Кровавая Роза - Монсиньи Жаклин - Страница 20

20

– Не совсем так, сир… я думаю, что смерть князя Фарнелло ничего не прибавит к вашему величию, тогда как… полу прощение…

Это предложение внезапно привело Карла в мечтательное расположение духа. Охрипшим голосом он прошептал:

– Как я хочу построить христианскую Европу, без суеверий, без распутных монахов и без лютеранских реформ… Отразить нападение турецких сил, возродить империю Константинополя, вернуть священный Иерусалим… Ах, Рамон, ты знаешь, в чем состоит различие между «братцем» Франциском и мной. Франциск Французский живет сегодня, думая о завтрашнем дне. Словно простой крестьянин, он хочет увеличить свое королевство… Я же живу в прошлом, – в средневековой империи Карла Великого… И мечтаю о дне послезавтрашнем… о том, что будет с моим сыном, внуком, правнуком… через сто лет… через двести… соединенные штаты Европы – под властью одной короны, Рамон… Через пятьсот лет все будет именно так, и я хочу во время своего царствования основать на земле всемирную христианскую монархию, без братоубийственных войн… Под знаменем Господа нашего Иисуса Христа мир обретет покой во всемирной монархии, – повторил Карл V.

Слезы волнения выступили на глазах дона Рамона. – «Если бы современники могли слышать его слова… величайший владыка на земле, набожный, умный, проницательный, государь мира…»

Карл V окунул перо в чернильницу.

– Ты прав, Рамон, по отношению к сеньоре Фарнелло я могу поступить более гуманно и, прежде всего, более разумно в политическом смысле. Впрочем, вся эта история мне не нравится, и я не доверяю донье Гермине…

Говоря это, Карл V принялся писать своим мелким почерком, который можно было бы узнать из тысячи.

На пергаменте, извлеченном доном Рамоном из шкатулки, он вычеркнул приказ о казни и сделал приписку:

«Помилованному узнику Фульвио Фарнелло смертная казнь заменяется пожизненным пребыванием на галерах».

Затем Карл, взяв новый свиток, начертал:

«Нашим приказом и во благо королевства, княгине Зефирине Фарнелло и ее детям даруется право, после принесения клятвы в верноподданнических чувствах нашей короне, получить обратно свои владения, титулы и привилегии на земле Ломбардии.

Я. Король».[43]

Приложив свою печать, император взял другой листок бумаги, меньших размеров, и также быстро написал:

«Податель сего возьмет ребенка мужского пола у кормилицы сеньоры Триниты Орландо и вернет его истинной матери сегодня же, в день Святого Хуана. Дон Карлос».

Подписавшись столь странным образом, император протянул три пергамента дону Рамону.

– Это – в следующей шкатулке отправишь моим министрам, чтобы приказ о помиловании дошел до Толедо. А с этим отправляйся в монастырь Святой Клары и вручи его в собственные руки сеньоре Трините Орландо…

Карл понизил голос…

– …Она же донья Гермина де Сан-Сальвадор, с которой ты знаком… внуши ей, что она навлечет на себя мой гнев, если ослушается. Я хочу, приказываю, требую… Возьми ребенка… верни его княгине Зефирине Фарнелло. Скажи ей, что мы послали наших сбиров на розыски ее сына. Добавь, что в отношении ее супруга не приходится надеяться, что он еще жив, и что были предприняты все необходимые усилия. Передай ей этот конверт и не забудь сказать, что, оказав эту высшую милость, мы в Толедо ожидаем ее клятвы в верности, после чего вернем ей титулы, земли и наше расположение.

Дон Рамон поднялся, чтобы взять из рук императора три послания. Поклонившись, он, пятясь, двинулся к дверям, но Карл V окликнул его.

– Пришли ко мне брата Диего, я хочу послушать мессу. Действуй быстро… что бы ни случилось, мы выезжаем в половине двенадцатого, – заметил император, направляясь к молельне.

Вдруг он повернулся к дону Рамону.

– А ей… по… повезло!

– Кому, ваше величество? – удивленно спросил дон Рамон.

– Что… она… так… так кра… красива.

Угрюмый дон Рамон отметил про себя, что за все утро Карл впервые снова начал заикаться.

Итак, этой Зефирине Фарнелло удалось смягчить сердце человека, которого все считали сделанным из мрамора. Дон Рамон был уверен, что Карл испытывает гораздо более сильные плотские чувства к женщинам, чем можно было бы подумать. Советник был одним из немногих, кто знал, что король оставил во Фландрии внебрачную дочь и что еще одна у него появилась в Кастилии, до женитьбы.

Дон Рамон гордился этим. По его мнению, мужчина, будь он даже королем, должен обладать темпераментом.

– Да, ваше величество, мадам Фарнелло одна из самых красивых женщин, которых мне доводилось встречать. Я их хорошо знаю. И эта, насколько я могу судить, смотрела на ваше величество по-особому…

Дон Рамон смутился, но взгляд Карла развязал ему язык.

– Я хочу сказать, сир, что мадам Фарнелло не осталась равнодушна к чарам вашего величества.

– Пре… презренный льстец! – прошептал Карл. Но ему не удалось скрыть удовольствия.

Это был уже не властитель всемирной монархии, а очень молодой человек, поглощенный приятными мыслями, присущими его возрасту.

– Я советую вашему величеству остаться в Мадриде еще на один день и… одну ночь, чтобы закончить многочисленные дела и дать возможность княгине Фарнелло должным образом отблагодарить ваше величество за его благодеяния, – предложил дон Рамон, не утаивая истинного смысла своих слов.

На какую-то секунду Карл заколебался. Он слишком хорошо знал, как поступили бы его «братцы» Франциск и Генрих, бесстыжие охотники за юбками. Искушение было столь велико, что на его виске вздулась вена.

Однако, не вняв голосу юности, Карл Улыбчивый напустил на себя холодное выражение Карла Сурового и, проронив свое обычное:

– Estoy determinado[44], – вошел в молельню.

ГЛАВА XIII

МОЛИТВЫ НА «ФРАНЦУЗСКИЙ МАНЕР»

– Salut! Sardine[45]!

Зефирина открыла глаза. Верный своему обещанию, Гро Леон вернулся, чтобы разбудить ее. Она потянулась и села. Вокруг нее в. королевской приемной испанская стража, французские рыцари, фрейлины Маргариты, – все еще спали, растянувшись прямо на полу, прикорнув в кресле или на табурете.

Зефирина, насколько это было возможно, привела себя в порядок. Завернувшись в плащ, она проспала не более двух часов, но не чувствовала усталости.

– Setvileur! Saucisse[46]! – прокаркал Гро Леон.

Таким образом он требовал ласки. Проворным пальчиком она потрепала его по серому затылку. Она собиралась спросить, хорошо ли Коризанда спала в гостинице, но тут ее тронула за плечо мадам Буази Д'Ормез.

– Вас просит его королевское высочество в комнату его величества…

Зефирина сделала знак Гро Леону смирно сидеть там, где он находился, то есть на дородном заду толстухи Невиль, и последовала за мадам Д'Ормез, перешагивая через лежащие вповалку тела.

Спящие тем временем начали просыпаться, оглашая комнату звучными зевками. Испанский сержант не пропускал Зефирину до тех пор, пока не обыскал ее. Она не могла сдержать краски стыда, почувствовав, что мужские руки ощупывают корсаж и складки кринолина.

– Уверяю вас, сеньор, что со мной нет аркебузы, – не смогла удержаться от насмешки Зефирина.

– Это приказ, сеньора, – лаконично ответил унтер-офицер.

Убедившись в ее мирных намерениях, он открыл дверь, за которой находилось четверо солдат, вооруженных до зубов.

– Зефирина, дитя мое!

Лежа в кровати, король протягивал к ней руки. Зефирина удивленно посмотрела на Франциска I. Живой взгляд, насмешливо сморщенный нос, свежий цвет лица – можно было подумать, что он готов вскочить на лошадь.

Маргарита, наоборот, казалась изнуренной, возможно потому, что бедная принцесса не сомкнула глаз у постели брата всю ночь.

– Сир, – произнесла Зефирина, целуя королю руку, – я счастлива видеть ваше величество в прекрасном здравии.

вернуться

43

Подпись Карла V.

вернуться

44

«Это решено».

вернуться

45

Привет! Крошка!

вернуться

46

К услугам! Красотка! (фр.).