Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 28

— Да что ты, Катенька, обидеть нас хочешь? Мы в копейке не нуждаемся, еще и дочери помогаем. А ты живи на здоровье... Глядишь и замуж тебя выдадим...

Катя вспыхнула и замолчала. Федор не знал, как вывести ее из этого замешательства, а Светлана Ильинична, почувствовав, что сказала лишнее, успокоила:

— Да ты не смущайся. Дело житейское.

Но слова Светланы Ильиничны не помогли. За столом наступило тягостное молчание. Григорий Саввич взялся за бутылку, долил и без того полные рюмки.

— Мой муж убит в Монголии... — тихо сказала Катя. Эдик удивленно поднял брови. Светлана Ильинична ойкнула:

— Боже мой... Такая молодая и уже вдова...

— Может, потише станет... Гитлер ведь с нами в договоре теперь, — сказал Григорий Саввич.

— Побоится... — согласился Эдик. — Он знает, что мы воевать на своей территории не будем. Да теперь и границы наши подальше подвинулись. В Минске мне рассказывали, что с крыши Дома правительства можно было видеть пограничные заставы. А теперь мы в Бресте.

— А по-моему, — вмешался Федор, — сколько волка ни корми...

— А мы его и не кормим, — возразил Эдик.

— Мы не кормим, так другие кормят. Подсунули ему Чехословакию, Францию, Польшу. А он в наш лес смотрит. Тут он ждет главной добычи... — загорелся Федор.

— Это ж договор перед всем миром, — заметила Светлана Ильинична. — Такие договоры не нарушаются. И потом это не нашего ума дело... Давайте вот выпьем наливочки, чтобы Кате было хорошо у нас...

Поздним вечером уходили из гостеприимного дома Федор с Эдиком. Над заборами переулка свисали ветви деревьев. Пахло яблоками, осенней свежестью, предвещавшей первые заморозки.

— Это здорово, что ты на пути попался, — сказал Федор, закурив и предложив Эдику. — А то я не знал, что делать, такое положение...

— Любишь ее? — спросил Эдик.

— Старая история... — хотел уклониться от ответа Федор. — Школьная...

— А ты, значит, сплоховал?

— Так получилось. — Федор затянулся, и вспыхнувшая папироса осветила его задумчивое лицо.

— Смешно, — ядовито бросил Эдик. — Само никогда ничего не получается, а если и получается, то потому, что вмешивается человек. Ты не вмешался, вмешался другой. Вот и получилось, что ты оказался в стороне.

— Нет, в данном случае действительно получилось... А ты, оказывается, в этом доме давно свой человек?

— А я и не скрываю, — улыбнулся Эдик. — Вот только Иван еще не в курсе... Сдаст она экзамены, поженимся и махнем куда-нибудь в деревню.

— Почему именно в деревню?

— А там учителя и врачи больше нужны, чем в городе... Тут и больницы, и поликлиники, и диспансеры, и консультации, школы дневные, вечерние, заочные и какие только хочешь. А там пока туговато. А нам интересно. Притом Маша хочет специализироваться как хирург. Там ей будет практики сколько угодно.

Дошли до железнодорожного клуба,

— Ну вот я и дома, — сказал Эдик.

— Еще раз спасибо. За Катю, — попрощался Федор.

— А благодарности ни к чему, — заметил Эдик. — У нас ведь союз, а это значит один за всех и все за одного.

Глава десятая

НАКАНУНЕ

Приближался новогодний праздник. В комитете комсомола и профкоме института решили устроить большой новогодний бал. Студенческий духовой оркестр усиленно разучивал танцы, факультеты готовили самодеятельные программы. Хозяйственная часть обещала поставить в актовом зале большую праздничную елку, Но самое главное, что хранилось в глубокой тайне, — это костюмы. Каждый участник бала изобретал, выдумывал, фантазировал на свой страх и риск.

Иван, Эдик, Сергей и Федор сделали выбор сразу — они наряжались в костюмы мушкетеров. Чтобы не загружать своих домашних лишними хлопотами, договорились с костюмерной драматического театра. Из старых, списанных костюмов комплектовалось что-то отдаленно напоминающее костюмы мушкетеров. Вся эта организационная часть была поручена Ивану.

Откровенно говоря, Иван недолюбливал театр. Он считал, что это искусство отживающее, что кино с каждым годом все сильнее и настойчивее отодвигает театр на второй план, и ему казалось, что этот процесс естественный и необратимый. В самом деле, на сцене артист выступает почти каждый вечер. И каждый вечер у него разное настроение, разное состояние, и, конечно же, он по-разному играет. Сегодня роль получилась так себе, завтра лучше, послезавтра совсем плохо. Другое дело в кино. Там из десятка актерских состояний выбраны самые удачные, самые интересные. Одним словом, театр — устаревшее зрелище. С такими мыслями он ходил с письмом к администратору, потом к заместителю директора и наконец попал в пропахший нафталином костюмерный цех. Приняла его в первый раз полная подвижная женщина и через неделю обещала сделать все в лучшем виде.

До праздника оставалось каких-нибудь четыре дня, когда Иван решил, что недельный срок прошел и можно идти за костюмами, тем более что ребята начали беспокоиться за исход порученного Ивану дела.

По служебному входу Иван поднялся на третий этаж. Его встретила в костюмерной молоденькая девушка в строгом форменном костюме билетного контролера. Жакет обтягивал такую тонкую талию, что казалось, ее можно перещипнуть пальцами.

Веснушчатое игривое лицо ее выражало какое-то постоянное удивление.

— Вы к кому? — спросила девушка, окинув Ивана с ног до головы.

— Мне тут должны приготовить списанные костюмы, — объяснил Иван,

— А вы откуда?

— Из пединститута,

— А я знаю, — сказала девушка. — Это вы для своей самодеятельности, У нас институт всегда берет. В прошлом году они даже «Цыганы» Пушкина ставили. Вы кого играли в этом спектакле? — Девушка говорила быстро, уверенно и не давала времени на размышления. Она удивленно и вместе с тем вопросительно смотрела на Ивана.

— Я автора играл... — признался Иван,

— Честное слово?

— А что тут такого?

— Во-первых, грим. Вам пошел грим? Вы были похожи?

— Был, — улыбнулся Иван.

— Такую ответственную роль получили. У нас бы в театре за нее, знаете, что творилось бы... Герои друг друга перемололи бы. А уж у режиссера все до единого перебывали бы на переговорах.

— Подумаешь... — усмехнулся Иван. — Более глупой роли, чем роль Пушкина в «Цыганах», наверное, нету.

— Что вы говорите? — удивилась девушка, и веснушки на ее лице потемнели. — Один грим чего стоит...

— Только что грим, — снисходительно улыбнулся Иван. Ему нравилась эта непосредственная удивляющаяся натура, и он с удовольствием стоял у двери костюмерной и наблюдал за игрой ее юного лица. — А в остальном получилось довольно глупо. Авторские куски не такие уж большие. Они врываются в разные сцены и не только не дополняют, а, наоборот, мешают. Я читаю: «Алеко спит», а этот Алеко вовсю беседует в палатке с Земфирой.

— Ваш Алеко впервые на сцене! — возмутилась девушка. — И вы тоже хороши. Надо же дать возможность артисту закончить сцену, а потом читать свое «Алеко спит».

— Слушайте, — спокойно сказал Иван, — все это мне теперь до лампочки. Так, юношеское увлечение. Дайте вы мне костюмы и прощевайте.

— А зачем вам все-таки костюмы?

— Будет новогодний бал.

— Ой, как интересно! — воскликнула девушка. — А какой у вас будет костюм?

— Мушкетера.

— Вы проходите. Я сейчас найду. Мама где-то здесь приготовила. — Она нашла перевязанный шпагатом сверток и вдруг спросила: — А вы хотя бы мерку снимали?

— Нет. Так, на глазок.

— Разве можно на глазок такой костюм? Немедленно проходите вот сюда, за ширму, раздевайтесь, я вам подберу подходящий.

— Ладно. И так сойдет, — хотел отмахнуться Иван, но девушка удивленно посмотрела на него:

— Вы что, стесняетесь? Да мы тут всех артистов одеваем, и старых и молодых, и мужчин и женщин. И ничего.

— И ничего? — переспросил Иван и громко расхохотался.

— Не ржите так громко, на втором этаже репетиция.

Иван зашел за ширму, снял костюм, девушка подала ему чулки, панталоны, жилет. Одеваясь, Иван спросил: