Преступления совести - Гордимер Надин - Страница 1

Надин Гордимер

Преступления совести

Вероятно, они заметили друг друга одновременно, когда спускались с крыльца здания Верховного Суда на третий день слушаний. К этому времени зеваки, приходящие поглазеть на чудаков, способных пожертвовать физической свободой ради нескольких свободных мыслей в голове, успевают удовлетворить свое любопытство; лишь те, кто имеет особый интерес, продолжают посещать заседание за заседанием.

Его можно было принять за журналиста или помощника уполномоченного по правам человека какой-нибудь западной державы, в чьи обязанности входит «наблюдать» за ходом политических процессов в странах с сомнительной репутацией. На нем был вельветовый костюм необычного покроя. Но стоило ему заговорить, как стало ясно, что он местный: об этом свидетельствовали особенности произношения и непринужденность речевых оборотов: «Просто не знаю… То еще заседание! Не прошло и пары часов – такое ощущение, будто меня закатали в рулон клейкой ленты… какой-то сюр…»

Относительно молодой женщины было трудно ошибиться. Складная речь и культурные манеры, в сочетании с дешевым домотканым платьем, в данной конкретной обстановке ассоциировались не с центром трансцедентальной медитации, или обществом охраны природы, или студией дизайна: они говорили о ее принадлежности к неимущим – тем, кому нечего терять. Ее единственное украшение, ожерелье из мелких круглых осколков страусовой скорлупы, туго натягивалось на шее с резко проступающими жилами, когда она дружелюбно поддакивала: «Обычная адвокатская тактика: я уже убедилась… Первые дни уходят на то, чтобы запутать друг друга…»

В один из последних дней недели, в обеденный перерыв, они отправились вместе пить кофе. Он отпустил несколько наивных замечаний о процессе, но таким тоном, словно сам отдавал себе отчет в их наивности. Почему обвинение вызвало свидетелей, которые прямо обвиняют режим в том, что он угнетает их дух и не дает развернуться здоровому честолюбию? Разве они не льют воду на мельницу защиты – ведь речь идет о преступлениях совести?

Она встряхнула густыми вьющимися волосами, похожими на мохеровый коврик.

– Не спешите с выводами. Таким образом они втираются в доверие. Демонстрируют свою заинтересованность в судьбе обвиняемого, способность «понять» те его слова и поступки, которые защита намерена отрицать. Это же очевидно.

– Теперь – да. – Он усмехнулся, как будто над собой. – До отъезда я не интересовался политикой… активной политикой – так кажется, это называется? И только вернувшись из-за границы…

Она подала дежурную реплику: долго ли он отсутствовал?

– Около пяти лет. Реклама, потом компьютеры… – Многоточие в конце фразы должно было свидетельствовать об отсутствии интереса к обоим этим занятиям. – И вдруг, два года назад, меня неудержимо потянуло домой – не знаю, почему. Здесь я делаю то же самое – в этом году окончил школу бизнеса при университете,– но, вроде бы, начинаю смекать… Кажется, это имеет отношение к подобным вещам…

Выражение ее лица – особенно конфигурация бровей и рта —говорило о том, что она внимательно слушает.

– Понимаю, для вас это звучит неубедительно. Вы-то уж точно не из породы сторонних наблюдателей…

Ее худые, узловатые руки не находили себе места на жаростойком прилавке кофейни. В настоящий момент они теребили пакетик с сахаром.

– Почему вы так думаете?

– Видно, что вы на этом собаку съели… Или… изучаете юриспруденцию?

– Я? Нет, конечно. – И она, сделав пару глотков кофе, постаралась развеять его сомнения: – Я работаю в заочном институте.

– Учите?

– Учу. Тех, кого ни разу в жизни не видела.

– Странно. Вы производите впечатление человека, принимающего во всем этом живое участие.

Впервые за все время ее вежливый интерес сменился более теплым чувством.

– Так вот чего вам не хватало в Лондоне? Живого участия?

В тот день он представился: Дерек Фелтермен. Это было его настоящее имя. И он действительно провел пять лет в Лондоне, действительно работал в рекламной фирме, а затем изучал программирование в соответствующем колледже. Там-то его и завербовал сотрудник посольства – не дипломат, а представитель службы безопасности его родины. Одному Богу известно, какими критериями они пользуются, подбирая кандидатов в секретные агенты; это такая же тайна за семью печатями, как пол будущего цыпленка. Но уж если у вас есть определенные задатки, они не пройдут мимо внимания вербовщика, сколь бы тщательно вы ни скрывали – даже от самого себя – свою пригодность к такого рода деятельности.

Его не стали внедрять в колонию иммигрантов: он должен был вернуться на родину «чистым» и обосноваться в тихой заводи небольшого приморского города, в университетском городке. Потом его перевели на север, в центр горнодобывающей промышленности страны. Ему предстояло устроиться на несложную работу в какой-нибудь коммерческой фирме и в качестве новичка заводить контакты всюду, где его хозяева могли рассчитывать на случайную информацию: на собраниях общества культуры, среди пикетчиков, в судебных залах во время политических процессов. Они положились на его главную способность – ту, благодаря которой он и был отмечен, – умение располагать к себе людей. Еще одно достоинство, в котором не было его личной заслуги, но которое безотказно действовало на женщин, заключалось в улыбке, сопровождаемой асимметричным изгибом губ и блеском карих глаз.

Его, в свою очередь, заинтересовала эта женщина – сначала как представительница определенного типа, а после того, как он полистал ее полицейское досье, как особа, которая не побоялась тайно навестить подругу, помещенную под домашний арест, за что и была приговорена к трем месяцам тюрьмы. Она назвалась Эли: Элисон Джейн Росс.

Фелтермен буквально въехал в дружбу с ней, таща тяжелый чемодан с книгами и переносной гриль. Он пригласил ее в субботу вечером в театр. Увы, как раз в это время она собиралась переезжать; может быть (лукаво добавила она), у него будет желание помочь? Он прибыл минута в минуту. Группа – можно даже сказать семья – ее друзей, которых она представила, называя уменьшительными именами, обеспечила минимальный набор услуг, состоящий из старого мотоцикла с коляской, автофургона без рессор, обеда из готовых ресторанных блюд и доброжелательной энергии, призванной облегчить ей переезд из квартиры в многоквартирном доме в маленький коттедж с вековой пальмой в крошечном садике; ее иссохшие ветви скрипели от ветра, словно гигантское насекомое потирало одну конечность о другую. Месяц спустя под серенады этого фантастического существа они впервые наслаждались друг другом. И хотя все Робы, Джимбо, Рики, а также все Джой, Бетт и Лиз без конца целовались и обнимались со своей подругой Эли, ничто не указывало на то, что среди них затесался ее любовник. Ширины той сокровенной тропы, по которой она повела его – или которую он развернул перед ней, как ковровую дорожку, – хватало только для двоих. В начале их отношений, еще до близости, она разоткровенничалась до того, что рассказала о своем трехмесячном тюремном заключении, но в этом рассказе фигурировали лишь мелкие житейские подробности, такие как запах продезинфицированных простынь или кошка тюремной надзирательницы, регулярно совершавшая обход вместе со своей хозяйкой. Она не расспрашивала его о прошлых связях, но временами на него накатывала теплая волна воспоминаний о женщинах, занимавших определенное место в его жизни. Когда настал подходящий момент, она тоже, без тени смущения, обиды или хвастовства, поведала о том, что однажды прожила целый год «сама по себе» после трехлетнего романа с человеком, который в конце концов вернулся к жене. В последнее время за ней числилась парочка мимолетных связей.

– Бывает, старый друг вдруг становится чем-то большим, словно поворачивается к тебе под другим углом. А наутро перед тобой все тот же старый друг, ничего не изменилось.

– Друзья для тебя очень много значат, да? Я хочу сказать, все мы с кем– то дружим, но ты… Ради них ты готова на все. Не правда ли?