Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 72

— Наверное, вы захотите дать бал и свадебный ужин в Вайдекре? — мама уже воображала себе подвенечное платье, подружек невесты и пир в поместье.

— Нет, — решительно заявила я и взглянула на Джона. — Все будет очень спокойно. Я не хочу устраивать шумиху. Мне бы хотелось, чтобы это произошло достаточно скромно и быстро.

Джон кивнул, молчаливо выражая свое согласие.

— Все будет, как ты захочешь, — дипломатично произнесла Селия. — Но, может, хотя бы маленький праздник вы все-таки устроите, Беатрис? Только для нашей семьи, и семьи Джона, и ваших с ним лучших друзей?

— Нет, — непреклонно стояла я на своем. — Я знаю, что мода изменилась, но мне по душе старые обычаи. Я хотела бы проснуться утром, надеть нарядное платье, поехать в церковь, обвенчаться с Джоном, вернуться домой к завтраку, а после обеда поехать осматривать поля. Мне не нравится эта всеобщая суматоха, когда дело касается только двоих.

— Я того же мнения, — Джон поспешил мне на выручку, почувствовав, что я в ней нуждаюсь.

— Они правы, — Гарри сохранял традиционную лояльность. — Мама, Селия, не спорьте. Беатрис — известная приверженица дедовских обычаев. Пусть будет, как она хочет. А бал мы можем устроить на Рождество.

— Ну, хорошо, — отозвалась мама. — Будь по-вашему. Я согласна и на рождественский бал.

Она послала мне улыбку, а будущий муж ее дочери с самым галантным видом поцеловал ее руку.

— А сейчас, — Селия перешла к наиболее интересному вопросу, — мы должны подумать, как лучше приспособить западное крыло для вас двоих.

Тут я уступила сразу.

— Как захотите, — я подняла руку, словно сдаваясь. — Но только, пожалуйста, чтобы там не было китайских пагод и драконов.

— Конечно, нет, — заявила Селия. — Китайский стиль сейчас совершенно не в моде. Для тебя, Беатрис, я, пожалуй, устрою турецкий дворец.

Итак, в поддразниваниях и легких уступках мы с Джоном начали нашу совместную жизнь, и его переезд к нам обошелся без ненужной суеты, для нас оборудовали лишь роскошную спальню, гардеробную и кабинет для его книг и лекарств. А также, разумеется, поставили дополнительное стойло в конюшне для бесценного Си Ферна.

Но мы все-таки решили совершить свадебное путешествие, совсем небольшое, всего на несколько дней. Тетка Джона жила в Пэгхеме, и она уступила нам свой дом на несколько дней. Это оказался очаровательный маленький особняк с садиком.

— Это не поместье, — объяснил Джон, проследив за моим взглядом из окна гостиной, — просто дом в саду. Так что не планируй здесь своих нововведений.

— О, что ты, это Гарри у нас ратует за новые методы, — возразила я, без извинений возвращаясь к столу, за которым Джон потягивал свой портвейн, а я лакомилась засахаренными фруктами. — Мне только кажется, что если бы поля здесь не были такими короткими, то вспахивать их было бы гораздо быстрее.

— А это имеет большое значение? — поинтересовался Джон, невежественный городской житель и к тому же шотландец.

— О, небеса! Конечно! — воскликнула я. — Разворачивать лошадь с плугом отнимает очень много времени. Я бы хотела, чтобы поля шли полосами, ровными длинными рядами, тогда лошади могли бы работать без остановок.

Джон открыто рассмеялся, глядя на мое сияющее лицо.

— Прямо до Лондона, правда?

— О, что ты! Это Гарри хотел бы иметь так много земли. Все, что мне нужно, это — процветающий, хорошо ухоженный Вайдекр. Богатые угодья, конечно, хороши, но при этом появляются новые работники и новые проблемы, а их еще надо изучить. Гарри покупал бы землю ярдами, будто это домотканое полотно. Для меня же она все равно оставалась бы чужой.

— Как это? — не понял Джон. — Разве земля отличается от других вещей, Беатрис?

Я вертела в пальцах тонкую ножку моего бокала.

— Едва ли я смогу это объяснить, — медленно ответила я. — Это просто какое-то колдовство. Будто каждому из нас предназначено жить в каком-то определенном месте. Он может никогда не оказаться там, но однажды увидев эту землю, он сразу узнает ее, будто искал ее всю жизнь. И тогда он скажет: «Наконец, я здесь». — Я помолчала, понимая, что не в силах выразить словами свои чувства. — Едва я увидела Вайдекр, — это случилось годы назад, когда папа посадил меня, маленькую, к себе на лошадь, чтобы показать мне землю, — как в ту же секунду я полюбила его. Для Гарри это могла бы быть любая земля, любое место. Для меня же это только Вайдекр, Вайдекр, Вайдекр, то единственное место в мире, где я могу приложить ухо к земле и услышать, как бьется его сердце.

Я замолчала. Сказав больше, чем намеревалась, я почувствовала себя глупой и как будто разоблаченной.

Мои пальцы все еще сжимали бокал, и я не отрывала от него глаз. Джон накрыл мою руку своей широкой ладонью.

— Я никогда не увезу тебя отсюда, Беатрис, — сказал он нежно. — Я понимаю, что, действительно, вся твоя жизнь здесь. Видимо, для тебя настоящая трагедия, что не ты наследница этой земли. Но мне кажется, что ты необходима Вайдекру. Я повсюду слышу, как хорошо ты управляешь поместьем и как благотворно ты влияешь на планы Гарри, чтобы они действительно приносили пользу. Я слышал также, как ты, никогда не занимаясь благотворительностью, всегда окажешь своим работникам помощь, как люди и земля расцветают от твоих забот. Но мне становится так жаль тебя, — я вскинула голову в инстинктивном возражении, но Джон обезоружил меня мягкой улыбкой. — Потому что твой возлюбленный Вайдекр никогда не будет принадлежать тебе. Я никогда не встану между тобой и твоей страстью, но мне, да и никому другому, никогда не сделать эту землю безраздельно твоей.

Я кивнула. Фрагменты головоломки постепенно складывались в одно целое. Понимание Джоном того, что Вайдекр означал для меня, заставило его согласиться жить в нашем доме. Он знал, что мы можем быть любовниками, знал, что мы можем пожениться. Он знал, что его главное преимущество в том, что у него нет своего дома, в котором он заставил бы меня жить. Кроме того, он знал, что от его улыбки мое сердце бьется чаще, а его прикосновение заставляет меня трепетать.

Мне никогда не доводилось провести с любовником всю ночь, без боязни наступающего утра. И наши ночи, в блаженстве ласк, вина, разговоров и смеха, делали меня такой счастливой, как никогда в жизни.

— Ах, Беатрис, — говорил Джон Мак Эндрю, с шутливой грубостью прижимая мою голову к своему плечу, — я так долго ждал тебя.

Затем мы засыпали.

А утром, заедая свежеиспеченными булочками крепкий кофе, он заявлял: «Беатрис, пожалуй, мне нравится быть женатым на тебе». И мое лицо расцветало в улыбке, такой же теплой и искренней, как его, а лицо горело радостью.

Так же как первые дни нашего брака, радостно, нежно и весело прошли и первые месяцы. Джон имел до меня любовниц, но когда мы были вместе, нас охватывали совершенно особые чувства. Смесь нежности и чувственности делала наши ночи незабываемыми, но и дни наши были не менее счастливыми. Это в большой степени было связано с постоянной готовностью Джона посмеяться по любому поводу: надо мной, над собой, над окружающими. Он мог рассмешить меня в самые неподходящие минуты: когда мы слушали жалобы старого Тайка или сумасбродные прожекты Гарри. Я едва могла сдержать смех, видя, как Джон позади Тайка почтительно стягивает свой картуз, имитируя поведение старика, или с энтузиазмом поддакивает Гарри, когда тот упивается планами постройки громадной оранжереи для выращивания ананасов.

В то счастливое время, а оно продолжалось всю зиму, мне казалось, что мы женаты уже много лет и что будущее лежит перед нами ясное, прямое и легкое, как переход по заботливо проложенным камешкам через небольшую речушку.

Подошло Рождество, и все арендаторы были приглашены на традиционный бал. В других богатых поместьях крестьяне тоже приглашались на такие балы, где они могли, стоя у стены, почтительно следить, как веселится и танцует знать, но у нас в Вайдекре все делалось по-другому. Во дворе конюшни мы устанавливали на козлах громадные столы и ставили скамьи, затем разжигался большой костер, на котором зажаривали целого быка. После того как каждый хорошо угостился и напился свежесваренного эля, столы раздвигались и мы, сбросив теплые зимние полушубки, танцевали в лучах неяркого зимнего солнца.