Дон Жуан - Гнедич Татьяна Григорьевна - Страница 56

56

133Любовь к потомству всех страстей сильней,Извечный сей инстинкт непобедим,Тигрица, утка, заяц, воробейНе подпускают к отпрыскам своим.Мы сами за вознёю малышейТо с гордостью, то с нежностью следим.Коль результат могуч, всесилен даже,То мощь первопричины какова же?134Не пламенем зажглись глаза ГюльбеиОни горели пламенем всегдаЕе румянец сделался живее,А ласковость исчезла без следа.Впервые в жизни совладала с неюУпрямой воли дерзкая узда!А взнузданная женщина — о боже!На что она способна и похожа!135Одно мгновенье гнев ее пылал(Не то она погибла бы от жара!),Так ад перед поэтом возникалВ жестокой буре дымного пожара;Так разбивались у могучих скалПрибоя озверелые удары!В ней было все — движенья и глазаКак бурная, мятежная гроза!136Да что гроза! Свирепый ураган,Сметающий убогие преграды,Неистово ревущий океан,Стремительная сила водопада,Песчаный смерч, пронзительный буранВот гнев ее! Она была бы радаВесь этот непокорный гадкий мир«Убить, убить, убить!» — как старый Лир!137Но эта буря, как любые грозы,Промчалась, и за нею, как всегда,Явился ливень — яростные слезы,Плотину прососавшая вода!Ей сердце жгли бессильные угрозыРаскаянья, досады и стыда;Но людям в столь высоком положеньеПорой небесполезно униженье.138Оно их учит — пусть любой ценой,Что люди все в известной мере братья,И что из глины сделано однойВсе — и горшки и вазы — без изъятья,Что от страданий в жизни сей земнойНе защищает никакое платье,И это все способно, может быть,В них наконец раздумье заронять.139Она Жуана думала лишитьСначала головы, потом — вниманья,Потом его хотела пристыдить,Потом — его склонить на состраданье,Хотела негра — евнуха избить,Хотела заколоться в назиданье,А разрешилась эта тьма угроз,Как водится, ручьями горьких слез.140Как я уже сказал, она хотелаНемедля заколоться, но кинжалБыл тут же, под рукой — и злому делуТакой «удобный случай» помешал!Жуана заколоть она жалелаОн сердце ей по-прежнему смущал;Притом она отлично понимала,Что этим ничего не достигала.141Жуан смутился; он уж был готовК жестокой пытке колеса и дыбы,Ему уж представлялся дым костров,И когти льва, и зубы хищной рыбы;Ни плаха, ни смола, ни пасти псовСломить его упорство не могли бы:Он умер бы — и больше ничего;Но просто слезы — тронули его.142Как смелость Боба Эйкра в страшный час,Жуана целомудрие мелело:Он упрекал себя за свой отказИ думал, как поправить это дело,Так мучится раскаяньем не разОтшельника мятущееся тело,Так милая вдова во цвете летКлянет напрасной верности обет.143Он лепетать уж начал объясненья,Смущенно повторяя наугадВсе лучшие признанья и сравненья,Которые поэты нам твердят.(Так Каслрей в минуты вдохновеньяКрасноречиво врет — и все молчат!)Жуан уж был не прочь и от объятий,Но тут вошел Баба — весьма некстати!144«Подруга солнца и сестра луны!Сказал он. — Повелительница света!Твоим очам миры подчинены,Твоя улыбка радует планеты!Как первый луч живительной весны,Тебе я возвещаю час рассвета!Внемли, и возликуй, и будь горда:За мною Солнце следует сюда».145«Ах, боже мой! — воскликнула Гюльбея.Оно могло бы утром заглянуть!Ко мне, комета старая! СкорееБели звездам составить Млечный ПутьДа прикажи держаться поскромнее!Ты, христианка, спрячься как-нибудь!»Но тут ее слова прервали клики:«Султан идет! Султан идет великий!»146Сперва явился дев прелестный рой,Затем султана евнухи цветные;Как на параде, замыкали стройИх пышные кафтаны расписные.Он обставлял торжественно поройТакие посещения ночные:Гордился он четвертою женойИ угождать старался ей одной.147Он был мужчина видный и суровый:Чалма до носа, борода до глаз;Он ловко спасся из тюрьмы дворцовойИ брата удавил в удобный час.Он был монарх не слишком образцовый,Но плоховаты все они у нас:Один лишь Солиман — могучий воинБыть славой рода своего достоин.