Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - Гумилев Николай Степанович - Страница 34

34

КОЛЧАН

Памяти Анненского

К таким нежданным и певучим бреднямЗовя с собой умы людей,Был Иннокентий Анненский последнимИз царскосельских лебедей.Я помню дни: я, робкий, торопливый,Входил в высокий кабинет,Где ждал меня спокойный и учтивый,Слегка седеющий поэт.Десяток фраз, пленительных и странных,Как бы случайно уроня,Он вбрасывал в пространства безымянныхМечтаний – слабого меня.О, в сумрак отступающие вещиИ еле слышные духи,И этот голос, нежный и зловещий,Уже читающий стихи!В них плакала какая-то обида,Звенела медь и шла гроза,А там, над шкафом, профиль ЭврипидаCлепил горящие глаза.…Скамью я знаю в парке; мне сказали,Что он любил сидеть на ней,Задумчиво смотря, как сини далиВ червонном золоте аллей.Там вечером и страшно и красиво,В тумане светит мрамор плит,И женщина, как серна боязлива,Во тьме к прохожему спешит.Она глядит, она поет и плачет,И снова плачет и поет,Не понимая, что все это значит,Но только чувствуя – не тот.Журчит вода, протачивая шлюзы,Сырой травою пахнет мгла,И жалок голос одинокой музы,Последней – Царского Села.

Война

М. М. Чичагову.Как собака на цепи тяжелой,Тявкает за лесом пулемет,И жужжат шрапнели, словно пчелы,Собирая ярко-красный мед.А «ура» вдали, как будто пеньеТрудный день окончивших жнецов.Скажешь: это – мирное селеньеВ самый благостный из вечеров.И воистину светло и святоДело величавое войны,Серафимы, ясны и крылаты,За плечами воинов видны.Тружеников, медленно идущихНа полях, омоченных в крови,Подвиг сеющих и славу жнущих,Ныне, Господи, благослови.Как у тех, что гнутся над сохою,Как у тех, что молят и скорбят,Их сердца горят перед Тобою,Восковыми свечками горят.Но тому, о Господи, и силыИ победы царский час даруй,Кто поверженному скажет: – Милый,Вот, прими мой братский поцелуй!

Венеция

Поздно. Гиганты на башнеГулко ударили три.Сердце ночами бесстрашней,Путник, молчи и смотри.Город, как голос наяды,В призрачно-светлом былом,Кружев узорней аркады,Воды застыли стеклом.Верно, скрывают колдунийЗавесы черных гондолТам, где огни на лагуне– Тысячи огненных пчел.Лев на колонне, и яркоЛьвиные очи горят,Держит Евангелье Марка,Как серафимы крылат.А на высотах собора,Где от мозаики блеск,Чу, голубиного хораВздох, воркованье и плеск.Может быть, это лишь шутка,Скал и воды колдовство,Марево? Путнику жутко,Вдруг… никого, ничего?Крикнул. Его не слыхали,Он, оборвавшись, упалВ зыбкие, бледные далиВенецианских зеркал.

Старые усадьбы

Дома косые, двухэтажные,И тут же рига, скотный двор,Где у корыта гуси важныеВедут немолчный разговор.В садах настурции и розаны,В прудах зацветших караси,– Усадьбы старые разбросаныПо всей таинственной Руси.Порою в полдень льется по лесуНеясный гул, невнятный крик,И угадать нельзя по голосу,То человек иль лесовик.Порою крестный ход и пение,Звонят вовсе колокола,Бегут, – то значит, по течениюВ село икона приплыла.Русь бредит Богом, красным пламенем,Где видно ангелов сквозь дым…Они ж покорно верят знаменьям,Любя свое, живя своим.Вот, гордый новою поддевкою,Идет в гостиную сосед.Поникнув русою головкою,С ним дочка – восемнадцать лет.– «Моя Наташа бесприданница,Но не отдам за бедняка». —И ясный взор ее туманится,Дрожа, сжимается рука.– «Отец не хочет… нам со свадьбоюОпять придется погодить». —Да что! В пруду перед усадьбоюРусалкам бледным плохо ль жить?В часы весеннего томленияИ пляски белых облаковБывают головокруженияУ девушек и стариков.Но старикам – золотоглавые,Святые, белые скиты,А девушкам – одни лукавыеУвещеванья пустоты.О, Русь, волшебница суровая,Повсюду ты свое возьмешь.Бежать? Но разве любишь новоеИль без тебя да проживешь?И не расстаться с амулетами,Фортуна катит колесо,На полке, рядом с пистолетами,Барон Брамбеус и Руссо.