Синдром - Кейз Джон - Страница 82

Все исчезло. Картинка пропала так же быстро, как и появилась. Глаза его широко раскрылись, и он обнаружил себя там, где все это время и находился — в удобном кресле напротив доктора Шоу. И Льюиса переполняла студеная смесь радости и скорби: «Как я рад, что теперь знаю, кто я. Но как все-таки жаль, что я такой».

Вспомнив свое имя, Макбрайд поразился, насколько органично оно вписывалось в его представление о себе. Он подумал о матери — о настоящей маме, а не об иконе в рамке для фотографий, что стояла в его квартире. О том, как мать брала его на руки и поднимала, припевая: «Вот он, Лью! Крошка Лью!»

— Прервитесь на секундочку, — попросил Шоу — Я переверну кассету.

Его звали Льюисом. Иногда — Лью. Какое-то время он откликался на Мака, а один семестр сокурсники величали его Брейди. Имя Джефф, на которое он оборачивался еще час назад, теперь ему казалось таким же чужим, как Горацио или Этьен.

— Можете продолжать, — разрешил психиатр. — Вы говорили, отец завоевал медаль на Олимпийских играх. Одну? Разумеется, и это просто фантастика. Только я хотел спросить: он еще когда-нибудь участвовал в состязаниях такого уровня?

— Нет, больше никогда. Ему исполнилось тридцать четыре, когда он взял серебро. После отец занимался тренерской работой.

— Где?

— В Киллингтоне[37], какое-то время. На пике Шугарлоа в округе Франклин. В Стоу — это отроги Аппалачских гор.

— В штате Мэн? — предположил Шоу.

— Да-да, именно. Там мы жили, в Бетеле. Отец обычно уезжал на три-четыре месяца. А позже, когда и у нас стали заниматься лыжным кроссом, он давал уроки в «Бетель-инн».

— Они были счастливы?

— Кто?

— Ваши родители.

Макбрайд не знал, что ответить. В тот момент он пытался понять, почему не счастлив сам — его просто переполняло чувство тревоги. Наконец Льюис пожал плечами и ответил:

— Денег вечно не хватало. Да, в этом все и дело. Мать вырезала купоны в газетах и бегала по распродажам — учителя в частных школах зарабатывают не так уж и много. А у отца доход был слишком… спонтанным. И кажется, мать переживала, когда он внезапно уезжал. Отец был бесшабашным человеком. И мать даже на Олимпиаду с ним не поехала.

— Вот как?

— Когда команда была уже укомплектована, выяснилось, что жену он в Саппоро не возьмет — слишком дорого.

— А после победы?

— Он не победил — не хватило ста метров. Пришел вторым в гонке на десять километров и не получил ни гроша. Думаю, мать считала, что у него задержка развития. Однажды отец растянул лодыжку — совсем некстати, потому что у него не было страховки по нетрудоспособности. Настали тяжелые времена. Помню, мать вставала на лестницу и с верхней ступеньки бросала вниз счета. Затем она спускалась и смотрела: какой лег сверху, тот и оплачивала. — Дюран помедлил. — Вы не могли бы налить мне стакан воды?

— Разумеется, — с готовностью согласился Шоу и направился к холодильнику, где стояла холодная вода.

На самом деле Макбрайда не мучила жажда — он просто тянул время. Откуда-то снизу поднималась волна паники, из-за которой голос противно дрожал, когда Льюис начинал терять контроль над собой. И это при том, что ему дали лекарство.

— Спасибо, — сказал он и отпил глоточек.

— Продолжайте, — настаивал психиатр.

— На чем я остановился?

— Ваша семья переживала не лучшие времена.

— Ах да. Нелегко нам приходилось, но мать по-прежнему сходила по отцу с ума. Думаю, они любили друг друга до самой смерти.

Шоу взглянул на собеседника с сочувствием:

— Родителей нет в живых?

Тот покачал головой:

— Нет. На них рухнул полуприцеп.

Психиатр был поражен.

— Рухнул?

— На Кет-Маусам-роуд прицеп оторвался, пробил ограждение и упал на автомагистраль. Прямо на их «вольво». Смял в лепешку.

— Какое несчастье.

Макбрайд пожал плечами:

— Столько времени прошло…

— Кто о вас заботился? Тети, дяди?

— Никаких родственников не осталось. У матери оказалась какая-то страховка, а я уже учился в колледже, когда все случилось.

— А до того? Вы были счастливы в детстве?

— Не знаю. Наверное. Бетел — хороший город, я дружил со многими ребятами… Да и подрабатывал к тому же.

— Где вы работали?

— В супермаркете, в отделе чулок. Расставлял кегли в кегельбане. А когда стал постарше, устроился вожатым — в Мэне много баз отдыха.

День близился к вечеру. Шоу послал за кофе, потом за пиццей. Несколько раз он спрашивал: не устал ли собеседник, способен ли продолжать? Однако та странная апатия, которая так долго держала Макбрайда мертвой хваткой, заставляя просиживать перед телевизором изо дня в день, ушла. Правда, его не покинул глубинный страх, который время от времени накатывал безо всякой на то причины. В целом же Льюис чувствовал себя бодро, и ему не терпелось вспомнить как можно больше. Действие принятого препарата постепенно сходило на нет, и психиатр стремился продолжить сеанс. Они поговорили о детстве и студенческих годах, о Боудене и Стэнфорде, где Макбрайд защитил докторскую по психологии.

— Мне хотелось заниматься наукой, — пояснил он.

— Итак, вы не практиковали психотерапию, как Джеффри Дюран?

— Нет. У меня не было пациентов. Может, когда-нибудь и занялся бы этим, но в то время я сумел получить грант на исследования в одном институте.

— В каком? — поинтересовался психиатр.

— В Институте глобальных исследований. — Макбрайд поерзал в кресле, кашлянул и скрестил ноги.

— Расскажите подробнее.

— Это фонд, который субсидирует исследования в различных дисциплинах.

— Значит, они не просто оплачивали ваше обучение где-то?

— Нет. Исследователю назначается стипендия и выдают деньги на командировочные расходы. Фонд довольно щедр. Плюс тебе делают неплохую раскрутку.

Шоу нахмурился:

— Какого рода?

Собеседник задумался и беспомощно махнул рукой:

— Простите, я… Что-то мне нехорошо. Я просто попытался понять, сколько времени отсутствовал.

Психиатр покачал головой:

— Вот опять. Так происходит каждый раз, когда вы начинаете блокировать память. Не пытайтесь сосредоточиться на том, где кончается Джефф Дюран и начинается Лью Макбрайд. Просто, — он описал рукой круг в воздухе, — разматывайте мысль. Мы остановились на стипендиях.

Рассказчик кивнул.

— Схема такова: я писал что-то вроде отчета — раз в месяц примерно. Отсылал его директору института, а институт, в свою очередь, рассылал копии моей работы в кучу разных изданий из тех, что финансировали его деятельность. Кроме этого, копии работ получали заинтересованные академики и влиятельные люди в Штатах и за границей.

— Невероятно. Подскажите, как туда обращаются?

— В фонд не обращаются. Все происходит так: тебя кто-то рекомендует. Кто именно — для тебя остается загадкой, хотя обычно это преподаватель или бывший однокурсник. Пару раз приглашают на ленч и расспрашивают — чем бы ты хотел заняться при наличии времени и средств. Если ты не полный дурак, то через некоторое время делаешь заявку на исследование. Они дают кое-какие рекомендации, как лучше его провести, — и проходишь массу тестов.

— Какою рода?

— Наподобие того, что делали вы. Многофазовый профиль личности, тест Майерса-Бриггса — мероприятие на целый день. Это я прекрасно помню.

Шоу состроил гримасу.

— Да? И зачем это им надо?

— Я задал тот же вопрос. Мне ответили, что таким образом отбираются кандидаты, способные работать самостоятельно, — контроль в институте минимальный. Однако я думаю, руководство подбирает людей, которым комфортно работать за границей. На этот пункт они обращают особое внимание.

— На что?

— На работу за границей.

— Хорошо, а в какой области знаний вы специализировались? — поинтересовался психиатр. — Что вы выбрали?

Макбрайд улыбнулся несколько смущенно.

— Моя работа называлась «Анимистическая терапия в странах “третьего мира”».