Чекисты. Книга первая - Марченко А. А. - Страница 48

— Умоляю, разрешите мне свидание с Иваном. Как же так, Советская власть нас преследовала, теперь вы, наши освободители, начали…

Но слова мои не очень действуют.

— Вспомните, — снова обращается ко мне немец, — какое белье было у вашего мужа?

Как же не вспомнить, когда я сама на дорогу штопала Максиму рубашку!

— Голубое, на правом рукаве ниже локтя штопка.

— Хорошо, — неожиданно говорит немец, — свидание я разрешу, но отпустить не могу.

И он распорядился, чтобы привели Ивана.

Я содрогнулась, когда увидела его. Он был страшно грязный, оборванный, в чужих рваных ботинках. И тут словно какая-то сила подняла меня и толкнула ему навстречу. Кинулась ему на шею, начала целовать и плакать.

— Боже, почему ты здесь?! — реву я в голос. — За что нас так преследуют всю жизнь! — а сама тихонько спрашиваю:

— Что делать дальше?

Он так же тихонько отвечает:

— Проси.

Увели Ивана. Бросил он на меня взгляд — долгий, понимающий, словно бы прощался со мной, с товарищами. И я опять кинулась к немцу. Сую ему в руки характеристику, подписанную Лантухом.

— Прочтите, герр комендант, и вы увидите, какой это замечательный человек.

— Вижу, вижу, — говорит не так сухо, как раньше, комендант. — Вы хорошие люди, но есть же среди украинцев и плохие, коммунисты, партизаны, потому и к вашему Ивану такое отношение.

Тут вошел какой-то пожилой офицер в форме “СС” — видно, начальник коменданта. Они поговорили о чем-то по-немецки: я почувствовала, что речь идет обо мне и эсэсовец соглашается с комендантом.

— Мы бы отдали вам Ивана, — сказал комендант, когда эсэсовец вышел, — но документы на него уже отправлены в пересыльный пункт.

Это значило, что я опоздала, — завтра Ивана повезут в киевское гестапо.

Я взмолилась:

— Разрешите мне самой пойти за ними. Я думаю, что там тоже есть благородные люди.

И комендант разрешил.

Все складывалось так удачно, что я даже не верила своему счастью. Мы со свекровью отправились в пересыльный пункт. Немец-офицер распечатал пакет, удивленно покачал головой, но ничего не сказал, отдал мне бумаги Ивана.

Вышел ко мне Иван. Вернули ему одежду.

— А золото вы должны оставить, — предупредил комендант. — Приказ фюрера.

Я расхрабрилась, говорю:

— Нет такого приказа, герр комендант. — Гляжу, Максим усмехается, достает золотую монету и кладет на стол перед ним.

Немец взял:

— Пусть это останется у меня на память о такой хорошей украинской семье, как ваша.

А Иван, как только мы отошли от лагеря, сказал:

— Надо скорее освобождать Жоржа. Пропадет. Здесь у него слишком много знакомых.

Дудкин работал раньше в этом лагере и за отказ выехать в Германию был приговорен к расстрелу. Но ему удалось бежать. Чтобы его не узнали, по совету Кудри он обмотал лицо шарфом и старался не выходить из барака.

Максим в тот же вечер разработал план освобождения Жоржа. Идти за ним должна была Женя Бремер. Она получила пропуск за Днепр и явилась в лагерную комендатуру. Женя была “фольксдейч”, и разговор с ней был иным. Ее приветливо встретили, особенно когда узнали, что она пришла сюда в поисках сына — “бедного немецкого мальчика Адольфа, мобилизованного большевиками, который сейчас томится в лагере вместе с этими ужасными украинцами”.

План Максима удался. “Бедного Адольфа” искали офицеры, фельдфебели, солдаты и, конечно, не нашли. Женя плакала и, уже прощаясь, как-то вскользь, словно бы вспомнив что-то не очень важное, обронила, что здесь сидит еще один украинец, невинный человек, муж ее подруги немки, и назвала фамилию Жоржа. Дудкина выпустили из лагеря. Еще один выкарабкался из пропасти. Выкарабкался, чтобы назавтра опять шагать над бездной.

У Кудри был большой праздник — связь с Центром все же удалось установить. К нему прилетели из Москвы два связиста. Правда, из-за сильного зенитного огня их сбросили не в районе Киева, а где-то над Каменец-Подольской областью.

Почти три недели продолжался рейд этих отважных людей. Их ловили, они пробирались лесами, обходя населенные пункты, ловко избегая полицейских кордонов, несколько раз ускользали от облавы и наконец, больные и измученные, пройдя 650 километров пешком, добрались к Максиму.

Он надежно запрятал своих гостей, подлечил их, дал возможность отдохнуть и потом, проводил из города, передав с ними важные сообщения Центру. Между прочим, он докладывал, что первого мая одна из его групп организовала крушение эшелона с боеприпасами и войсками на перегоне Киев — Жмеринка, а вскоре еще более крупное крушение в Дарнице. Он сообщал также и о других диверсиях, в том числе и о том, что им удалось обрезать тормоза и пустить с откоса к Подолу трамвай, переполненный немецкими офицерами.

В эти дни Максим узнал, что в Киев прибывает крупный руководитель нацистской партии, министр оккупированных областей Розенберг. Оккупантам надо было усилить вывоз в Германию рабочей силы, продовольствия, металла. Прилетел также гаулейтер Украины Эрих Кох. На совещание были вызваны все гебитцкомиссары, штадткомиссары и другие высшие административные чиновники Украины. Труппа оперного театра готовилась к большому концерту, на котором должны были присутствовать Розенберг и Кох.

Максим поручил Рае Окипной достать побольше билетов в партер и на балконы для того, чтобы расставить боевиков с гранатами. Вместе с Митей и Жоржем он разработал все подробности покушения.

Все было готово. Но незначительное обстоятельство изменило ход событий: накануне концерта все билеты были отменены.

Бывает же такое у разведчиков, как, впрочем, и у всех людей: “близок локоть, а не укусишь…”

Зато через несколько дней Максиму стало известно, что в Виннице заканчивается строительство каких-то очень важных сооружений. Он вспомнил разговор с Тарасом. Надо было наконец выяснить, чем там занимаются немцы. “Пожалуй, придется поручить это Рае”, — подумал он. Когда-то она пела в Винницком театре, у нее было там много знакомых, и если учесть ее связи с высшими гитлеровскими кругами Украины, то лучше Раисы для такого задания никто не подходил.

— Найдите предлог для поездки в Винницу, — попросил ее Максим на очередной встрече.

— Завтра же начну хлопотать, — коротко ответила она.

Максим тогда еще не знал, что посылал ее в логово Гитлера, в секретную штаб-квартиру фюрера, которая была построена неподалеку от Винницы, и что одно лишь слово “Винница” вызовет повышенный интерес гестаповцев к его разведчице.

Через несколько часов после того как Рая осторожно намекнула шефу, что хотела бы дать концерт в своем родном городе, один из руководителей службы “СД” Киева вызвал к себе в кабинет особо секретного агента — “Нанетту”.

— Постарайтесь сблизиться с Окипной, — сказал он. — Нам нужно знать, кто ее окружает, с какой целью она едет в Винницу, что она думает о нас.

— Окипная? — переспросила Нанетта. — Прима оперы? Кармен?

— Именно она, — кивнул гестаповец. — Очень нас интересует. И особенно ее окружение.

Офицер порылся в бумагах, достал анкету Окипной.

— Она из Винницы. Отец — священник Копшученко. Был репрессирован советскими властями. Сейчас живет вместе с ней. Чкалова, 32…

Рая медленно шла по улице Короленко к театру. Кто-то тихонько тронул ее за руку. Невысокая, коренастая, черноглазая, довольно миловидная женщина с интересом разглядывала ее.

— Здравствуйте, — улыбнулась женщина. — Не узнаете?

— Нет. Кто вы?

— А я вас хорошо знаю, — продолжала улыбаться женщина, — Вы Рая Окипная, наша винничанка, дочь Копшученко. Теперь вы знаменитость, от вас в восторге киевляне. А ведь когда-то мы были знакомы!

Рая попыталась вспомнить, видела ли она прежде это лицо. Нет, не видела.

— Простите, — сказала она. — Не припоминаю.

— Что поделаешь, война, — вздохнула женщина. — В каждой семье горе, люди даже о близких забывают…