Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я - Кац Джон - Страница 7

Я мучился не одну неделю, пытаясь понять, как повлияет на Джулиуса и Стэнли появление третьей собаки. Мученья мои усиливались от того, что никто решительно — ни дрессировщик собак, ни жена, ни соседи — не одобрял моего поступка.

Если две собаки составляют пару, где-то я прочел, то три — это уже просто свора. Третья собака может нарушить все налаженные взаимоотношения, породить соперничество за доминирующее положение, еду, внимание хозяина, стать причиной постоянного беспокойства и даже агрессии. Не говоря уже о чисто практической стороне дела. В таком достаточно беспокойном месте, как пригород в штате Нью-Джерси, заботиться о трех собаках, конечно, труднее, чем о двух: труднее их выгуливать, мыть; чаще придется прибегать к услугам ветеринара; больше безобразий будут они творить во дворе; больше будет шерсти в нашем и без того не слишком опрятном доме.

У Джулиуса, я знал, проблем с новой собакой не будет, поскольку у него ни с кем не возникает проблем. Со Стэнли придется труднее: вероятно, он станет упорно цепляться за свое второе место в иерархии. Он никогда не конфликтовал с другими собаками, но и особенно с ними не дружил. Единственная собака, к которой Стэнли был по-настоящему привязан, не считая жившей неподалеку его сестры Сэлли, — это Джулиус.

А вот что до отношений с людьми, то тут они различались сильней. Джулиус был моим самым лучшим другом. У такого беспокойного и непостоянного человека, как я, его преданность и верность порождали особое чувство стабильности. Обычно, едва взглянув на него, я не мог удержаться от улыбки.

Стэнли, склонный ко всяким проказам, любил в игре оказывать сопротивление. Мы с ним часто играли в перетягивание каната. Со временем он пристрастился гонять мяч и приносить брошенную палку. Мои терпеливые соседи никогда не жаловались, если во время наших ежедневных прогулок он в азарте проносился по их газонам.

У нас троих была любимая игра. Я прятался где-нибудь в доме и оттуда один раз «тявкал», побуждая их искать меня, — в конце концов, это же были охотничьи собаки. Они рыскали по всему дому, принюхивались, взлаивали, носились из комнаты в комнату. Стэнли всегда обнаруживал меня первым, он был активнее Джулиуса. Заканчивалась игра всеобщим восторгом и, конечно, печеньем в награду для всех; точнее для двоих.

Чужие собаки, признавая дружелюбие моих, редко их задирали. Если же такое случалось, оба моих пса уклонялись от драки в явном замешательстве, стараясь поскорее со всем этим покончить. Что касается Джулиуса, то у него никогда не хватало энергии для того, чтобы вступить в бой.

Если появлялся ребенок, даже едва начавший ходить, мои собаки усаживались, помахивая хвостами, и ждали пока он подойдет, чтобы его можно было лизнуть. Часто, особенно в хорошую погоду, нам нелегко было завершить прогулку: и взрослые, и дети выходили из своих домов, чтобы поздороваться с нами, погладить собак и поиграть с ними, даже просто пройти рядом какую-то часть пути. Водители грузовиков и работники службы экспресс-доставки товаров тоже с ними дружили. «Мои собаки или очень мудрые, или очень глупые», — часто думал я. И то, и другое могло объяснить, почему они никогда не желали зла ни одному живому существу, никогда никого не обижали.

Зачем же было вводить в такую прекрасную компанию этого бордер-колли, очень возбудимого, с бешеной энергией и комплексом неполноценности?

Почти все, кого я знал, задавали мне этот вопрос. Зачем выписывать из далекого Техаса столь странное животное, раз у меня уже есть две собаки, которых я нежно люблю, жизнь с которыми так хорошо налажена? Собаку крайне неспокойную, постоянно напряженную и взвинченную? Зачем взваливать на себя заботы по ее дрессировке, расходы, возможные неприятности, наконец?

Вообще-то за мной уже числились поступки, которые трудно назвать благоразумными: покупка хижины в горах, отказ от хорошей работы и даже от карьеры. Пожалуй, я сам был немного неспокойным и взвинченным.

Быть может, за этим стоял страх перед неким «окостенением» — состоянием, когда тело еще бодрствует и живет, но разум уже застыл, подобно тому как застывает цемент. Когда я слышу разговоры о том, что наша цивилизация гибнет, что молодежь теперь «совсем не та», что массовая культура невероятно вульгарна, а интернет вообще грозит нам всевозможными бедами, меня охватывает чувство тревоги. Я вижу перед собой людей, чей жизненный механизм явно ржавеет. Смерть страшна, но для меня страшнее эти ранние ее предвестники, частичное умирание души, утрата способности расти и учиться. Может быть, именно это ощущение и подтолкнуло меня к новой авантюре.

Есть и другое объяснение. Детство мое было нелегким, и мне всегда хотелось, чтобы нашелся кто-то и позаботился обо мне и моей сестре. Теперь мне выпал шанс самому стать таким благодетелем для другого живого существа — для Девона: взять его к себе и заботиться о нем.

Еще одно: появление в семье ребенка было, я уверен, самым главным, самым замечательным событием в моей жизни. Мне нравилось быть отцом; я гордился тем, какой я отец, но в основном потому что у меня был такой замечательный ребенок. Теперь дочь уехала, поступила в колледж. Не то чтобы мне так уж не хватало «круглосуточного» исполнения роли отца, хотя по дочери я, конечно, скучал. Но я, видимо, не израсходовал полностью присущего мне желания растить, воспитывать и учить какое-нибудь живое существо. Мне бы хотелось иметь больше детей. Джулиус и Стэнли позволили мне понять, что с собаками у меня неплохо получается. Я умею воспитывать и дрессировать собак, я их люблю. Это, конечно, не дети, но как и дети, они нуждаются в разумном твердом руководстве. Я должен считаться с их нуждами, но в то же время уметь объяснять, чего я от них жду, какова их роль в контракте, который заключен между нами.

Мне кажется, людям следует развивать свои природные способности, даже если они выявились поздно. Допустим, я понял, что я какие-то вещи делаю хорошо, а мог бы делать еще лучше. Почему бы не отнестись к этому серьезно? А еще я могу предоставить убежище какому-нибудь нуждающемуся в нем существу. В принципе, все существа в этом нуждаются.

Я далек от политики. Ни с либералами, ни с консерваторами меня ничто не связывает. Другое дело — жизнь собак: ее масштабы мне более или менее понятны, тут я способен на что-то влиять. С собаками я счастлив, они дарят мне чувство удовлетворения и уверенности в себе. Иногда мне трудно доверять людям или трудно найти людей, которым я мог бы доверять. Собакам же я доверяю. Они готовы для меня на все, как и я готов на все для них. Это очень прочная связь, и совсем не важно, что мы принадлежим к разным биологическим видам.

После того как мой золотистый ретривер Кларенс погиб совсем молодым от болезни почек, я примерно с год никак не мог решиться завести другую собаку. Незадолго перед тем я отказался от карьеры штатного журналиста и занялся писательским трудом. Дома, в моем кабинете, мне порой бывало одиноко. Если я в своих писаниях на чем-то застревал, то обычно отправлялся на прогулку, дабы, бродя по окрестностям, привести мысли в порядок. Случалось это и по три, и по четыре раза на дню. Какая собака не порадовалась бы такому режиму, такому длительному общению со своим хозяином?

Кларенса я приобрел, как это обычно делается, хотя делать так не следует; но уж очень хотелось мне подарить щенка моей маленькой дочке. Я просто отправился в ближайший магазин, торгующий всякой живностью. Ввело меня в заблуждение и то, что на вывеске среди прочего значилось: «Американский клуб собаководов».

Обычно так поступают ленивые люди, но это рискованный путь. Собака поселяется у вас на долгие годы, она должна подружиться с вашей женой, детьми, соседями, стать членом вашей семьи. И все же лишь немногие — я тоже не в их числе — готовы приложить необходимые усилия, чтобы сделать правильный выбор. Приобретая щенка в подобном магазине, вы ничего толком не узнаете ни о его родословной, ни о его здоровье или о характере.