Киллер из шкафа - Ильин Андрей - Страница 69

Ну и, значит, в качестве первого шага в будущем расследовании можно выдвинуть рабочую версию о том, что гражданин России Корольков Илья Григорьевич по кличке Папа и гражданин Соединенных Штатов Америки Джон Пирке, являющийся вторым помощником атташе по культуре посольства США, не проводили свое свободное время в дружеском застолье, а имели конспиративную встречу в ресторане «Русский двор». И можно предположить, что гражданин Пирке имеет со всего этого какой-то свой интерес. Вполне вероятно, связанный с ослаблением обороноспособности России, которую призван в силу своих прямых служебных обязанностей защищать генерал Трофимов.

А раз так, то это уже не злоупотребление служебным положением, не разбазаривание государственных средств на не относящиеся к приоритетным направлениям самодеятельные расследования, а прямое исполнение служебного долга, за которое надо не ругать, а поощрять проявивших инициативу работников.

Вот так все оборачивается, когда в игру вступают вторые помощники атташе иностранных посольств. И пусть теперь начальство попробует объяснить ему, генералу Трофимову, что он не прав, когда сует нос в дела, которые относятся к компетенции Министерства внутренних дел. И пусть попробует убедить передать дело в чужие, не имеющие отношения к разведке руки.

Не отдаст он теперь это дело. Как тот бультерьер найденную им сахарную кость. Глотку всякому приблизившемуся перервет — а не отдаст. Потому что истина генералу Трофимову важнее доброго к нему отношения высокого начальства. Потому что начальства много, а честь одна...

— Выделите эпизод контакта гражданина России Королькова с гражданином Соединенных Штатов Америки Джоном Пирксом в отдельное дело, — распорядился генерал, — и представьте мне к завтрашнему дню свои соображения по поводу ведения оперативно-следственных мероприятий...

Глава шестьдесят вторая

Когда подручный Папы прибыл в коттедж, где содержался похищенный гражданин Иванов, братва уже добила весь первоначальный ликероводочный запас, сбегала еще, добила и собиралась в новую ходку.

— Вы что это здесь?! — грозно спросил он.

— А что такое? — напористо возмутилась пьяная и потому смелая братва.

— А ну встать! — гаркнул помощник Папы. Братва, недовольно ворча, оторвалась от стаканов и банок с килькой.

— Ты че это, Шустрый, борзым, что ли, стал? — с угрозой в голосе спросили они. — Ты такой же, как мы! Только ты при Папе. А мы при деле. И не хрен тут... Это мы, мы его сделали. Имеем право! — И, злобно зыркая глазами, посмотрели на перья, которыми только что резали хлеб и вскрывали банки, но которыми могли резать и вскрывать не только хлеб и банки.

— Я такой же, как вы, — согласился подручный, быстро понимая, что вступать в долгие дискуссии с пьяной братвой по поводу того, кто главнее, безнадежно. Главнее всегда тот, кто больше выпил. Бесспорно главным был только один их общий знакомый. — Да, я такой же, — повторил он, — но Папа другой. Этот фраер нужен не мне. Этот фраер нужен Папе. И если вы его прохлопаете, вы будете иметь базар не со мной. Вы будете иметь базар с Папой. А Папин базар короткий...

Братва погасила взоры и стала вставать. Авторитет Папы был непререкаем. Потому что держался не на пряниках и даже не на кнуте. Держался на пере в бок или пуле в голову.

— Ладно, чего там, он такой же, как мы. Ему сказали — он делает. А если не сделает, его Папа на перо поставит. И нас тоже поставит...

Братва встала, пусть не строем, но встала.

— Давай, базарь за фраера.

— Папа сказал за фраера, чтобы берегли его пуще жизни. Если что, за него он положит всех вас. Это не я сказал, это он сказал.

Братва хмурилась, играла желваками, но вслух приказ Папы не комментировала. Дорого может обойтись сказанное против Папы слово.

— Все убрать, поставить вокруг посты, и чтобы больше ни капли, — сказал Шустрый.

— Давай шевелись, убирай бардак! — продублировали команду бригадиры, подгоняя рядовых «быков».

Братва начала нехотя собирать пустые бутылки и банки.

— А где этот, которого вы?..

— Вон он лежит, — показал один из братанов на валяющийся на полу палас.

— Вы что, все это время?..

— Мы тут как-то забыли... Да ладно ты, ничего ему не сделается.

— Развяжите его, — распорядился подручный Папы.

Палас раскатали и вытащили на свет Божий похищенного из гостиницы гражданина Иванова Ивана Ивановича. Который после многочасового пребывания в синтетическом ковровом изделии был готов уже ко всему. И в первую очередь к смерти.

Несмотря на легкий успех и на то, что все были пьяны, пленника все продолжали сильно уважать, что выражалось в том, что в каждую его руку вцепилось сразу по нескольку чужих рук.

Шустрый вытащил из принесенной им с собой сумки пакет.

— Это твое? — спросил он.

— Мое, — ответил Иванов.

— И это? — перевернул и вытряхнул содержимое пакета на стол Шустрый. — И пистолеты, и баксы, и эти, как их, дискеты?

— Мое.

Братва при виде толстых зеленых пачек присвистнула.

— Откуда у тебя все это? Иванов неопределенно пожал плечами. Он не производил впечатление супермена, который может одновременно с двух рук в четыре головы. Он вообще никакого впечатления не производил. Он был такой же невыразительный, как палас, из которого его извлекли.

Шустрый внимательно посмотрел на него и, не удержавшись, спросил:

— Это ты был там, на Агрономической?

— Я, — признался Иван Иванович.

— А из этих шпалеров ты стрелял? — показал Шустрый на пистолеты.

— Стрелял, — признался Иван Иванович.

— И наших братанов положил...

— Нет, я ни в кого не попал! — встрепенулся Иванов.

Ну а кто бы сказал, что попал? И что убил? Задавать другие вопросы помощник Папы был не уполномочен. Все остальные вопросы должен был задавать сам Папа.

Шустрый набрал его телефон.

— Папа, он здесь. Он в полном порядке. Как братва? — Шустрый тяжелым взглядом огляделся по сторонам. Отчего все замерли, выпрямились и Даже как-то подтянулись. — Тоже в порядке. Что с ним делать?

— Закрыть где-нибудь и поставить усиленную охрану! — распорядился Папа. — Я с ним сам лично поговорю. Позже.

— Сделаем, Папа!

— Как он себя ведет?

— Никак не ведет. Стоит и глазами хлопает. И вообще какой-то он не такой. На вид — полный чухан. Не скажешь даже, что это он наших...

— А ты кого ожидал увидеть?

— Ну, такого...

— "Такие" на парадах ходят. А остальные ничем не отличаются от нас с тобой. Или ты думал, у профессионалов особое клеймо на лбу проставлено?

— Ну не клеймо, конечно.

— Короче, как бы он ни выглядел и что бы ни делал, скажи, пусть с него глаз не спускают!

— А я? Что мне делать?

— Тебе — возвращаться. Впрочем, нет, погоди. Что он там, говоришь, делает?

— Ничего не делает. Стоит.

— А ты где стоишь?

— Рядом.

— Тогда выйди в другую комнату.

— Зачем?

— Тебе сказали — делай. Ну?

— Вышел, Папа.

— Тогда вот что, ты не спеши уезжать. Ты, прежде чем уезжать, пугни его маленько. Ты ведь, кажется, просил его у меня?

— Просил, Папа! Он же наших братанов...

— Ну так я тебе разрешаю. Возьми его! Он твой! Спроси, откуда он взял те дискеты, доллары и оружие. Только так спроси, чтобы не до смерти. Чтобы он после говорить мог; И чтобы все кости целы.

— А как же ты...

— Я потом приеду. На разборки. И за то, что вы с ним сделали, всех на его глазах урою.

— Зачем?

— Затем, чтобы он меня любил, а всех остальных боялся. Слыхал байки про доброго и злого следователей?

— Не слыхал, видел! Когда еще по первой ходке шел.

— Так вот я добрый. А ты злой. Пока я тебе это разрешаю.

— А если я вдруг лишку?

— А если лишку, то за эту лишку я спрошу с тебя. Втрое спрошу! Понял?!

— Понял, Папа. Сделаю все как надо, Папа... Шустрый положил трубку на рычаги, злобно ощерился, вернулся в комнату, шагнул к пленнику и, не говоря ни слова и никак не предупреждая свои действия, ударил Ивана Ивановича кулаком в правую скулу. Тот пошатнулся, но не упал, удерживаемый десятком вцепившихся в него рук.