Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович - Страница 28

Хоругви Молдовы с размаху ударили в самую середину армии Гадымба. Турки — их было все-таки очень много — кое-где успели выставить копья, приготовить ятаганы и сабли. Кое-где грянули нестройные залпы из аркебуз. Но остановить противника на полном разбеге османские аскеры уже не смогли. Четы и стяги молдаван глубоко врезались в тело турецкого дракона. И сражение сразу разбилось на тысячи мелких схваток. Янычары, акинджи и азапы могли проявить в них свое умение рубиться, но утратили главное преимущество регулярного войска — общий строй, единый порыв и маневр, согласные действия тысяч дисциплинированных и хорошо обученных бойцов.

Удар пришелся по середине колонны. А голова ее и остатки арьегарда, скованные болотом, не могли помочь.

Но и теперь, на грани разгрома, многие аскеры Сулеймана продолжали сражаться стойко и умело. Полки, сотни и даже небольшие кучки воинов становились нередко в круг, прикрывались щитами и ощетинивались оружие. И каждая такая группа газиев сама по себе стоила небольшого войска. Из круга оборонявшихся в отчаянных вылазках вырывались конные спахии или пешие янычары.

Беглый холоп силач Цопа бился бок о бок с рыцарем в роскошном легком доспехе с двуглавыми орлами на плаще. Простодушный Цопа с трудом поверил бы, узнав, в ком он так удачно нашел тогда напарника. Вчерашний раб боярина Кынди подобранным им турецким топором на длинном древке врубался в османский щит и рывком наклонял его к себе, а то и вовсе вырывал из рук противника, а князь Александр Палеолог, потомок кесарей Рума и шурин господаря Молдовы, двумя руками втыкал из-за спины холопа тяжелое копье в эту брешь, точным ударом сваливая каждый раз другого газия ислама. Мош Выртос, белобородый богатырь с Днестра, дрался рядом с другим старым воином, вельможным паном Гангуром, пыркэлабом Орхея, чье сердце, не вытерпев, толкнуло его, как бывало в юности, в самую гущу свалки. Где боярин, ворочая тяжким копьем с крюком, зацеплял турецкий панцирь и вытаскивал его владельца из ряда, там поспевал с дубиной Выртос, вбивая супостата в грязь. И оба были вполне друг другом довольны.

Горожанин-плотник, подставив скованный сталью щит, спасал от пущенного из арбалета дротика сорокского лучника в льняном кожухе. Хотинский крестьянин, метнув копье, останавливал острый нож румелийского азапа, готового прикончить сбитого им с ног белгородского шорника. Купец-католик из Кымпулунга отбивал ятаган, направленный в сердце гусита из Сучавы. Попав в окружение целого ряда осатаневших турецких пушкарей, спина к спине отбивались от топчиев сын врача Исаака иудей Давид и поджарый свирепый инок из Путнянской обители, — оба рыжие, как Иуда, и неукротимые, как братья Маккавеи. А мастер Кырлан, кузнец из Романа, выносил в это время на сильных руках из свалки мастера Илиодора, камнереза из Килии, потерпевшего неудачу в скоротечном поединке с дервишем-воином из охраны турецкого наряда.

Но главная работа у Высокого Моста, по их числу и силе, досталась все-таки крестьянским рукам. Крестьянским топорам, косам и стрелам, булавам и просто дубинам, землянским саблям и палашам. Ножам, рукам, иногда и зубам сынов земли в нехитром боевом наряде, в вытканных матерями, женами и сестрами боевых сермягах, вгрызавшихся в железные ряды врага. Хранитель границы — войник, пастух из серединных волостей — молдавский крестьянин взял на себя в тот день основную тяжесть ратной страды.

Вот тощий сын земли — в чем, казалось, душа держится! — нацелился спрямленной косой в могучего, одетого в кольчугу азапа. Быстрое движение — и азап бьется в судорогах под ногами товарищей и врагов. Вот лесной рыцарь в кольчужной накидке, спадающей ему на плечи из-под необъятной меховой шапки; бросившись под брюхо вздыбленного коня, он подрезает ему сухожилия, валит его на снег вместе со всадником и по брюху же, между бьющимися по воздуху копытами, наваливается на пытающегося высвободиться спахия, придавливает его, прирезывает.

Крестьяне и монахи, отпросившиеся в войско у господина, или просто сбежавшие кабальные холопы дрались, помышляя не о том, чтобы выжить, а лишь сразить врага, побольше врагов. Длинными косами резали поджилки коням и людям, били под брюхо, крушили булававами и палицами, рубили саблями и топорами. Схватив оружие павшего, отбразывали щиты — чтобы рубить и колоть обеими руками. А упав сами, — кололи, душили, грызли и давили сбитых с ног врагов. Они не замечали драгоценностей, золотых цепей, тугих кошельков поверженных турок, не думали о добыче. Потом ее, конечно, подберут, ничто ценное не ускользнет от хозяйственных взоров бойцов. Но теперь — не время. Пламя боя требует человека всего без остатка.

Вынеся Илиодора, кузнец Кырлан вернулся на шлях, добыл где-то турецкий аркебуз, успел зарядить его и еще на бегу почти в упор выстрелил в роскошно одетого бека, разворотив в стальном нагруднике газия большую черную дыру. Евреин Давид и бородатый монастырский войник, поддерживая друг друга, вырвались из свалки мертвых тел, набросанных ими между двумя пушками, и, сняв ярмо с могучих болгарских волов, впряженных по шестеро в орудие, остриями сабель погнали обезумевших животных на вставших кругом пеших турок, взломав живым тараном испытанный в обороне строй аскеров. Мош Выртос, заслонив собой раненного в руку пана Гангура, отбивался сразу от семерых азапов. И все так же слаженно действовали топором и копьем силач Цопа и князь Александр Палеолог. Поп из Покутья сражался рядом с татарином, белгородский рыбак — с бежавшим из Орды русским. Защитники одной земли, они равноправными побратимами отдавали Молдове свой последний вздох.

Натиск молдавских чет, вал за валом скатывавшихся с холма на дорогу, становился все упорнее. И сражение стало близиться к концу.

Чем больше нападающие дробили парализованное тело турецкого дракона, тем ниже падала стойкость осман. Янычар и спахиев, бешлиев и азапов, отгороженных от своих туманом, из которого появились разъяренные войники врага и сыпались смертоносные удары, все сильнее охватывала безнадежность, а за ней и страх. Аскеры чувствовали себя оставленными Аллахом, покинутыми всеми, заброшенными в мглистых дебрях враждебного мира, сама природа которого восстала против них и поражала их со всех сторон руками свирепых воинов, в слепом тумане скорее похожих на страшных духом, чем на людей.

И тогда малому числом войску Штефана удалось добиться главной цели, поставленной господарем. Молдавские воины столкнули наконец расчлененные части большой турецкой колонны со старого шляха вправо. А справа, прикрытая обманчивым пологом рыхлого снега, захватчиков ждала бездонная топь.

Это был конец.

Янычары из авангарда, все еще скованные смертной схваткой с остатками секейских чет, с поляками, венграми и подошедшими на помощь пешими куртянами воеводы, услышали за спиной растущий, заполнявший собой долину, зловещий стон. Это слились воедино жалобные, яростные, отчаянные вопли утопавших в трясине отрядов, проклятия, предсмертные мольбы о помощи, крики бессильной ярости. Янычары поняли все. Агам и бекам не надо было объяснять, что делать, своим опытным бойцам: янычарский корпус, как единое тело, подался назад и начал отступать. Медленно, тесной толпой отборные воины ислама врубались саблями в туман, не думая о том, свои или чужие гибнут под их клинками. Но старый шлях недалеко от моста сворачивал на запад. Отступавшая вслепую колонна уткнулась головой в болото и под натиском идущих сзади тоже стала в нем увязать.

И тут Сулейман Гадымб, в бессилии слушавший шум несчастливой для него битвы, заметил, что туман быстро тает, слишком поздно рассеивается, падая рваными клочьями под ноги людей и коней. Командующий увидел, что армия его гибнет, а менее чем в версте, распустив по ветру алую хоругвь, к нему скачет большой отряд конных витязей. Это была главная хоругвь армии Штефана, и сам хозяин этой земли — визирь узнал его издалека — несся вскачь во главе четы, грозя сверкающей саблей, чтобы свершить приговор судьбы. Тот самый бей Штефан, которого султан повелел ему, Гадымбу, приволочь за бороду в Стамбул, чтобы бросить к подножию престола вселенной. Командующий горько улыбнулся. Осени его нынче победа, на что была бы ему она? Ведь бей Штефан — он видел это острым взором воина — не носил бороды. Мудрец, однако, не бежит от судьбы, мудрец встречает ее грудью. И, вынув ятаган, Сулейман-паша шагом поехал навстречу конникам молдавского воеводы.