Призрак грядущего - Кестлер Артур - Страница 73

— Всего полфута бренной плоти, — подсказал Жюльен.

Борис отвесил ему благодарный поклон.

— Верно. Ты бесценный помощник. И вы тоже, — повернулся он к Хайди и окинул ее подозрительным взглядом. — Деньги у вас с собой? В сумке, да?

— Все будет в порядке, — успокоил его Жюльен. — Возвращайся же к сути, ради Христа! Ты говорил, что хотел прикинуться журналистом, но это исключается.

Борис кивнул.

— Таков был первоначальный план. Но он исключается, как ты сказал, по причинам, которые мы уже обсуждали… — Он снова зашагал взад-вперед по скрипучим половицам между кроватью и окном. — Исключаются, поскольку: а) журналистов к нему не подпускают, б) невозможно пронести в кармане ни оружие, ни какой-либо металлический предмет.

Он продемонстрировал аудитории два пальца и на какое-то время застыл, словно забыл убрать свою наглядную арифметику.

— Итак, как вы видите, стоит только проанализировать ситуацию — и станет ясно, что эти две причины не зависят одна от другой. Если вас до него допустят, вы все равно не сможете пронести оружие. Если вам удастся утаить оружие, то вас все равно не пропустят. Крайне важно, то есть важнее всего, видеть, что это два не связанные пункта. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, а до тех пор мои мысли вращались по замкнутому кругу, как лопасти мельницы.

Он проиллюстрировал сравнение, покрутив пальцем над головой.

— Скажем, я думал так: раз я не могу захватить револьвер, то можно надеть кольцо с маленьким шприцем; такие были кое у кого в Сопротивлении… — Он улыбнулся Хайди. — А знаете, где мы почерпнули эту идею? В книге о Борджиа. У нас в лесу был один еврей из Кракова, серебряных дел мастер, так вот он штудировал книги о драгоценностях эпохи Возрождения и изготовлял такие кольца. Любое хобби может неожиданно сгодиться…

Воспоминания как будто оживили его, и он потянулся за бутылкой с водкой, но тут же отставил ее.

— Лучше не стоит, — сказал он. — Врачи не велят. Так о чем мы?

— Отсутствие связи между проблемой допуска и проблемой технических средств, — сказал Жюльен. — Иллюстрация к последней — пример с кольцами Борджиа.

— Совершенно верно, — подхватил Борис. — А знаете, в чем помеха применению кольца? Никогда не догадаетесь, — подзадорил он Хайди, готовясь произвести фурор. — Помеха в том, что, даже давая аудиенцию, он никогда не здоровается за руку. Более того, он восседает за огромным столом, на расстоянии нескольких ярдов от гостя. Об этом говорится в воспоминаниях многих иностранных послов. Так что, как видите, штука с кольцами пришла в голову и ему. И вполне естественно, раз он изучал методы Борджиа.

Он нахмурился и снова заметался по комнате.

— Я думал и о других уловках и, боюсь, наизобретал полно совершенно фантастических вещей. Однако у каждой есть недостаток, я уж не стану донимать вас подробными описаниями. Но до чего сладок тот воображаемый момент, когда он сползает под свой огромный стол, и в его задергивающихся дымкой поросячьих глазках мелькает догадка, что его в конце концов провели!… В его ушах начинает звучать шум, превращающийся в гром — и он знает, что это эхо грандиозного вздоха облегчения всех добрых людей на земле…

В его голосе слышалась мечтательность, а на лице появилось выражение, больше, чем когда-либо раньше, претендующее именоваться улыбкой.

— Но видите ли, — резко оборвал он свои мечты, — грезы наяву — дело опасное. Лучше не отвлекаться от практической стороны проблемы. Знакомо ли вам такое чувство, — обратился он к Хайди с ноткой сомнения в голосе, — когда вы, закрыв глаза, видите, как проворачивается тяжелое колесо — громадный кованый маховик, легко скользящий на смазанных шарнирах? Кто-то привел его в движение, и он вращается теперь сам по себе, под влиянием инерции собственного веса. Ну! — прикрикнул он, закрывая глаза. — Попробуйте! Остановите его с закрытыми глазами…

Хайди взглянула на Жюльена; тот покуривал, сидя на кровати и глядя на Бориса с пристальным безразличием во взоре. Она закрыла глаза, представляя себе стремительно крутящееся тяжелое колесо, и попыталась остановить его.

— Невозможно, — прошептала она.

Борис стоял перед ней с закрытыми глазами и с таким видом, словно его мучает сильнейшая мигрень.

— Ладно, — подал голос Жюльен, — убедил. Довольно — открой же глаза!

Борису потребовалось немалое усилие, чтобы разлепить ресницы.

— Вот видите, не можете. Но условие таково: нельзя сдаться и открыть глаза, не остановив колесо. Это — одно из упражнений.

Он снова смежил ресницы, и его лицо исказила судорога напряжения.

— Надо научиться замедлять его вращение — замедлять, вот так, а потом — постепенно — оно остановится… Остановилось! — выдохнул он сквозь стиснутые зубы. — На этот раз, — торжественно провозгласил он, открывая глаза, — на этот раз я его остановил. Но мне не всегда удается сделать это, пока еще не всегда.

— Что это за упражнение? — спросил Жюльен.

— Часть подготовки, — ответил Борис. — Но лучше не задавай таких вопросов. На чем я остановился? — Жюльен уже был готов прийти ему на помощь, но Борис опередил его. — Знаю, знаю, — поспешно проговорил он. — Я вовсе не так рассеян, как ты, наверное, думаешь, хотя упражнения стоят сил… Мы дошли до того места, где я объясняю, что никакие обычные средства не подходят, ни одно из самых хитроумных приспособлений, и кроме того, независимо от этого, меня к нему все равно не подпустят. Так что сами понимаете: как только мне, наконец, пришло в голову сложить вместе две самостоятельные половинки проблемы, я сразу понял, что двигался в замкнутом круге; выражением же этого круга служит наше колесо. Поэтому и надо его остановить. Вы меня понимаете?

Ему, как видно, было совершенно необходимо найти понимание. Жюльен послушно кивнул.

— Это очень важное место, — продолжал Борис, — потому что в противном случае вы не сможете понять, как я пришел к своему открытию. А если знать предпосылки, — тут его лицо озарила взаправдашняя улыбка, — то все становится совсем просто. Все открытия кажутся простыми, когда они сделаны. Сейчас я вам все объясню. Будучи по своей природе одновременно имманентным и трансцендентным явлением, он не может быть уничтожен только в одной плоскости. Иными словами, мне удастся добраться до его имманентного фасада — оспин на роже, усов и всего прочего, — только обходным путем, через иную сферу. Иная же сфера, естественно, нематериальна и невидима. Значит, чтобы завершить дело, мне придется пробраться сквозь невидимую сферу — это ясно, здесь не может быть сомнений… Остальное — дело чистой техники. Придется, разумеется, изучить кое-какую литературу. Ни один человек в здравом уме не станет отрицать, что были люди, по собственной воле становившиеся невидимками. Далее, никуда не деться от факта, что, при избытке сообщений о воспарении на Западе, практикуется оно, главным образом, на Востоке. Однако сама техника во многих отношениях требует совершенствования… Да о чем тут говорить, вы мало что в этом смыслите…

Он умолк, выражение его лица изменилось.

— Зачем я трачу на вас время? И вообще, откуда мне знать, не агенты ли вы?

Неожиданно он впал в ярость, и Хайди охватил испуг.

— Слушай, — сказал Жюльен, не вставая с кровати, — брось вести себя, как псих. Это утомительно. Кроме того, деньги у девушки с собой.

Во взоре Бориса читалась нерешительность. Пока он безмолвно взирал на них, в комнату стали понемногу просачиваться звуки снаружи — гудки баржи, приближающейся к мосту, рев грузовика, от которого задрожали стекла. Наконец Борис снова взялся за свое.

— Так до чего мы добрались? — угрюмо осведомился он.

— До твоих попыток получить транзитную визу для проезда через сферу невидимого, — подсказал Жюльен.

Борис в изумлении воззрился на него.

— Неплохо сказано, — вынужденно одобрил он формулировку Жюльена. — Но я не стану больше распространяться о методе. Детали вас утомят, да и знаний у вас не так много. Тут все дело в тренировке — диете, позе, дыхании и всем остальном. Все это скучно — так что пойдем дальше, — заключил он с небрежным жестом, однако его рука повисла в воздухе, стоило ему снова взглянуть на Хайди. — Необходимо абсолютное целомудрие, — сказал он ей со значением. — И никаких грез наяву. Стоит предаться мечтам всего на час — и прощай весь прогресс, достигнутый за целый месяц.