Рыцари креста - Харпер Том - Страница 49

— Пусть он ответит на мои вопросы, тогда все станет ясно.

Одард лягнул ногой тафура и тут же получил удар в живот. Он дернул головой, словно кукла.

— Одард не сможет тебе ответить. Он сошел с ума.

— Так отпустите его со мной!

Тафур покачал головой и захихикал.

— Это невозможно. Ты сказал, что он оскорбил нашу святую веру. Если это неправда, врагом Христа станет уже не он, а ты. Пусть же судией в этом споре будет Сам Господь!

Внутри у меня все похолодело.

— В каком споре?

— Вы сразитесь в поединке. Кто победит в нем, тот и будет прав.

Не успел я вымолвить ни слова, как меня освободили. Мой нож подняли с земли и сунули мне в руку. Тафур достал из ножен примерно такой же клинок и передал его Одарду, сжав его руку так, чтобы тот не направил оружие в его сторону.

Прочие тафуры отступили к стенам в предвкушении поединка. Двое из них перекрыли ворота, через которые я входил во внутренний двор, еще один встал возле двери. Даже доведенная до звероподобного состояния турчанка приподняла голову и уставилась на нас сквозь завесу спутанных волос.

— Какой же это суд? — Теперь, когда мое горло больше не сжимала чужая рука, слова слетали с моих уст сами собой. — Это обычная потеха.

— На все воля Божья, — важно изрек тафур. — Тому, кто верен Богу, неведом страх.

Я опустил руки.

— Я не стану с ним драться!

— Тогда моли Бога о помощи.

Тафур легонько подтолкнул Одарда вперед и быстро отступил к стене. Не успел я принять боевую стойку, как Одард сделал резкий выпад в мою сторону, пытаясь раскроить мне нутро. Я успел увернуться От его клинка и в тот момент, когда он проносился мимо меня, подбил его под коленку. Он с воем рухнул на груду камней.

Я посмотрел на главного тафура.

— Достаточно?

Ответа я не услышал. Высвободившееся напряжение придало движениям Одарда стремительность хлыста: он вскочил на ноги и вновь пошел в атаку, действуя куда более осторожно. После падения на лице его появились пятна крови и грязи.

— Нам нечего делить! — произнес я громко. — Если ты расскажешь мне, как погиб Симеон, мы сможем прекратить этот бессмысленный поединок!

Одард выкрикнул что-то нечленораздельное и бросился вперед. Он сделал ложный выпад вправо и тут же метнулся влево, однако я прочел эту хитрость в его глазах и вновь увернулся от удара.

— Бейтесь честно! — крикнул тафур. — Один из вас должен будет умереть!

— Кому вы поклонялись в подземном капище? — не сдавался я. — Митре?

Одард взглянул мне в глаза.

— А тебе какое до этого дело?

Он вновь пошел в атаку, и на сей раз выпад вправо был не притворным. Его нож чиркнул по моей руке, однако я не почувствовал кровотечения. Двигаясь по инерции, он сбил меня с ног, и мы упали на землю. Мне в спину впились острые камни. Я пытался перевернуть норманна на спину или сбросить с себя, однако он оказался неожиданно тяжелым. Его правая рука очутилась под моим плечом, когда же он выдернул ее, в ней не было клинка. Впрочем, эта передышка была краткой. Одард вцепился ногтями мне в запястье, пытаясь завладеть моим ножом.

Голый торс Одарда был прижат к моему лицу. Запахи его пота и моей крови смешались воедино. Я понимал, что, если у него в руках окажется нож, мне сразу придет конец.

— Дрого! Пришел твой последний час! — Его черные глаза бешено вращались. — Это ты завел меня на стезю греха и смерти! Настало время прощаться с жизнью!

С этими словами он резко нагнулся и впился зубами мне в руку. Я закричал и непроизвольно разогнул пальцы. Выроненный мною нож тут же оказался в руках Одарда.

— Во что ты меня превратил! — прошептал он. Лицо его исказилось такой гримасой, будто бес силился покинуть его тело, однако глаза остались неподвижными. Не знаю, кого он при этом видел — меня, Дрого, Куино или кого-то еще. — Что ты наделал!

— Одард, клянусь, я не сделал тебе ничего плохого!

— Куино, он клянется в своей невинности. Что он с нами сделал!

— Ничего!

Одард глянул на свою руку, сжимающую клинок, и удивленно поднял брови.

— Это не мой нож!

Его мысли путались, и мне оставалось только гадать, что он сделает в следующее мгновение: выбросит клинок или вонзит его мне в сердце. Скорее всего, он не знал этого и сам. Я решил не дожидаться этого момента и, воспользовавшись минутным замешательством безумца, ударил его в лицо. Он отшатнулся назад, и я вновь попытался сбросить его с себя. Единственное, что мне удалось, так это лишить его равновесия, и мы стали кататься по земле, обнявшись, словно два любовника. Поднятая нами пыль лезла мне в глаза, в спину впивались щепки, руки Одарда цеплялись за мою тунику. Ножа в них не было.

Борьба наша закончилась самым неожиданным образом. Я сумел уложить его на лопатки, и первой моей мыслью было, что рана на моей руке кровоточит сильнее, чем я думал, потому что на груди Одарда расплывалось большое кровавое пятно. В следующее мгновение я увидел, что кровь идет не из руки, и подумал о том, что Одард успел нанести мне куда более серьезную рану.

И тут все стало понятно. Из груди Одарда торчал утопленный по самую рукоять нож. Не знаю, моя ли рука вонзила клинок или его направляли еще чьи-то руки, но удар был нанесен прямо в сердце. Одард все еще дышал, но глаза его закрылись. Его левая рука подобно сломанному крылу безвольно упала на землю.

— Кто убил Симеона? — прошептал я ему на ухо. Увы, Одард уже не мог мне ответить. Он отошел туда, где пребывали Дрого, Рено и Симеон, жившие до недавнего времени в той проклятой палатке. Что же он мог сказать им в том, ином мире?

Я заставил себя подняться на ноги и огляделся.

Главный тафур смотрел на меня с ухмылкой.

— Господь свершил свой суд. Воистину, этот человек был еретиком. Теперь ты вправе задать ему свои вопросы.

Тафуры захохотали. Я со всех ног бросился к воротам. Остановить меня никто не пытался.

Рука продолжала немного кровоточить, однако куда сильнее я страдал от тех ран, на которые невозможно наложить повязку. Тем не менее я пытался это сделать. Я бежал так, словно боль была не моей, словно у меня была какая-то иная душа. Я бежал по аллеям и улицам Антиохии, оставляя позади дома, особняки, мечети и пустынные рынки, бежал, пока мои ноги и легкие не начали гореть огнем. Если что-то и помогало мне избавиться от душевных мук, так это боль в теле.

Я бежал, пока у меня хватало сил, преодолевая милю за милей или, возможно, круг за кругом. Остановившись, чтобы осмотреться, я понял, что нахожусь на восточной окраине города, у самого подножия горы. В конце улицы виднелись сады и оливковые рощи, разбитые на взбиравшихся на склон террасах, над которыми виднелись отвесные утесы. Земля была залита золотистым светом, а воздух дышал покоем, однако эта красота лишь усиливала мою скорбь. Конечно же, убивать людей мне доводилось и прежде, ради победы в битве и ради денег, под влиянием гордыни и ненависти, но в этой порочной потехе от моих рук пал заведомо невинный и к тому же совершенно обезумевший человек.

Останавливаться мне было нельзя. До нашего лагеря на стенах было очень далеко, а солнце стояло уже совсем низко. Я не знал, удалось ли мне покинуть пределы владений тафуров, которые казались мне устрашающими и при дневном свете. Ночью же они должны были являть собой нечто еще более ужасное. И потому я спешил вернуться назад, стараясь не думать о том, что я скажу Анне.

Обратный путь представлялся мне несложным, тем более что стены города были освещены закатным солнцем, но стоило мне вновь оказаться в затейливом лабиринте кривых улочек, как они тут же скрылись из виду. Я попытался вспомнить направление и решил идти по прямой, однако это было невозможно: улочки в этой части города шли вкривь и вкось, так что на каждом шагу приходилось сворачивать то в одну, то в другую сторону. Через десять минут я стал сомневаться в правильности выбранного направления, через двадцать — окончательно заблудился. Смутные тени становились все глубже, дома сливались друг с другом, и я шагал все более нерешительно. Охватившая меня паника изгнала из моего сердца и боль, и недавние терзания. Тафуры мне больше не попадались, но я боялся, что мое появление может не понравиться и другим франкам.