Истмат и проблема Восток-Запад - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 25

Прислушаемся к важному суждению Дж. М. Кейнса, одного из крупных мыслителей прошлого века. Он сказал: «Идеи экономистов и политических философов, правы они или нет, гораздо более могущественны, чем это обычно осознается. На самом деле вряд ли миром правит что-либо еще. Прагматики, которые верят в свою свободу от интеллектуального влияния, являются обычно рабами нескольких усопших экономистов». В разных вариациях эта мысль встречается и у многих других мыслителей. Те идеи и утверждения, которые мы изучали в школе и вузе, загоняют наш ум в определенные рамки.

Для того состояния умов, в котором советский народ принял перестройку Горбачева, а потом и реформу Ельцина, имелась «наведенная» официальным обществоведением и образованием причина. Она в том, что в головы нескольких поколений внедряли искажающий реальность способ понимать общество в его развитии — так называемый вульгарный исторический материализм. Подчеркиваю слово «вульгарный», ибо с классиками марксизма, а тем более с Лениным, этот истмат имеет мало общего. В дальнейшем я только этот вульгарный истмат и буду иметь в виду — тот, который учили я и такие, как я, который нагнетался в наше массовое сознание средствами образования, прессой, телевидением.

Здесь я вторгаюсь в сложную и деликатную сферу. Исторический материализм — часть марксизма и был глубоко укоренен в общественном сознании в СССР. В некотором смысле он был частью советского строя и, несомненно, стал частью нашей культуры. Причем речь идет не о советском времени (в послевоенный период мы, скорее, отходили от марксизма). Как только на русском языке появился первый том «Капитала» (1872), он сразу завоевал умы интеллигенции. Правая газета «Киевлянин» с удивлением писала, что «у нас многие тысячи лиц увлекаются Марксом, несмотря на трудности усвоения его работ и необходимую для этого подготовку».

Россия была готова принять главные смыслы марксизма, и он овладел практически всем общественным сознанием. В начале ХХ века С. Булгаков писал в «Философии хозяйства»: «Практически все экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм» (а в то время воздействие экономистов на сознание читающей публики было значительным). Г. Флоровский, объясняя, почему марксизм был воспринят как мировоззрение в России конца XIX века, писал, что была важна «не догма марксизма, а его проблематика». Это была первая мировоззренческая система, в которой на современном уровне ставились основные проблемы бытия, свободы и необходимости. Как ни покажется это непривычным нашим православным патриотам, надо вспомнить важную мысль Г. Флоровского — именно марксизм пробудил в России начала века тягу к религиозной философии. Ибо в марксизме, как пишет Г. Флоровский, были и «крипторелигиозные мотивы… Именно марксизм повлиял на поворот религиозных исканий у нас в сторону православия. Из марксизма вышли Булгаков, Бердяев, Франк, Струве… Все это были симптомы какого-то сдвига в глубинах». Добавлю, что в свое время марксистами были не только религиозные искатели, но даже и такие правые лидеры кадетов, как П. Струве и А. Изгоев.

В 1975 г. известный современный философ-гуманист Э. Фромм в одной из своих радиобесед сказал следующее о труде Маркса: «Меня привлекли прежде всего его философия и его видение социализма. В секуляризованной форме это было выражение идей полной гуманизации человека, становления и развития такой личности, для которой целью существования является не обладание (мертвое накопление), а живое Бытие, понимаемое как самореализация человека. Это Маркс показал впервые еще в философских рукописях 1844 г… Если вы станете знакомиться с этой работой, не зная, кто ее написал, то ни за что не угадаете автора, если только не являетесь блестящим знатоком марксовых текстов. И не потому, что этот текст нетипичен для Маркса, а потому, что образ Маркса был фальсифицирован (с одной стороны, сталинистами, с другой — большинством социалистов), и утвердилось представление, будто у Маркса не было иных интересов, кроме изменения экономических условий жизни. На самом деле это было лишь средство достижения одной цели: освобождения человека в гуманистическом смысле…

Мне кажется, что большинство специалистов по Марксу не придают значения тому факту, что учение Маркса по сути близко к религии. Оно «религиозно» не в смысле веры в Бога… Я имею в виду религиозность в плане внутреннего состояния духа, при котором главным для человека становится преодоление своего нарциссизма, эгоизма, закрытости, когда человек открывается для других людей, или — как сказал бы Мейстер Экхарт — «когда человек полностью растрачивает себя для того, чтобы снова наполниться до краев и ощутить свою целостность». У Маркса эта основополагающая идея выражена другими словами. Я много раз доставлял себе удовольствие, когда читал разным людям отрывки из «Экономико-философских рукописей». Например, я вспоминаю разговор с доктором Сузуки — одним из главных представителей дзен-буддизма. Я прочитал ему абзац, не называя автора, и спросил: «Это Дзен?» — «Да, конечно»,- ответил он. Или же я читал некоторые куски в кругу образованных теологов — и они спорили и гадали, и строили домыслы о каких угодно классических текстах — от Фомы до современных теологов. Но никому не пришло в голову, что это Маркс».

Учение Маркса о коммунизме сложно. Оно имеет все черты мировой религии, но это не просто милленаристская ересь построения Царства Божия на Земле, вроде хилиазма у ранних христиан. Религиозная нить марксизма неразрывно переплетена с самыми современными теориями и научной картиной мира того времени, а также с методологическими подходами, намного время опережающими. Интеллектуальный уровень и идейное богатство марксизма таковы, что делают его уникальным явлением культуры. Более ста лет множество лучших умов мира продолжают и критикуют Маркса — но, по большому счету, существенно его ничем не дополнили. Более того, его запас идей вообще использован еще в малой степени (ленинизм, на мой взгляд, не дополняет марксизм, а развивает его совершенно новую ветвь).

После революции 1848 г., начиная с «Манифеста», Маркс писал для пролетариата Запада, с определенной политической целью, «расколдовывая» для пролетариата мир капитализма. В рамках марксизма интеллектуальный аппарат для понимания России как сложной незападной цивилизации не был разработан, и разработка его наталкивалась на большие трудности. Но сожалеть о том, что зрелой «теории России» к началу века выработано не было и весь культурный слой говорил на языке марксизма, бесполезно. По консолидирующей и объяснительной силе никакое учение не могло в тот момент конкурировать с марксизмом. Поэтому собственные, российские прозрения и доктрины приходилось излагать на языке марксизма — как это и было сделано Лениным с поразительным искусством. Плеханов и меньшевики, бундовцы и западные социал-демократы криком кричали, что вся стратегия Ленина противоречит марксизму, что это народничество и славянофильство — рабочие и крестьяне к этим крикам были равнодушны.

Таким образом, именно в понятиях марксизма восприняла наша культура мечту о коммунизме как счастье человечества. О коммунизме как завершении эсхатологического цикла истории и возврате к общине через преодоление отчуждения, созданного частной собственностью — отчуждения человека от человека и от природы. Это — обретение потерянного рая, жизнь без классов и без государства. Понятно поэтому, что любая критика какого-то раздела марксизма, а тем более неуважительные комментарии вызывают у очень большой части читателей исключительно болезненную реакцию, недоверие к намерениям автора, а потом и к самой книге. Сам того не желая, я травмирую религиозное чувство. Что делать? Обойтись без этого разговора невозможно. Говорить слишком туманно и дипломатично — бесполезно.

Но для начала я все же отмечу, какие катастрофические последствия имело для нас насильственное (то есть политически предписанное) устранение тех норм исторического материализма, в которые до этого было введено наше общественное сознание. В этом нет противоречия с моим главным тезисом, ибо любые интеллектуальные структуры, которые обязывают мысль подчиняться определенным строгим правилам, благотворны (как благотворна даже неверная научная теория, поскольку структурирует мышление и тем самым позволяет ставить вопросы и идти к верной теории). Устранение невидимых уже норм марксизма из обществоведения, образования и языка СМИ вовсе не дало нам лучшего понимания сложных вопросов, оно создало методологический хаос.