Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 75

75

— Глянь-ка! Далекарлийский полк идет!

И впрямь: шли мы по улицам с таким грохотом, что казалось, будто целый полк шагает. Ведь все мы надели башмаки на высоких каблуках — а башмачник туда не менее пятидесяти большущих гвоздей всадил, да с непривычки к горбатым булыжным городским улицам многие из нас спотыкались и падали.

Завернули мы на постоялый двор, где останавливались люди из Далекарлии; звался он «Белая лошадь», а расположен был на улице Стура Бадстугатан в южном конце города — Сёдере. Люди же из Муры жили на постоялом дворе «Большая корона» по той же самой улице. Из тех двадцати четырех скиллингов, которые я взяла из дому, оставалось уже только восемнадцать! Спешно надо было искать заработок. Одна из землячек сказала, чтоб я наведалась к ротмистру, жившему у Хурнстулла. Он и нанял меня на четыре дня вскапывать грядки и садовничать. Платил он мне поденно — двадцать четыре скиллинга в день на моих собственных харчах. С таких денег не очень-то потратишься на еду, вот я и ходила полуголодная. Только раз наелась досыта: маленькие господские дочки увидели, какой скудный у меня обед, побежали на кухню и выпросили для меня еды.

Потом я стала работать у одной госпожи на улице Норландсгатан. Жилье у меня там было прескверное, крысы стащили и чепец, и шейный платок, да еще проели дыру в кожаном мешке с провизией. Пришлось зачинить его старым голенищем. Не смогла я здесь больше двух недель проработать, и пришлось домой пешком топать — всего с двумя риксдалерами в кармане.

Пошла я на этот раз через Лександ и остановилась на несколько дней в селении Рённес. Помнится, хозяева там варили молочный суп из молотой овсяной муки с отрубями да мякиной. Ничего другого у них не было, но и это казалось вкусным в те голодные дни.

Да, в том году похвалиться мне было особенно нечем, но на другой год еще хуже пришлось. Снова надо было на заработки отправляться; дома-то у нас есть было нечего. Пошла я на сей раз с двумя далекарлийскими девушками в Худиксваль, а идти туда — двадцать четыре мили. Да еще с кожаными мешками на спине — везти-то их было теперь не на чем! Мы думали, что нас наймут садовничать. Но только рано пришли мы в Худиксваль: повсюду еще лежал глубокий снег, и никакой работы в саду, ясное дело, не нашлось. Пошла я тогда по крестьянским хуторам, просилась в работницы. Милые вы мои, до чего ж я устала и изголодалась, прежде чем добралась до усадьбы, где сжалились надо мной и наняли чесать шерсть за восемь скиллингов в день, Ну, а как пришла весна, нашла я работу в городе. Садовничала там до самого июля. Только одолела меня такая тоска по дому, что я подалась в Ретвик. Было мне тогда всего семнадцать годков. Башмаки я износила, и пришлось двадцать четыре мили идти босиком. И все же в душе я радовалась: ведь мне удалось сберечь целых пятнадцать риксдалеров. А для маленьких братцев и сестриц я несла несколько черствых булочек да кулек с сахаром, который сумела скопить. Когда кто-нибудь угощал меня кофе с двумя кусочками сахара, один я всегда прятала.

Вот сидите вы тут, далекарлийские девчонки, и даже не думаете бога-то возблагодарить за хорошие времена, что он нам ниспослал! А в ту пору один неурожайный год сменялся другим. Всем молодым парням и девушкам из Далекарлии приходилось идти из дому на заработки. Вот и на третий год, это уже был 1847-й, пошла я снова в Стокгольм и на этот раз работала в большом саду Стура Хурнсберг. Нас, девушек из Далекарлии, было там немало. Платили нам поденно чуть-чуть побольше обычного, да мы еще на всем старались выгадать. Даже старые гвозди да кости в садах подбирали и продавали в лавку ветошника, а на вырученные деньги покупали себе вместо хлеба солдатские сухари из казенной пекарни. В конце июля отправилась я домой, чтобы помочь собрать урожай. На этот раз мне удалось скопить целых тридцать риксдалеров.

На другой год снова пришлось идти на заработки. Посчастливилось мне наняться в усадьбу королевского конюшего под Стокгольмом. В то лето в Логордсъердете проходили манёвры. Вот маркитант и послал меня пособить на походной кухне, а помещалась она в большой полковой повозке. До самой смерти не забуду, пусть хоть сто лет мне стукнет, как в Йердете мне довелось однажды трубить в пастуший рожок перед самим Оскаром Первым.[33] В награду я получила тогда от него целых два риксдалера.

А после я много лет подряд была в летнюю пору перевозчицей в бухте Брунсвикен под Стокгольмом и плавала между Албану и Хагой, где королевский замок. То было самое лучшее для меня время. С собой в лодку мы всегда брали на всякий случай пастушьи рожки, и порой те, кого мы перевозили, сами брали весла, а мы им играли. Когда же осенью перевоз кончался, я ходила в Упланд, молотить зерно в крестьянских усадьбах, и к Рождеству обычно возвращалась домой с сотней или около того риксдалеров в кармане. И еще зарабатывала зерно на молотьбе; отец забирал его потом по санному пути. Да, если б я с моими сестрами и братьями не приносила домой деньги, жить было бы не на что. Зерно с нашей собственной земли кончалось чаще всего к Рождеству, картошки же в ту пору люди сажали мало.

Приходилось прикупать зерно у лавочника, а когда рожь стоит сорок риксдалеров бочонок, а овес — двадцать четыре, тут уж поломаешь голову, как свести концы с концами. Помнится, не раз отдавали мы корову за бочонок овса. В те времена в овсяный хлеб подмешивали мелко рубленную солому. Правду сказать, такой хлеб с соломой в горло не шел. Каждый кусочек водой надо было запивать, а то и не проглотишь.

Вот так и кочевала я до тех самых пор, покуда замуж не вышла. А было это в 1856 году. Мы-то с Йоном моим еще в Стокгольме сдружились, и когда я в тот год отправилась домой, то побаивалась маленько в душе, как бы стокгольмские девчонки его не отбили. Они так и звали его — Красавчик Йон с Торфяного болота или Красавчик Далекарлиец. Но он не обманул меня, а как скопил немного деньжат, сыграли мы свадьбу.

Жили мы потом в радости и без особых забот, да только длилось это недолго. В 1863 году Йон помер, и осталась я одна с пятью ребятишками, мал-мала меньше. Правда, прожить уже было легче, ведь в Далекарлии настали лучшие времена. Разве сравнишь их с прежними! И хлеба, и картошки теперь было вдоволь! Я сама обрабатывала крохотные наделы земли, которые унаследовала от Йона, да и домик у меня как-никак был свой собственный. Шли годы, дети, что не померли, выросли. Живется им, слава Богу, не худо. Они и понятия не имеют, до чего тяжко приходилось людям в Далекарлии, когда их матушка была еще молода…

Старушка замолчала. Пока она говорила, костер догорел; все поднялись и засобирались по домам. Давно пора было ложиться спать. Мальчик тоже отправился восвояси — искать на льду своих спутников. И пока он бежал один в темноте, в ушах у него все время звучала песня, которую он недавно слышал на пристани:

«В Далекарлии нашей живут до сих пор и верность, и честь, несмотря на невзгоды…»

Потом шли еще какие-то слова, которые он забыл, но конец-то песни помнил ясно:

«Хоть хлеб мы нередко мешали с древесной корой, но все ж великие мужи находили порой опору у бедного люда…»

Мальчик припомнил то, что слышал в школе о роде Стуре,[34] и о том, кто звался Густавом Васой.[35] Нильс удивлялся тогда: почему они искали помощи не у кого-нибудь, а у далекарлийцев? Но теперь он это понял. Если в этом краю живут такие женщины, как эта старушка у костра, то здешних мужчин и вовсе ничем не согнешь.

вернуться

33

Оскар Первый (1799–1859) — король Швеции и Норвегии (1844–1859).

вернуться

34

Стуре — старинный дворянский род, игравший большую политическую роль в Швеции конца XV и начала XVI в.

вернуться

35

Густав Васа (Густав Эрикссон Васа, 1490–1560) — шведский король, основатель династии Васа. Пришел к власти, подняв в 1521 г. народное восстание против господства датских феодалов. Осуществил в Швеции лютеранскую реформу, способствовавшую укреплению королевской власти.