Истмат и проблема Восток-Запад - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 24

По мнению Фромма, в США «невероятную популярность Скиннера можно объяснить тем, что ему удалось соединить элементы традиционного либерально-оптимистического мышления с духовной и социальной реальностью». Иными словами, он вновь дал среднему классу США надежду на то, что держать человека под контролем можно, причем даже без ядерного оружия.

Фромм пишет: «В кибернетическую эру личность все больше и больше подвержена манипуляции. Работа, потребление, досуг человека манипулируются с помощью рекламы и идеологий — Скиннер называет это «положительные стимулы». Человек утрачивает свою активную, ответственную роль в социальном процессе; становится полностью «отрегулированным» и обучается тому, что любое поведение, действие, мысль или чувство, которое не укладывается в общий план, создает ему большие неудобства; фактически он уже есть тот, кем он должен быть. Если он пытается быть самим собой, то ставит под угрозу — в полицейских государствах свою свободу и даже жизнь; в демократических обществах возможность продвижения или рискует потерять работу и, пожалуй самое главное, рискует почувствовать себя в изоляции, лишенным коммуникации с другими».

Заметим, что виднейший антрополог и исследователь поведения К. Лоренц, с которым во многих пунктах расходится Фромм, также категорически не приемлет бихевиоризма и объясняет популярность в США этого учения склонностью к «техноморфному мышлению, усвоенному вследствие достижений в овладении неорганическим миром, который не требует принимать во внимание ни сложные структуры, ни качества систем… Бихевиоризм доводит его до крайних следствий. Другим мотивом является жажда власти, уверенность, что человеком можно манипулировать посредством дрессировки».

К. Лоренц видит в бихевиоризме реальную опасность для человечества: постоянное «воспитание» человека с помощью методов бихевиоризма грозит превратиться в мощный фактор искусственного отбора, при котором будут вытеснены, а потом и исчезнут «из тела народа» именно те люди, в которых ярко выражены самые прекрасные высокие качества. Понятно, что «приемлемое» поведение массы трудящихся и «среднего класса», с точки зрения социальных и культурных норм США в данный исторический период, предполагает именно посредственный профиль качеств. Выдающиеся качества, «мастерство», требуется только от представителей узкой элиты.

Фромм подводит итог довольно общему мнению: «В конечном счете бихевиоризм берет за основу буржуазную аксиому о примате эгоизма и собственной пользы над всеми другими страстями человека». Однако и здесь в последние годы происходит сдвиг к разделению массы и элиты даже в отношении эгоизма. Он сохраняется лишь как право элиты, в то время как от массы требуют беспрекословного конформизма и соблюдения установленных для массы норм. Один собеседник в Интернете из США пишет об этом тезисе Фромма: «В современной Америке чернь начиняют именно «ответственностью». Начиная с детсада, где детишки режут пластиковые кольца от шестибаночных упаковок кока-колы, чтобы в них на помойке не запуталась крыса, и начальных классов, где они в сочинениях «кем я хочу быть» пишут, что хотят убирать бумажки и держать планету в чистоте. В средних классах школы неравномерность распределения ресурсов в мире объясняют, раздавая половине класса печенье и оставляя других пускать слюнки — и так до старших классов, где обучают политкорректности и ученики делают доклады о том, как «недружественно в отношении окружающей среды» везти апельсины из Флориды в Чикаго. Недавно я читал статью, в которой профессор бизнес-этики жаловался, что все его студенты после школы полагают что этика это «don't judge others and recycle». То есть не «суди других и сдавай вторсырье».

Какой уж тут примат эгоизма и собственной пользы, когда дитё родную мать убить готово, если та выкидывает алюминиевую банку из-под кока-колы в обычный мусор, а не собирает в специальный мешочек для вторсырья. Как раз наоборот, чернь должна думать об ответственности по любому самому идиотскому поводу. Скажем, об ответственности за запутавшуюся в кольцах пластиковой упаковки крысу, за судьбу 10 граммов алюминия или за негров в Африке, которым не досталось печенья. Старый добрый эгоизм оставлен, пожалуй, только среднему классу, прошедшему ускоренный шестимесячный курс экономики в своем четырехлетнем колледже».

Западное общество в ходе своего становления и развития создало свою антропологическую модель, которая, как и подобные модели других культур, включает в себя несколько мифов и которая изменялась по мере появления нового, более свежего и убедительного материала для мифотворчества. Вначале, в эпоху научной революции и триумфального шествия ньютоновской механической картины мира, эта модель базировалась на метафоре механического (даже не химического) атома, подчиняющегося законам Ньютона. Так возникла концепция индивида, развитая целым поколением философов и философствующих ученых. Затем был длительный период биологизации (социал-дарвинизма, затем генетики), когда человеческие существа представлялись животными, находящимися на разной стадии развития, борющимися за существование, причем механизмом естественного отбора была конкуренция. Идолами общества тогда были успешные дельцы капиталистической экономики, self-made man и их биографии «подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемой принципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование».

На деле никакого отношения к естественным процессам этот идеологический миф не имеет. К. Лоренц пишет: «Существует целый ряд доказанных случаев, когда конкуренция между себе подобными, то есть, внутривидовой отбор, вызывала очень неблагоприятную специализацию… Мы должны отдавать себе отчет в том, что только профессиональная конкуренция, а не естественная необходимость, заставляет нас работать в ритме, ведущем к инфаркту и нервному срыву. В этом видно, насколько глупа лихорадочная суета западной цивилизации».

Сильно идеологизированная школа психологов в США развивала «поведенческие науки» (известные как бихевиоризм), представляющие человека как механическую или кибернетическую систему, детерминированно отвечающую на стимулы внешней среды. А совсем недавно шли большие дебаты вокруг социобиологии — попытки синтеза всех этих моделей, включая современную генетику и эволюционизм, кибернетику и науку о поведении. И хотя все эти течения и научные программы открыли много интересного и поставили важные вопросы, при переносе полученного знания в культуру и в социальную практику оно деформировалось в соответствии с требованиями господствующей идеологии — как конкретной (например, нацизма, очень заинтересованного в генетике), так и метаидеологии всего западного общества — евроцентризма.

И на всех этапах, разными способами создавался и укреплялся миф о человеке экономическом — homo economicus, который создал рыночную экономику и счастлив в ней жить.

Последняя попытка придать евроцентристскому мифу о человеке естественнонаучное обоснование в виде социобиологии была быстро отбита самими учеными — уж слишком заметен был идеологический подтекст. М. Салинс писал: «То, что заложено в теории социобиологии, есть занявшая глухую оборону идеология западного общества: гарантия ее естественного характера и утверждение ее неизбежности».

Та модель человека, которая сложилась в западном буржуазном обществе и стала одним из главных оснований буржуазной идеологии, фундаментально противоречит тем представлениям о человеке, которые развивались в русской культуре — независимо от политической ориентации ее мыслителей и художников. Принять сегодня в России модель человека как эгоистического рационального индивида, свободного от всяких обязательств перед ближними — значит принципиально порвать с нашей культурой в ее важнейшем смысле.

Исторический материализм: превращение научного метода в идеологическую доктрину

Мы обсуждаем вопрос, почему сознание советских людей оказалось таким беззащитным. Почему они (за исключением сельских жителей) под воздействием телевидения утратили, хотя бы временно, способность к рассуждениям исходя из здравого смысла?