Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 27

Она по-прежнему красивая, ловкая, живая, лучшая девушка их школы.

Федор встал, подошел к окну. Рядом в рамочке висели семейные фотографии. С любительского снимка строго смотрел Володя. Был парень — и нету парня. А кажется,

совсем недавно под патефон танцевал он в этой комнате с Катей.

Федор не заметил, как Катя подошла к нему:

— Не верится?

— Угадала, — смущенно сказал Федор. — Ты прости, как же это случилось?

— Они захватили его раненого и изрубили на куски... — губы Кати дрогнули, но она сдержалась.

— Звери... — словно про себя сказал Федор и заторопился: — Заявление готово?

— Вот, пожалуйста. И возьми зачетку. Ты хотя бы узнай, как там и что. А может, не получится? А остальные документы потом. Хорошо?

— Почему же не получится? — уже у порога улыбнулся Федор. — Кто хочет, тот добьется. Помнишь?

— Да... — вздохнула Катя. — Кто ищет, тот всегда найдет...

Первым Федора встретил в институте Иван.

— Ты слыхал? — почти закричал он в коридоре. — Наши войска перешли границу и освобождают Западную Белоруссию!

— Поздравляю, — весело сказал Федор и крепко пожал Ивану руку. — От Виктора есть что-нибудь?

Иван вынул из нагрудного кармана пиджака газету и протянул Федору. На первой странице была помещена большая фотография — митинг трудящихся города Слонима. На импровизированной трибуне стоял немолодой уже человек с поднятой рукой. Видно, он о чем-то взволнованно говорил.

— Это Виктор, — ткнув пальцем в снимок, сказал Иван. — Выжил-таки.

— Ну, еще раз поздравляю, — сказал Федор и побежал на второй этаж.

— Ты к себе? — спросил Иван.

— Нет, к директору.

Устроить Катю в институт оказалось делом нетрудным, тем более что на историческом факультете в прошлом году был недобор и второй курс оказался некомплектным. Федор решил, что ждать следующего выходного, чтобы сообщить Кате эту весть, было нелепо. Он предупредил декана, что на лекциях не сможет присутствовать, и помчался на станцию.

Пригородные ходили утром и вечером. Чтобы не ждать вечернего, Федор, как это бывало и прежде, вскочил на подножку товарного поезда и поехал.

Федор считал особым шиком проехать до своей маленькой станции на тормозной площадке товарного вагона, на откидной скамейке для кондуктора. Лязгают, стучат на стыках колеса, вагоны качает из стороны в сторону, как игрушечные, изредка позванивают буферные тарелки. А мимо проносятся такие знакомые, такие любимые картины. И мысль, живая и стремительная, поднимает тебя словно на крыльях.

Если бы у Федора спросили тогда, счастлив ли он, он ответил бы — да, счастлив. Катя снова рядом с ним, она нуждается в его помощи, и ой сделает все, что от него зависит, чтобы ей было хорошо. Еще не время ворошить старое — почему она оставила школу и уехала на Дальний Восток, не обмолвившись с Федором ни единым словечком. Но, может быть, и не следует ворошить это старое — кто знает. Владимир был, наверное, интересным человеком, если Катя не раздумывая укатила вместе с ним. И, наверное, была любовь. И дочь Кати будет всю жизнь напоминать об этой первой любви. На этом месте мысль Федора притормаживала. Он не знал, как сложатся их отношения втроем. Ребенок, конечно, не будет помнить своего отца. Но и скрывать, что отец ее погиб, тоже глупо. Федор успокаивал себя тем, что все это еще далеко. Главное — вернуть былую дружбу Кати, чтобы снова, как в детстве, у них была своя тайна и взгляды говорили больше, чем слова.

Не заходя к себе, он почти вбежал в дом Кати. Вбежал и остановился.

Катя сидела за столом, положив голову на руки, и плакала. Не просто плакала, а рыдала громко, протяжно, по-бабьи, с причитаниями. Федор не вслушивался в слева Кати. Он смотрел на стол — там стояла раскрытая картонная коробочка, а рядом лежал орден Красной Звезды. Федор сразу догадался, что это посмертная награда Владимира.

Катя даже не повернулась на стук двери. Федор стоял у порога и не знал, что делать. В мыслях он ругал себя за радужные планы, которые строил по пути к Кате. Все было гораздо сложнее. Свежая рана еще болела, кровоточила, и было смешно надеяться, что она скоро заживет.

Разбуженная плачем матери, проснулась в кроватке девочка и тоже заплакала. Катя подняла голову, услышав голос ребенка, и тут только заметила Федора.

— Прости... Не слышала я... — Катя всхлипнула, подошла к кроватке, взяла девочку на руки и крепко прижала ее к себе: — Ну, что ты, мое солнышко, не плачь, успокойся...

Девочка замолчала и крохотными пальчиками размазывала слезы на лице матери.

— Ну, вот и хорошо... Вот и хорошо... — говорила Катя, а в глазах ее таилась такая тоска, что Федор готов был убежать на край света, чтобы не видеть этих тоскующих Катиных глаз.

— Я договорился в институте, Все в порядке. Ты можешь учиться...

Катя подняла голову, и вдруг он прочитал на ее лице настойчивую решимость.

— Спасибо, Федя. Ты настоящий друг... Я сейчас же, немедленно... Вот только схожу к маме...

— Поедем сегодня? — несмело спросил Федор.

— Обязательно сегодня. Обязательно... — Катя торопливо одевала девочку. — Обязательно сегодня.

— Тогда я тоже загляну домой, — сказал Федор,

— Пожалуйста, пожалуйста, — согласилась Катя. — Ты за мной зайди. Хорошо?

В город ехали автобусом, Катя сидела у окна и смотрела на дорогу, молчаливая и задумчивая. Федор ничего не спрашивал, ничего не говорил, понимая, что происходит в душе у Кати.

Так же молча пришли в институт. Федор проводил Катю к директору, потом в канцелярию, где она сдала дополнительные документы, и только когда ей сказали, что завтра же она может приходить на занятия, Катя пожаловалась Федору:

— Мест в общежитии нету. Не ездить же каждый день в деревню.

Наступал вечер. Катя с Федором вышли из института и остановились.

— Что будем делать? — спросила Катя.

— Искать квартиру или угол какой-нибудь, живут же некоторые студенты на квартирах.

— Я не против. Но дело к ночи...

— Чепуха, — решительно сказал Федор. — Выйдем на Ульяновскую, там много частных домов. Не успели повернуть к Комсомольскому скверу, как Федора окликнул Эдик.

— В кино собрались?

— А ты откуда?

— От Устина Адамовича,

— Все консультируешься?

— Консультируюсь.

— Катя, познакомься, это мой друг Эдик, Институтский поэт.

Катя искренне удивилась:

— Вы действительно поэт или Федя шутит?

— Действительно... — смущенно улыбнулся Эдик.

— Первый раз вижу живого поэта! — воскликнула Катя. — Оказывается, самый обыкновенный человек.

— Возьмите обыкновенного человека с собой в кино, — попросился Эдик.

— У нас более прозаичная задача, — пожаловалась Катя. — Мне нужен угол. Я с завтрашнего дня студентка истфака.

— Угол? — Эдик остановился. — А если комната у двух симпатичных пожилых людей?

— Мечта! — сказала Катя.

— Правда, это далековато, но зато будете как дома... По пути Эдик все рассказывал про Ивана, который каждую свободную минуту рвался к радиоприемнику, чтобы услышать о последних событиях в Западной Белоруссии. Он уже готов был ехать в Слоним к Виктору, но ему сказали, что для такой поездки пока что требуется особое разрешение.

Эдик привел друзей к родителям Маши. Мать Маши, увидев таких гостей, бросилась накрывать на стол. Григорий Саввич вынул из буфета традиционную бутылку наливки. По тому, как разговаривали с Эдиком в этом доме, Федор понял, что Эдик здесь свой человек.

— Спасибо, Эдичек, — расстроилась Светлана Ильинична, узнав, что Катя нуждается в квартире. — Мы с удовольствием сдадим Машину комнату. И нам будет веселее. А то, когда Маши нет, и ты не очень частый гость...

Эдик не сумел скрыть своего смущения.

— Ну, чего там стесняться в своем отечестве? — улыбнулся Григорий Саввич. — Мы другого зятя не примем.

Эдик смутился еще больше.

— И вам спасибо, — разрядила обстановку Катя. — О цене договоримся.

Светлана Ильинична даже руками всплеснула.