Стихотворения, не вошедшие в сборники - Набоков Владимир Владимирович - Страница 21

21

27 февраля 1924

ОКНО

При луне, когда косую крышулижет металлический пожар,из окна случайного я слышусладкий и пронзительный удармузыки; и чувствую, как холодсчастия мне душу обдает;кем-то ослепительно расколотлунный мрак; и медленно в полетсобираюсь, вынимаю рукииз карманов, трепещу, лечу,но в окне мгновенно гаснут звуки,и меня спокойно по плечухлопает прохожий: "Вы забыли, —говорит, — летать запрещено".И, застыв, в венце из лунной пыли,я гляжу на смолкшее окно.

6 марта 1924

Берлин

СТИХИ

Блуждая по запущенному саду,я видел — в полдень, в воздухе слепом,двух бабочек глазастых, до упадухохочущих над бархатным пупомподсолнуха. А в городе однаждыя видел дом: был у него такойвид, словно он смех сдерживает; дваждыпрошел я мимо, и потом рукоймахнул и рассмеялся сам; а дом, нет,не прыснул: только в окнах огонеклукавый промелькнул. Всё это помнитмоя душа, всё это ей намек,что на небе по-детски Бог хохочет,смотря, как босоногий серафимвниз перегнулся и наш мир щекочетодним лазурным перышком своим.

9 марта 1924

ГАДАНЬЕ

К полуночи, в Сочельник,под окнами воскресповырубленный ельник,серебряный мой лес.Средь лунного туманая залу отыскал.Зажги, моя Светлана,свечу между зеркал.Заплавает по тазуволшебный огонек;причаливает сразуореховый челнок.И в сумерках, где таетпод люстрою паркет,пускай нам погадаетнаш седенький сосед.На выцветшей лазуриты карты приготовь…И дедушка то хмурит,то вскидывает бровь.И траурные пикинакладывает онна лаковые ликиоранжевых бубен.Ну что ж, моя Светлана,туманится твой взгляд.Прелестного обмананам карты не сулят.Сам худо я колдую,а дедушка в гробу,и нечего седуюдопрашивать судьбу.В сморкающемся блескевсе уплывает вдаль,хрустальные подвескии белая рояль.Огонь в скорлупке малойпотух… И ты исчез,мой ельник небывалый,серебряный мой лес.

1924 г.

КУБЫ

Сложим крылья наших видений.Ночь. Друг на друга дома угламивалятся. Перешиблены тени.Фонарь — сломанное пламя.В комнате деревянный ветер коситмебель. Зеркалу удержать трудностол, апельсины на подносе.И лицо мое изумрудно.Ты — в черном платье, полет, поэмачерных углов в этом мире пестром.Упираешься, траурная теорема,в потолок коленом острым.В этом мире страшном, не нашем, Боже,буквы жизни и целые строкинаборщики переставили. Сложимкрылья, мой ангел высокий.

ЛЕНИНГРАД

Великие, порою,бывают перемены…Но, пламенные мужи,что значит этот сон?Был Петроград — он хуже,чем Петербург, — не скрою, —но не походит он —как не верти — на Трою:зачем же в честь Елены —так ласково к тому же —он вами окрещен?

СТАНСЫ

Ничем не смоешь подписи косойсудьбы на человеческой ладони,ни грубыми трудами, ни росойвсех аравийских благовоний.Ничем не смоешь взгляда моего,тобой допущенного на мгновенье.Не знаешь ты, как страшно волшебствобесплотного прикосновенья.И в этот миг, пока дышал мой взгляд,издалека тобою обладавший,моя мечта была сильней стократтвоей судьбы, тебя создавшей.Но кто из нас мечтать не приходилк семейственной и глупой Мона Лизе,чей глаз, как всякий глаз, составлен былиз света, жилочек и слизи?О, я рифмую радугу и прах.Прости, прости, что рай я уничтожил,в двух бархатных и пристальных мирахединый миг как бог я прожил.Да будет так. Не в силах я тебеоткрыть, с какою жадностью певучей,с каким немым доверием судьбеневыразимой, неминучей…