Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович - Страница 24

— Да, на Кабул… И если русские пообещают персам освободить их от афганского ярма, эти союзники Дост Мухаммеда перейдут на их сторону, и они через Афганистан выйдут к тому же Лахору.

— Значит, вы считаете, мы должны опереться на Дост Мухаммеда, сделать из него заслон от русских? — живо спросил Бернс.

Вольф быстро глянул на Бернса: неужто он не знает о новой авантюре Шуджи, о которой сам Вольф услышал сразу после прибытия в Кабул?

— Мне думается, — сказал Вольф, — что Дост Мухаммед в Кабуле для нас надежнее Шуджи — ибо держаться он будет только с нашей поддержкой. Впрочем, об этом рано говорить: ведь мы тут, чтобы увидеть, каков этот Дост и чего от него можно ждать.

Бернс не мог не согласиться с этими словами Вольфа, и они условились вернуться к этому важнейшему вопросу после встречи с Дост Мухаммедом и ознакомления с положением в Кабуле.

2

Прием у правителя Кабула состоялся вечером 4 мая. Дост Мухаммеду было в то время около сорока лет. Он отличался высоким ростом, слегка сутулился, имел крепкие мускулы. Чертами лица он напоминал римлянина: нос — ровный, прямой, длинный; лоб — открытый, выпуклый, резко очерченный; глаза — серые, небольшие, но пронзительные.

Однако рот Дост Мухаммеда был велик и полон плохих зубов, губы умеренно толсты, уши оттопыренные.

На нем было нечто вроде кафтана, по персидскому обычаю обрезанного ниже груди, открывавшего рубашку из красного гератского шелка. Поверх был широкий, развевающийся плащ с длинными рукавами, перехваченными у запястий. Швы, прошитые золотой нитью, золотой галун, в вершок шириной, украшали края одежды, плечи, спина и руки до середины были убраны вышитыми золотом цветочными узорами. Голову украшал тюрбан — из английского белого легкого муслина шириной в ярд и длиной в двенадцать ярдов, и сзади спускались два конца длиной в три ярда каждый из тонкой хлопчатобумажной ткани.

Вот как описывал Бернс эту первую свою встречу с Дост Мухаммедом:

«Дост Мухаммед принял нас чрезвычайно милостиво: он встал, когда мы вошли, приветствовал на персидском языке, пригласив сесть подле себя на бархатные ковры, уверял, что был рад видеть нас в своих владениях, ибо уважает нашу нацию, несмотря на то, что ему редко случалось видеть англичан. Я отвечал ему со всею возможною учтивостью, хвалил кротость его управления и покровительство, которым он ограждает купцов и путешественников. Общество состояло еще из шести или восьми сановников и из трех сыновей начальника. Мы все сидели в небольшой, но опрятной зале, не имевшей никакого убранства, кроме ковра. Разговор этого вечера был самый разнообразный и сосредоточивался на таком множестве предметов, что я затрудняюсь передать его: таковы были сведения, ум и любопытство, выказанные правителем. Ему очень хотелось знать состояние Европы, число ее государств, отношения, в которых они находятся одно к другому. Потом он просил меня дать ему понятие о доходах Англии, о том, как они собираются, как приводятся в исполнение законы и каковы произведения ее почвы. Я дал ему, краткое объяснение, и он сказал, что при таком управлении всегдашние успехи наши нисколько не удивительны, ибо мы взимаем подати с народа только для покрытия долгов и расходов государства. „Поэтому ваши богатства, — прибавил он, — получаются из Индии“. Я уверил его, что доходы этой страны расходуются в ней самой и что единственные выгоды, которые мы от нее получаем, состоят только в том, что она представляет обширный рынок для нашей торговли и что единственное богатство, вывозимое оттуда в Англию, ограничивается несколькими сотнями тысяч фунтов стерлингов и тем, что из нее вывозят с собою офицеры нашего правительства. Он также спрашивал о состоянии магометанских государств в Индии и о действительной силе Ранджит Синга; но не хотел верить, что мы не домогаемся его владений, и желал знать, не имеет ли магараджа каких-нибудь видов на Кабул. От этих предметов он перешел к тому, что собственно касалось до меня самого: спрашивал, почему я оставил Индию и зачем переменил одежду. Я отвечал, что, имея сильное желание посмотреть чужие края, я теперь ехал через Бухару по направлению к Европе и переменил свою одежду только для того, чтобы азиаты не указывали на меня пальцами, но что я никак не хотел скрывать ни от него, ни от других правителей того, что я англичанин, и к. этому прибавил, что мое применение к азиатским обычаям много способствовало удобствам моего путешествия. Правитель в милостивых выражениях одобрил мой план и перемену одежды.

После этого Дост Мухаммед-хан обратился к г. Вольфу и спрашивал о его приключениях. Прежде, нежели мы вышли из дворца, правитель сделал дружеское предложение помогать нам в путешествии и обещал дать письмо к начальникам на Оксусе и к бухарскому государю. Он просил нас посещать его во время пребывания в Кабуле, ибо ему нравились наши рассказы о других странах, и уверял, что во всякое время ему будет приятно видеть нас. Мы расстались с Дост Мухаммедом в полночь, совершенно довольные его приемом и обращением».

3

Из Кабула Бернс писал матери 10 мая 1832 г.: «Кабул есть город деятельный и многолюдный. Он имеет шестьдесят тысяч жителей. Шум после полудня иногда бывает до того велик, что на улицах трудно расслышать слова товарища. Большой базар состоит из красивой аркады, имеющей почти 600 футов в длину и 30 в ширину; он разделен на четыре равные части, кровля его выкрашена, над лавками помещаются жилища некоторых купцов. План, по которому он сооружен, очень хорош; но фонтаны и водоемы, составляющие его принадлежности, теперь запущены и заброшены.

Путешественник невольно удивляется богатству шелковых и других тканей и товаров, разложенных под навесами базара. Вечером, когда каждая лавка освещена повешенною перед входом лампою, он представляет очень любопытную картину, и весь город кажется иллюминованным. Нельзя не обратить внимания на множество лавок с сушеными плодами, которые всегда красиво в них раскладываются. Здесь есть также лавки с живностью, где почти во всякое время можно достать дупелей, диких уток, куропаток, куликов и другую дичь. Башмачные лавки, так же, как и лавки торговцев посудою, убраны необыкновенно опрятно. Каждая отрасль торговли имеет свой базар, где господствует постоянная деятельность. Пред лавками хлебников постоянно теснится толпа людей, ожидающих хлеба; его пекут здесь, прилепляя к стенкам печей. Кабул славится своими кабобами, т. е. мясными кушаньями, необыкновенно вкусными: немногие из жителей готовят их у себя на дому. В самых многолюдных частях города видны сказочники, занимающие праздно шатающихся людей своими рассказами; там же встречаются дервиши, прославляющие деяния пророков.

Кабул построен очень тесно; дома нисколько не красивы и возведены из дерева и кирпича, высушенного на солнце: весьма немногие имеют более двух этажей. Река Кабул протекает через город и, по преданию, три раза размывала его или, по крайней мере, затопляла. В дождливое время нет места грязнее Кабула…

Как крепость, Кабул совершенно ничтожен: городская стена, никогда не бывшая в хорошем состоянии, теперь почти разрушилась; стены же, проведенные по вершинам гор, окружающих город, служат не чем иным, как только бесполезным украшением. Бала Гиссар, или цитадель, так слаба, что почти не может назваться укреплением».