходимым укрепить позиции Англии на Среднем Востоке, чтобы развязать руки для активных действий на Ближнем Востоке. В Лодиане и Лахоре заключена была сделка между Шуджой и Ранджит Сингом. Шуджа уступил властителю Пенджаба Пешавар — в обмен на военную помощь в походе на Кандагар и Кабул. Английская субсидия Шудже была увеличена. Эмиры Синда под английским нажимом дали Шудже крупную сумму. Собрав на эти деньги значительное войско, с английскими и сикхскими генералами и офицерами, Шуджа из Лодиа-ны перебрался в Шикарпур, чтобы отсюда двинуться через Боланский перевал в Солимановых горах к Кандагару, а Ранджит послал свои войска к Пешавару.

Встревоженный Дост Мухаммед послал письмо к Уэйду, спрашивая, не по совету ли англичан действует Шуджа. Уэйд поспешил заверить, что Англия ни в коем случае не собирается помогать Шудже.

А капитан Бернс не спеша подвигался к Кабулу, не ведая о двойной игре. С ним были врач Джемс Джерард, землемер Мухаммед Али, учившийся в инженерном институте в Бомбее, и индус из Кашмира Мохан Лал, окончивший английский институт в Дели. Из прислуги Бернс оставил при себе только одного слугу, чтобы его и спутников считали людьми малосостоятельными. В этом он видел вернейшее средство обеспечить свою безопасность. «Меня могут схватить и продать в рабство, но никто не покусится на мои богатства, — писал родным Бернс. — Никогда не было видено более смиренного существа. Я не имею палатки, стула, стола, постели, и моя одежда стоит не более одного фунта стерлингов. Вы бы не узнали вашего сына, если бы увидели его. Моя одежда чисто азиатская, и с тех пор, как прибыл в Кабул, я изменил ее на наряд самых низших слоев народа. Моя голова выбрита, и моя борода, выкрашенная в черный цвет, горюет — как это говорили персидские поэты — о прошедшей красоте юности. Теперь я ем руками, и пальцы мои грязны, хотя я должен сказать в оправдание, что я мою их до и после еды… Часто я сплю под деревом. Я никогда не скрываю, что я европеец. Я должен приноровляться к обычаям и религии магометан, так как я теперь говорю по-персидски, как на родном языке. Народ знает меня под именем Сикиндер, это великое имя. При своей видимой бедности, я имею мешок дукатов вокруг пояса и чеки на столько денег, сколько я пожелаю получить. Я подпоясываюсь и привязываю свою саблю на всякий случай, хотя и признаю, что больше будет пользы от серебра и золота, чем от холодной стали. Когда я в компании, я кладу руку на сердце и говорю униженно хозяину дома: „Мир да снизойдет на тебя“ — по обычаю — и затем опускаюсь на землю. Такая фамильярность позволяет мне проникнуть внутрь характера народа, чего бы никогда не достиг иным путем. Я все время кажусь безразличным и разговаривающим, чтобы провести время. Когда меня спрашивают, ем ли я свинину, я, конечно, содрогаюсь и говорю, что только отверженцы совершают подобное надругательство. Да простит меня бог, ибо я очень люблю бекон, и у меня идет слюна, когда я пишу эти строки. Я хотел бы иметь его к завтраку, за который сейчас сажусь. Наш завтрак состоит из плова, овощей, тушеного мяса, варенья и заканчивается фруктами, которые здесь в изобилии. Наш стол, вы видите, не так плох, как наше одеяние, и как святые монахи, мы имеем снаружи власяницу, но лучшие вещи внутри. Однако у нас нет хорошего вина, ибо я слишком политичен, чтобы пить в магометанской стране… У меня хорошая лошадь, на случай если бы мне пришлось бежать. Весь мой богаж следует на муле, на котором сидит мой слуга».

2 мая 1832 года Бернс со своими спутниками прибыл в Кабул. Здесь он застал Иосифа Вольфа. Их свидание состоялось вечером в день приезда Бернса в доме наваба Джаббар-хана, старшего брата Дост Мухаммеда. Разумеется, не одно только восточное гостеприимство руководило навабом, но и желание держать чужестранца под вежливым присмотром.

— Я приехал, — сказал Вольф, — через Персию, Туркменские пустыни, Бухару, ханства к югу от Оксуса, и мое путешествие дополняет маршрут лейтенанта Конноли. И вот мой вывод: русские легко могут пройти через эти страны! От границ России они быстро дойдут до города Туркестан, оттуда в Коканд, затем захватят Самарканд и Бухару. И народ в этих странах, недовольный своими правителями, не сделает ни одного выстрела! Да и никто в этих местах не может противостоять хорошо дисциплинированной кавалерии и артиллерии. Далее армия может направиться к Кашгару и Кашмиру и отсюда к Лахору, где встретится с английской армией, и вопрос об Индии будет решен в зависимости от того, кто окажется сильнее…

Бернс слушал внимательно, не прерывая Вольфа, хотя далеко не во всем был с ним согласен.

— Русские возводят крепость на берегу Каспия и заводят на этом море пароходы. Поэтому им отсюда легко будет направить на Хиву достаточные силы, чтобы взять ее. Затем они захватят Балх…

— А от Балха куда? На Кабул? — не выдержал Бернс, так как Вольф подошел к пункту, по мнению Бернса, основному.