Элегантность ёжика - Барбери Мюриель - Страница 43

5

Полная противоположность

Разговор с мадам Жосс исчерпывал мои служебные обязанности, и я могла наконец немного подумать о своем. К воспоминаниям о вчерашнем вечере примешивалась какая-то горечь. Чудесный вкус арахиса, а рядом что-то тоскливое, безнадежное. Я решила отвлечься и отправилась поливать цветы на площадках. Это занятие — полная противоположность умственной деятельности.

Без одной минуты два появилась Мануэла и уставилась на меня с такой же жадностью, с какой Нептун поглядывает издали на кабачковые очистки.

— Ну что? — с порога осведомилась она и, не дожидаясь ответа, протянула мне плетеную корзиночку с мадленками.

— Мне придется опять обратиться к вам за помощью, — ответила я.

— Пра-а-авда? — отозвалась Мануэла, невольно растянув первый слог.

Я никогда не видела, чтобы она так волновалась.

— В воскресенье мы будем пить чай, а сладкое приношу я. Надо что-нибудь испечь.

— О! — обрадовалась Мануэла. — Это мы сделаем!

И тут же деловито добавила:

— Нужно придумать что-то нечерствеющее.

Мануэла работает всю неделю, даже первая половина дня в субботу у нее занята.

— В пятницу вечером испеку вам глутоф, — объявила она секунду спустя.

Глутоф — это такой эльзасский кекс, обычно он довольно плотный и очень крошится.

Но глутоф Мануэлы — чудо из чудес. Она умеет превратить плотность и сухость в душистую рассыпчатость.

— А время у вас найдется? — спросила я.

— Конечно, — ответила она, сияя улыбкой, — на глутоф для вас у меня всегда найдется время.

И тогда я ей все рассказала: про то, как я пришла, про натюрморт, сакэ, про Моцарта, про гиоза и залу рамен, про Кити, про сестер Мунаката, в общем, про все.

Имей всего одну подругу, но настоящую.

— Вы просто прелесть, — вздохнула Мануэла, когда я кончила. — Тут у нас живут одни недоумки, а как появился настоящий джентльмен, сразу пригласил вас в гости.

Она сунула в рот мадленку.

— Х-ха! — воскликнула она вдруг. — Я испеку вам еще хворост, из теста на виски.

— Нет-нет-нет, — запротестовала я. — Ни в коем случае. У вас и без меня забот хватает. Достаточно будет… кекса.

— Забот? Да что вы такое говорите, Рене? От вас у меня одни радости.

Она на секунду задумалась, видно, что-то припомнила, и спросила:

— А что делала у вас Палома?

— Отдыхала от своих.

— Понятно! Бедная девочка! С такой сестрицей, как у нее…

Мануэла не питает нежных чувств к Коломбе и с удовольствием совершила бы маленькую культурную революцию, вышвырнув все ее шикарно драные одежки и отправив ее поработать в деревню.

— Младший Пальер стоит открыв рот, когда она проходит мимо, — прибавила Мануэла. — А она на него ноль внимания. Ему что, корзину для мусора на голову надеть, чтобы она его заметила? Вот были бы все барышни, как Олимпия!

— Да, Олимпия очень славная, — согласилась я.

— Славная и добрая. У Нептуна во вторник такие были поносы, а она его пожалела и лекарство дала.

Одного поноса Мануэле показалось мало:

— Да-да. Зато, спасибо Нептуну, теперь в вестибюле постелят новый ковер. Завтра привезут.

— Оно и к лучшему, старый уже очень был страшный.

— А знаете, — продолжала Мануэла, — платье вы можете оставить себе. Дочка той дамы сказала Марии: нам ничего не надо, оставьте все у себя. И Мария просила вам передать, что она дарит вам это платье.

— О! — воскликнула я. — С ее стороны это необыкновенно любезно, но я никак не могу принять такого подарка.

— Опять все снова-здорово! — недовольно пробурчала Мануэла. — Да и все равно вам придется заплатить за чистку. Ничего себе пятнышко, как после дворгии.

Мануэла, наверное, хотела сказать: после оргии.

— Ну хорошо! Поблагодарите от меня Марию, скажите, что я растрогана до глубины души.

— Вот это другое дело, — просветлела Мануэла. — Конечно, я передам ей от вас большое спасибо.

Кто-то коротко постучал в дверь: тук-тук!

6

Хабискор егозон

Стучал Какуро Одзу.

— Добрый день, — поздоровался он, порывисто входя в привратницкую, и, заметив Мануэлу, поклонился ей. — Здравствуйте, мадам Лопес.

— Здравствуйте, месье Одзу, — чуть ли не выкрикнула она.

От радости, конечно. Мануэла очень эмоциональная.

— Мы пьем чай, — сказала я. — Не хотите ли присоединиться?

— Спасибо. С удовольствием, — отозвался Какуро и придвинул себе стул. Тут он заметил Льва. — О-о, какой котище! В прошлый раз я его не рассмотрел. Похоже, он у вас занимается сумо.

— Попробуйте мадленку, — предложила Мануэла и подвинула корзинку Какуро. — Они ампельсиновые.

Еще одно диковинное словечко.

— Спасибо, — поблагодарил Какуро и взял одну штучку. — Божественно! — одобрил он, проглотив кусочек.

От счастья Мануэла так и заерзала на стуле.

— Мы с приятелем поспорили, какая из европейских стран держит первенство в области культуры, — сказал Какуро после четвертой мадленки. — Я пришел узнать ваше мнение. — Он задорно подмигнул мне.

Мануэла разинула рот не хуже молодого Пальера, за которого только что заступалась.

— Приятель считает, что Англия, а я, конечно, за Францию. И я сказал ему, что знаю человека, который мог бы нас рассудить. Вы согласны?

— Да, но я пристрастный судья, — сказала я, — мой приговор не будет иметь силы.

— Нет-нет, — возразил Какуро. — Вам не придется выносить никакого приговора. Просто ответьте на мой вопрос: какие, по-вашему, два главных достижения французской и английской культуры? Сегодня мне очень повезло, мадам Лопес, я могу узнать и ваше мнение по этому поводу, если вы только захотите им поделиться, — прибавил он.

— Англичане, — очень уверенно начала Мануэла, но тут же остановилась и, верно, вспомнив, что она всего лишь бедная португалка, осторожно сказала: — Нет, сначала вы, Рене.

Я на секунду задумалась.

— У французов — язык восемнадцатого века и мягкий сыр.

— А у англичан? — осведомился Какуро.

— Ну, тут и думать нечего! — заявила я.

— Пуддингкх? — предположила Мануэла, не пожалев согласных.

Какуро от души рассмеялся:

— Отлично, а еще?

— Еще рустбиф, — сказала она, выговаривая так же старательно.

— Ха-ха-ха, — продолжал смеяться Какуро, — я с вами совершенно согласен, мадам Лопес. А что скажете вы, Рене?

— Habeas corpus[22] и газон, — сказала я, тоже смеясь.

Теперь мы хохотали все втроем, вместе с Мануэлой — ей послышалось «хабискор егозон», и эта бессмыслица ее страшно насмешила.

Опять постучали в дверь.

Просто с ума сойти, вчера до моих скромных апартаментов никому дела не было, а сегодня — нате, пожалуйста, центр вселенной.

— Войдите! — забывшись в пылу разговора, крикнула я.

В дверь заглянула Соланж Жосс.

Мы втроем вопросительно на нее посмотрели, словно были гостями на званом ужине, а плохо вышколенная прислуга посмела нарушить наш покой.

Соланж Жосс открыла было рот, но тут же его закрыла.

Еще одна голова, Паломы, просунулась пониже, где-то на уровне замочной скважины. Я наконец-то опомнилась и встала. Мадам Жосс тоже опомнилась и спросила:

— Могу я ненадолго оставить у вас Палому?

Было видно, что ее так и распирает любопытство.

— Добрый день, месье Одзу, — поздоровалась она.

— Добрый день, дорогая мадам Жосс, — любезно отозвался он, встал, подошел к ней и поздоровался за руку. — Здравствуй, Палома, очень рад тебя видеть. Не волнуйтесь, мадам, вы можете со спокойной душой доверить нам Палому.

Вот так одним махом и с величайшей учтивостью он распростился с мадам Жосс.

— Да… конечно… спасибо, — промямлила Соланж Жосс, медленно пятясь и все еще плохо соображая.

Как только она оказалась в холле, я закрыла дверь и спросила Палому:

— Хочешь чаю?

22

Закон о неприкосновенности личности, принятый английским парламентом в 1679 году.