Призрак грядущего - Кестлер Артур - Страница 72

— Очень мило с вашей стороны, что вы пришли меня навестить, — затараторил он, обращаясь к Хайди, и отвесил ей учтивый поклон, забыв о своем драном одеянии. — Прошу садиться. — Он сделал гостеприимный жест, указывая на неприбранную кровать и единственное в комнате кресло-качалку с полуистлевшей соломенной спинкой.

— Пойди переоденься, а мы пока займемся водкой, — велел Жюльен, плюхаясь на кровать. Борис еще не решил, как ему поступить, и пока крутился вокруг Хайди, усаживая ее в качалку и определенно желая ее о чем-то спросить, но сомневаясь, стоит ли это делать. Наконец, нерешительность прошла.

— Я сейчас. Располагайтесь, как дома, — сказал он и поспешно исчез за перегородкой. Оттуда раздался плеск воды и бодрые звуки, обычно испускаемые мужчинами, подставившими голову под кран. Жюльен, похоже, принимал необычное поведение Бориса как должное; не теряя времени даром, он принялся приводить кровать в божеский вид, пытаясь накрыть ее грязным покрывалом с истрепанными углами; покончив с этим занятием, он взялся за свой пакет и разложил его содержимое на кровати, словно им предстоял пикник.

— Будь добр, брось мне сюда рубашку, — подал голос Борис. На этот раз то был ясный, свежий голос, хотя за словами последовало тихое покашливание. Спустя минуту он вышел из-за перегородки в полном облачении, со смоченными водой редкими волосенками. При виде икры, копченой лососины и ветчины, разложенных на кровати, в его глазах загорелся жадный и одновременно печальный огонек.

— Напрасно ты это, — проговорил он через силу. Его взгляд, почтив для вежливости вниманием Жюльена и Хайди, вернулся к яствам, как стрелка компаса, возвращающаяся к магнитному полюсу.

— Начнем с икры, — решил Жюльен.

Хайди придвинула качалку поближе к кровати, и они принялись намазывать бутерброды. Хайди только делала вид, что ест, однако Борис уговаривал ее не стесняться, как гостеприимный хозяин. После первого же глотка водки он оживился.

— Теперь я вас вспомнил, — сообщил он Хайди. — Последнее время мне трудно полагаться на память, но вас я вспомнил. Мы были в гостях — фейерверк, русский из секретной службы… Потом вы навестили меня в больнице — и пропали. — В его глазах появилось новое выражение. — Как вам это удалось? — спросил он заговорщическим тоном.

— Что именно? Пропасть? — спросила Хайди с натянутым смешком.

— Не хотите говорить на эту тему — не надо, — сказал Борис. — Надеюсь, я и сам скоро смогу… — Он осекся и подозрительно оглядел гостей. — Я ничего не говорил! — угрожающе произнес он. — Понятно? Ни слова! Предупреждаю!

Жюльен резким движением опустил стакан — у них был на всех один стакан Бориса со следами зубной пасты.

— Что за чепуха? Ты заговариваешься! Пора встряхнуться.

Борис окинул его невидящим взглядом, но через секунду нахмурился.

— Что такое? — нетвердо произнес он. — Не кричи на меня. Что случилось?

— А то… — Жюльен немного помялся и решил пойти напролом. — Что еще за игра в невидимку? Ты наплел себе всяких небылиц, и они превратились в паутину, в которой ты все больше запутываешься.

В глазах Бориса появилось сомнение.

— Напрасно ты говоришь все это, когда… — Он чуть заметно кивнул в сторону Хайди.

— С ней все в порядке, я за нее ручаюсь, — отмел все подозрения Жюльен. — Она — та самая девушка, которая предлагала тебе деньги, чтобы ты поехал в Швейцарию, неужели не помнишь?

На лице Бориса расцвело выражение негаданного счастья.

— Значит, вы хотите мне помочь? — Он схватил Хайди за руку. — Теперь понятно. Но когда вы предложили мне деньги в первый раз, то соблюдали конспирацию и утверждали, что они действительно пойдут на лечение, поэтому я обиделся… Теперь-то я понимаю, что вы все время были в курсе дела, а притворялись просто из осторожности. Вообще-то, — продолжал он задумчиво, — вы были правы. Самое трудное — это найти баланс между требованиями безопасности и необходимостью раскрыть в нужный момент все карты… Во всяком случае, главное — что мы все выяснили, теперь можно приступать к делу.

Он вскочил на ноги и заметался между кроватью и окном. Хайди взглянула на Жюльена, но тот жестом велел ей не вмешиваться.

— Понимаете, — начал Борис, останавливаясь перед ней, — в тот момент, когда вы предложили финансировать акцию, план находился в зачаточном состоянии и казался безумием, в лучшем случае — ребячеством. Я начал с того, что лежит на поверхности: прикинуться журналистом, якобы чтобы взять интервью, и тому подобное. Но он за последние два года ни разу не принимал иностранцев, так что даже если бы удалось исхитриться и все-таки пробраться к нему, проблема технических средств все равно оставалась бы нерешенной. Правила гласят, что при пропуске в здание вы оставляете у охраны не только револьвер, но и любой металлический предмет из карманов — сигаретницу, зажигалку и все прочее. Исключения не делаются даже для послов. Затем, проходя по коридорам, вы, сами того не зная, попадаете под ультрафиолетовые лучи — вроде тех, с помощью которых меняется сигнал светофора после прохождения определенного количества автомобилей. Так что любой предмет, который вы попытаетесь утаить в кармане, будет неминуемо обнаружен. В конце концов, этого требует логика: если бы не эти невероятные меры предосторожности, его бы уже не было в живых, и проблемы бы не существовало.

Походив еще немного по комнате, он снова остановился.

— Как видите, всю проблему можно резюмировать двумя словами. Он самый ненавистный для людей человек из живущих на земле, самый ненавистный из всех, кто когда-либо на ней появлялся. Не менее десяти миллионов мирных граждан, не обидевших и мухи, готовы были бы убить его, не взяв никакого греха на душу и пожертвовав собой. Более того, всего его фавориты и ближайшие соратники знают, что в один прекрасный день настанет и их черед, поэтому они тоже заинтересованы в его смерти, ибо это была бы простая мера самозащиты. Перед лицом такой небывалой концентрации ненависти всего на одном кусочке бренной плоти, он вынужден прибегать к столь же небывалым способам обороны. Подумаешь, цель — всего-то несколько дюймов в ширину и пять-шесть футов в высоту; для облегчения задачи можно считать, что самое уязвимое пространство имеет площадь всего в половину квадратного фута… Его рассеянный взор остановился на еде, разбросанной по кровати; он потянулся за бутербродом, снял с него розовую лососину, хлеб же небрежно швырнул в угол комнаты, как сигаретный окурок.

— В этой гостинице нет пепельниц, — раздраженно пояснил он. — Живешь тут, как свинья. Так до чего мы дошли? — Он уперся взглядом в Хайди, стараясь сосредоточиться, и, обретя утерянную нить, удовлетворенно прищелкнул пальцами. — Как я уже сказал, весь вопрос сводится к тому, как добраться до этого тщедушного пространства площадью в половину квадратного фута. Вам понятно, разумеется, — пояснил он с сомнением в голосе, — что, говоря о «пространстве», я подразумеваю всего лишь имманентный фасад с именем, усами и всем прочим. Если же мы сосредоточимся на трансцендентном аспекте, то есть на сущности Антихриста, то никуда не придем, а только потратим время на бесплодную болтовню, а он тем временем прикончит и вас, и Жюльена, и всех приличных людей. Не то чтобы это имело какое-то значение; но весь смысл в том и состоит, чтобы его опередить; если вы спросите меня, зачем, то я отвечу, что это дело чести. Вы не согласны?

— Продолжай, — отозвался Жюльен. — Мы слушаем.

— Боюсь, я не совсем ясно выражаюсь. Я не имел в виду, что это дело чести для меня, потому что я был офицером, из-за Марии и так далее. Я хочу сказать, что убить его — дело чести всего человечества, ибо Антихрист — это вызов и испытание воли к жизни. Теперь все ясно, не так ли?

— Да, — сказал Жюльен. — Но ты сам сказал, что обсуждение трансцендентного аспекта — пустая трата времени. Так что лучше вернемся к практической стороне вопроса.

— Совершенно верно, совершенно верно, — согласился Борис, и его лицо приняло выражение, которое у другого человека означало бы благожелательную улыбку. — Вернемся к имманентной стороне. Так на чем мы остановились?… — Он снова упустил нить, и его глаза обеспокоено забегали по комнате.