Кит - рыба кусачая - Поливин Николай Георгиевич - Страница 19

19

— Брек! — бросил он. — Хорош же ты, Колька! К нему гость пожаловал из города — да какой гость! — а он его кулаками. И ты, Петька, тоже марки не выдержал! Можно сказать, родного брата встретил и вместо того, чтобы броситься ему на шею с родственными криками и прижать его к своему горячему сердцу, готов намять ему бока. Стыдно, друзья, стыдно!..

«Солнечные» братья сконфуженно заулыбались.

— Вот так-то лучше! поощрил их Генка.

— Ха, мертвяк ожил! — всплеснул руками Килька.

— Какой еще «мертвяк»? — строго посмотрел на него Кит.

— Да вот он, — ухмыльнулся Колька, ткнув Генку в грудь твердым, как железо, пальцем. — Ох и напугал он меня давеча!

Генка довольно расхохотался. Тогда Колька рассказал о том, как он, заподозрив Генку в краже чужих помидоров, свалился на него с крыши, вроде рыси на олененка. И сам чуть не умер от испуга: «Глазам не верю — убил человека, да и только!..»

— А я гляжу — будто Петька, а Петька мне с крыльца сигналит... Галлюцина-ци-я, думаю, не иначе. — И Генка с немым восхищением снова воззрился на двойников. — Бывает же такое!.. Если их одинаково постричь и одеть похоже, родная мать не отличит!

— А что, Колька, мы это учтем, — улыбнулся Петька, протягивая Кольке руку, — мы еще с тобой такое отмочим!

— А вы в цирк бы поступили, — подсказал Генка.

— А что, и в цирк, — согласился Килька. — Ты как, Петька, цирк уважаешь?

— А то! А ты?

— Спрашиваешь!.. Значит, в цирк?

— Значит, туда! — И они обменялись крепким рукопожатием. — Благословляешь, Кит?

— Что ж, если нравится... Только ведь и там на «фу-фу» не возьмешь, учиться надо, номер придумывать... А работа везде почетна. Но по мне — милее моря на свете ничего нет!

— Знаем, — важно сказал Колька, — штурманом дальнего плавания будешь.

— А что, и буду: в учебе не отстаю и здоровье позволяет. Да и маманя согласие дала. Однако, что тут у нас новенького поднакопилось, выкладывай, Колька!..

9. «РУСАЛКА» В ДЖУНГЛЯХ

Основательно отдохнув после плотного обеда, уже почти на закате девочки вышли в сад, где их поджидали ребята. Мальчишки лежали под раскидистой яблонькой на видавшей виды кошме. Килька и Кит подремывали, Муха что-то царапал в толстой клеенчатой тетради. Увидев девочек, он вскочил на ноги и, приняв позу «Поэта-бунтаря», продекламировал:

Снился детству в тайге когда-то Вот такой же простор точь-в-точь, — Разорвав паруса заката, Нависает каспийская ночь.

Ну, как, подружки, мои стихи?

— По-моему, не Пушкин и даже не Боков, — сказала. Таня, заливаясь от смущения румянцем.

— А, по-моему, стихи что надо, — вступилась за Генку Нюся, — Вот разве что тайга в них ворвалась без особой надобности. Ты что, разве жил в тайге? Нет. А поэзия должна быть предельно правдивой. Так-то, Генаша, надежда наша. — Она рассмеялась. — Стихи, Как корь, стоит заболеть одному, как заражаются все окружающие.

Генка согласно кивнул головой. Да и как тут было не согласиться, когда это сказала сама Иночкина, первая красавица Генкиной школы. «И чего это Киту в Таньке приглянулось? — в сотый раз подумал Муха, — хрупкая, смуглая... То ли дело Нюська!.. Одни голубые глаза что стоят! А пшеничные волосы! И силой мальчишке не уступит. Однажды она Петьке Петуху так под дых врезала, что он полчаса в себя прийти не мог».

— Итак, — объявила Нюся, — военный совет отряда «Солнечных двойников» считаю открытым.

Девочки уже оказались проинформированными о появлении в их отряде Петькиного двойника. И тем не менее знакомство с Колькой прошло не без ахов и охов удивления. В конце концов с этим было покончено.

— Вот что, — сказал Кит, — через три дня сельский комсомол совместно с пионерией начнет проводить операцию «Полои». Попросту говоря, начнется работа по спасению рыбной молоди из пересыхающих водоемов. Принимать нам участие в этой операции или не принимать, думаю, гадать не стоит. И так все предельно ясно.

— Факт, принимаем! — тряхнул огненными вихрами Петька.

— А ежели так, — продолжил Костя, — то в связи с этим Геннадий Олегович Титов вносит предложение: оставшиеся до операции дни использовать с максимальной рациональностью. А это значит, будем немедленно готовить «Русалку» к походу, а вечером...

— Поднимем паруса, — Генкин кулак лихо рассек воздух, — и...

— За дальние леса! — сострил Килька.

— Туда, где свищут соловьи! — подбросила Иночкина.

Все рассмеялись. Только Генка нахмурился. А как же иначе: поэты народ обидчивый, особенно, если это касается их стихов. А тут...

— Ладно, остряки-самоучки, — пробубнил он себе под нос, — мы еще посмотрим, кто посмеется последним!

Принялись за сборы: перенесли на «Русалку» весла, мачту, парус и руль с румпелем. Забили жилой отсек провизией, посудой, не забыли и о марлевых пологах. Без них в Каспийских джунглях не обойтись, комары загрызут, если не насмерть, то до полусмерти, наверняка.

Анастасия Ермиловна отговаривать их не стала — знала, что бесполезно. Она лишь девочкам предложила:

— Может, хоть вы, стрекозы, останетесь дома?

Но и те в один голос заверили ее, что приехали в Лужу не бока отлеживать, а путешествовать и что для них плавание на лодке нисколько не утомительно и не опасно.

— И потом — с нами такие рыцари, такие храбрецы, — блеснула глазами Иночкина. И «храбрецы», клюнувшие на ее приманку, дружно вступились за девочек.

— Тетя Настя, мы их в обиду не дадим, — поклялся Килька.

— Да мы за них! — развернул плечи Петька.

— Горой! — добавил Генка.

— Ты видишь, мама, как настроены мои друзья, придется тебе снова поскучать одной... А за нас не беспокойся... Надо же людям хоть раз в жизни увидеть свою Родину не через ящик телевизора, а воочию.

На закате «Русалка» отчалила от родного пирса. Килька и Петух ударили веслами о воду и... побежал проворный кораблик, направляемый уверенной рукой Кита, на юго-запад, туда, где, не умолкая ни на минуту, шумит беспокойный Каспий, накатывая зеленоватые волны на пологий песчаный берег.

Кисинка речонка хитрая и шустрая, она то вытянется в стрелку, хоть линейку по ней выверяй, то начнет вязать такие петли, такие узелки, что самому хваткому уму не развязать разом. Русло речонки пересекается там и тут бесчисленными рукавами других речушек, встают таинственные острова, заросшие чаканом и камышом. Могучие ветлы и осокори, смыкаясь кронами, образуют над лабиринтом речек плотный зеленый свод. На гривах ежевичников поблескивают каплями крови волчьи ягоды...

Пронзительно кричат чайки, ухают совы. Над лодкой прочертил полукруг чибис. «Чьи вы?» — поинтересовался он.

— Морянские, — ответил Генка машинально, и все рассмеялись.

— Глядите, какой вежливый! — хмыкнул Колька. — Может, вы нам и биографию расскажете?

— Пожалуйста, если хотите, — опять-таки машинально произнес Генка. — Его душа пела. Первозданная красота природы поднимала Муху выше облаков, сердце сладко сжималось, словно при полете на качелях.

«Может быть, когда-то, лет двести пятьдесят назад, по этой вот самой речке, среди тех же самых островов плыли легкие казачьи челны Васьки Уса, соратника и друга Стеньки Разина». — Генка всегда восторгался прошлым своего края, своего народа. И сейчас героические картины обступили его со всех сторон.

Петька, словно подслушав Генкины мысли, неожиданно грянул старинную песню:

Что ж вы, черти, приуныли? Эй ты, Филька, черт, пляши! Грянем, братцы, удалую, За помин ее души!..

Песня, подхваченная эхом, покатилась по ерикам и протокам, множась и набирая силу, чтобы в невидимой дали перейти в шепот листьев и трав.