Братская ГЭС - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 7

7

          Б р а т с к а я   Г Э С

о б р а щ а е т с я   к   п и р а м и д е:

Пирамида,           снова и сноваутверждаю с пеной у рта:революций первоосноваесть не злоба,               а доброта.Если слезы сквозь крыши льются,строй лишь внешне несокрушим,и заваривается              революция,и заваливается               режим.Вот я вижу:            летят воззвания,уголь - мастеру-гаду в рот,и во мне - не воды взвывания,а неистовых стачек рев.И Россия идет к избавленью,кровью тысяч землю багря, сквозь централы, расстрел на Лене, сквозь Девятое января.И в боях девятьсот пятого,и в маевках, флагами машущих, - всюду брезжит светло,незапятнаннояснолобость симбирского мальчика.Кто-то ночью,              петляя, смывается,кто-то прячет шрифты под полой,и, как лава, из глоток в семнадцатомсокрушающее:             «Долой!»Но вновь,          оттирая правду назад,неправда к власти протискивается.И вот,       пирамида,                 взгляни:                          Петроград.Временное правительство. * * *Под вихрь витийственных словечек, о славе грезя мировой, скакнул в премьеры человечек с вертлявой полой головой. Он восклицал о прошлом горько. Он лясы лисанькой точил, а потихоньку-полегоньку все то же прошлое тащил. «Народ! Народ!» -                   кричал под марши, но лучше уж бесстыдный гнет, чем угнетать народ, как раньше, крича:        «Да здравствует народ!» Следили Зимнего колонны ловчилу в шулерском дыму с крапленной мастерски колодой министров, надобных ему. Он передергивал шикарно, но пальцы чувствовали крах. Так шла игра. Менялись карты, но оставался тот же крап. А в Зимнем все еще банкеты. Бокалы узкие звенят, и дарят девочки букеты, как это дамы им велят. И в залах звон, как будто бал там, и подхорунжий с алым бантом при николаевских усах стоит у двери на часах. И вот, подняв бокал с шампанским, встает премьер с лицом шаманским, с просветом в хилых волосах. Здесь революцией клянутся, за революцию здесь пьют, а сами ссорятся, клюются и все на свете продают. У них интриги и раздоры, хоть о единстве и галдят, и Ярославли и Ростовы на них презрительно глядят. Их презирают и солдаты, и те, кто сеют и куют, и человеки, что салаты им, изгибаясь, подают. С усмешкой сумрачной и странной, сосредоточен, хитроват, на их машины под охраной глядит рабочий Петроград. Он видит, видит их бессилье. Еще немного - и пора... Игра в правительство России - всегда опасная игра. * * *Глядит пирамида,                  как тяжко, огромно,сопя,      разворачивается «Аврора»,как прут на Зимний орущие тысячи...Глядит пирамида                все так же скептически:«Я вижу:         мерцают в струенье дождяштыки - с холодной непримиримостью,но справедливость, к власти придя,становится несправедливостью.Людей существо - оно таково...Кто-то из древних молвил:чтобы понять человека,                       егонадо представить мертвым. Тут возразить нельзя ничего. Согласна, но лишь отчасти.Чтобы понять человека,                       егонадо представить у власти».Но Братская ГЭС                в свечении брызггрохочет потоком вспененным:«А ты в историю снова всмотрись.Тебе я отвечу Лениным!»

ИДУТ ХОДОКИ К ЛЕНИНУ

Проселками           и селеньями с горестями,             боленьями идут     ходоки           к Ленину,идут ходоки к Ленину.Метели вокруг свищут.Голодные волки рыщут.Но правду крестьяне ищут,столетьями            правду ищут.Столькие их поколения,емелек и стенек видевшие, шли,      как они,              к Ленину,но не дошли,              не выдюжили.Идут ходоки,              зальделые,все, что наказано, шепчут. Шаг     за себя делают.Шаг -       за всех недошедших.А где-то в Москве                   Ленин,пришедший с разинской Волги, на телеграфной ленте их видит           сквозь все сводки.Он видит:           лица опухли.Он слышит хрипучий кашель. Он знает:           просят обувкинесуществующей каши. Воет метель,              завывает.Мороз ходоков               корежит, и Ленин         себя забывает - о них       он забыть                 не может.Он знает,           что все идеи - только пустые «измы», если забыты на деле русские слезные избы....Кони по ленте скачут.Дети и женщины плачут.Хлеб      кулаки            прячут.Тиф и холера маячат.И, ветром ревущим                    накрениваемые, по снегу,           строги и суровы,идут ходоки             к Ленину, похожие на сугробы. Идут      ходоки              полями, идут     ходоки            лесами, Ленин -         он и Ульянов, и Ленин -           они сами. И сквозь огни,                  созвездья,выстрелы,           крики,                  моленья,невидимый,             с ними вместе идет к Ленину               Ленин...А ночью ему не спится под штопаным одеялом.Метель ворожит:                 «Не сбыться великим твоим идеалам!» Как заговор,              вьется поземка. В небе        за облакамесяц,        как беспризорник, прячется        от ЧК. «Не сбыться! -               скрежещет разруха. -Я все проглочу бесследно!»«Не сбыться! -               как старая шлюха, неправда гнусит. -                   Я бессмертна!»«В грязь!» -               оскалился голод.«В грязь!» -               визжат спекулянты.«В грязь!» -               деникинцев гогот.«В грязь!» -               шепоток Антанты. Липкие,         подлые,                  хитрые, всякая разная мразь ржут,       верещат,                 хихикают:«В грязь!          В грязь!                    В грязь!»Метель панихиду выводит, но вновь - над матерью-Волгой идет он         просто Володей и дышит простором,                   волей.С болью невыразимойволны взметаются,                 брызжут.В них,       как в душе России,Стенькины струги брезжут.Волга дышит смолисто,Волга ему протяжно:«Что,      гимназист из Симбирска, тяжко быть Лениным,                    тяжко?!»Не спится ему,               не спится.но сквозь разруху, метелион видит живые лица,словно лицо идеи.И за советом к селеньям,к горестям          и боленьямидет     ходоком            Ленин,идет     ходоком             Ленин...