На южном фронте без перемен - Яковенко Павел Владимирович - Страница 82

Я сказал ему:

— Ты, Имберг, не немец, а киргиз — кайсак какой-то. Приведи себя в порядок, боец!

На что солдат только мрачно хмыкнул.

Оба были несказанно рады, когда я взял их с собой: Адамов откровенно боялся старшины, и старался как можно реже попадаться тому на глаза, а Инбергу иначе пришлось бы пахать сейчас на старослужащих, а кому это хочется?

Во дворах стояла боевая техника, в домах обустроились солдаты, неслась музыка, блеяли овцы, кричали недобитые куры, и мычали недоенные коровы. Иногда их мычание прерывалось милосердным выстрелом — так как доить все равно никто не умел, и я сильно сомневаюсь, чтобы большинство понимало, почему вообще они орут дурным голосом.

А когда мне послышался звук трактора — (Да- да! Именно трактора, который я не мог спутать ни с чем — да он и прокатил вскоре мимо нас — славный МТЗ) — я ощутил временную потерю реальности. Вместо военного лагеря мне почудилась ожившая деревня. (Вот и кавалерия несется на лошадях, а вот под гомерический хохот сослуживцев солдат осваивает езду на ишаке).

Мы свернули с главной улицы и углубились в переулки. Здесь уже занятые предприимчивой пехотой дома попадались через раз, а то и через два на третий. Перед нами возник дом в два этажа, пустой — на втором этаже болталась на одной петле сломанная дверь. Мои спутники отправились искать вход в нижнюю половину, а я поднялся по лестнице в верхнюю, зашел безбоязненно внутрь и обомлел. Я ощутил себя кладоискателем, нежданно — негаданно добившимся цели, не успев даже толком помучиться. Все пространство большой комнаты занимали книги. Огромное количество книг. Я перевесил автомат на грудь, и принялся внимательно осматривать богатство. Результат осмотра меня поразил — кто жил тут, куда он исчез, и откуда в этом нищем горном селе такое собрание?

Адамов и Имберг, поднявшиеся ко мне, и намеревавшиеся найти «что-нибудь почитать», были разочарованы. Начиналась библиотека книгами по шахматам — хорошими книгами, но, не имея при себе шахмат, что я мог извлечь из них? — ничего. Второй слой литературы составляли книги по философии — огромные толстые тома. Такого количества я не видел даже у себя в районной библиотеке. История философии, различные энциклопедии, справочники и учебники, все было перемешано в кучу — мы не первые открыли этот дом — но даже сваленное в кучу — это потрясало. Третью часть собрания составили издания по медицине, с уклоном в психологию. Я наклонился и вытащил книгу «Шизофрения». Мне подумалось, что Игорю Молчанову это понравится: он давно хотел подарить Поленому что-нибудь эдакое, так как иначе, чем «шиза» в последнее время его просто не именовал. Подарок книги с таким названием составил бы тему для приколов на долгое — долгое время. Уж будьте уверены.

Я подумал, и засунул книгу себе в бушлат, на грудь, отчего стал выглядеть как накачанный монстр, еще раз огляделся вокруг, напоследок, и отправился вниз, где меня давно ждали подчиненные, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Пока мы удалялись от таинственного дома, меня не покидали вопросы: так кто же проживал здесь — философ — отшельник? Психиатр? Ученый с мировым именем, скрывшийся для поисков истины в глухом горном селе? Кто он? И где сейчас? Лечит раненых чехов? Сбежал в более спокойные края? Убит, как Архимед, во время научных изысканий?

За размышлениями я и не заметил, как наша тройка выбралась на лужайку между усадьбами. Имберг остановился и присвистнул. Адамов тупо ткнулся ему в спину. Я вышел из задумчивости, и огляделся.

Всю поляну занимал результат работы нашей славной артиллерии — десятки коровьих туш рыжими буграми украсили зеленый ковер, вытянув печальные морды в последнем предсмертном движении. (Надо будет Сереге рассказать о проделанной им работе).

Имберг постучал грязным сапогом по ближайшему трупу:

— Эх, сколько мяса зря пропало!.. Зачем они кому, когда вокруг свежатины столько бегает?

Действительно, словно на Диком Западе, во времена тупой и бессмысленной охоты на бизонов, можно было выйти из занимаемого дома, побродить минут пять, и пристрелить одну голову крупного рогатого скота.

Я не хочу сказать, что животных я люблю больше людей, но коров мне было жалко, да ведь война, как говорил Швейк, и лучше принять все как есть, чем мучиться угрызениями совести… Плюнуть, и не обращать внимания.

Зашли в очередной дом. Проклятье одноного мамонта! Бедность и нищета лезли изо всех щелей. Какого черта они затеяли войну за независимость, когда и в лучшие времена здесь жили плохо, по крайней мере, по нашим, по городским меркам?

Бойцы нашли жилище местного Самоделкина, починявшего телевизоры — все комнаты были заставлены старьем еще семидесятых годов выпуска. Ни «Шарпов», ни «Самсунгов» не наблюдалось. Со злости переколотили все, и ушли. Господи, как глупо…

В этом домике мы были первыми: не видно следов разгрома, и на пол никто не нагадил. А то взяли привычку — метки ставить. Животные что ли?..

Адамов и Имберг искали продукты. Нашли банки с закрутками — помидоры и огурцы какого-то осклизлого вида, но посовещались, и решили, что идти с банками в каждой руке неудобно, потому находки припрятали здесь же — до худших времен. Я посмеялся над их ленью, и мы отправились в обратный путь — на базу.

Адамову приспичило заглянуть еще в один двор — вот натуралист юный! — но здесь оказались люди. Вышла женщина, средних лет, молча уставилась злыми черными глазами, мы глупо поздоровались, и быстро ретировались. На моих бойцов эта встреча произвела странное и неожиданное впечатление. На некоторое время они даже заткнулись.

Мне было совершенно непонятно, почему жители так сразу бросили все и убежали. Такое встретилось мне впервые. Исколесив почти всю восточную Чечню, я еще не разу не сталкивался с таким обстоятельством. Даже в Новогрозненском, где бои шли в самом городе, жители домов не бросали. По крайней мере, большинство. А тут…

Глава 3

Ночное дежурство досталось мне вместе с расчетами Джимми Хендрикса, Ослина и Ситникова. Мы сидели на стульях около костра, подбрасывали в жадное пламя новые порции топлива, в котором — о счастье! — теперь не было никакого недостатка, и спорили.

Мне не слишком улыбалось это дежурство. С этими сержантами и в части было нелегко сладить, а здесь они, особенно в последнее время, словно с цепи сорвались. Это были бойцы из батареи Найданова — вот пусть бы он с ними и дежурил, а то у меня от их язвительных вопросов и соображений уже голова начала пухнуть. Видимо Андрей и сам от них устал, и решил, что настала моя очередь помучиться.

Конечно, расчеты из первой минометной были самыми подготовленными сержантами в нашей батарее, потому Найданов и перевел их на «Васильки» — самое лучшее из того, что стояло у нас на вооружении. Да они и сами стремились к этому. Только вот ведь незадача: разборные «Подносы» оказались значительно нужнее и удобнее в боевых операциях, чем более мощные «Васильки». Я со своими расчетами то на броне, а то и пешком, периодически отправлялся на операции, где мы стреляли, приносили какую-то пользу пехоте, и прочее…

Странно, но тот единственный бой, около фермы, где нашим «Василькам» досталась работа, еще только больше углубил недовольство этих сержантов. Немного постреляли, а потом прятались от огня, чтобы самих не перебили. Я-то думал, что после такой переделки охоту к боевым столкновениям у них отшибет надолго… Но я ошибся! Наверное, потому, что я, глядя на их бородатые физиономии, постоянно забывал, что им всем не больше двадцати лет — это же вчерашние школьники!

Они считали, что их недостаточно ценят, плохо используют… Им, видно, все еще хотелось подвигов и славы! Периодически эту троицу душила злость и зависть к моим расчетам, которых постоянно куда-то тягали, и им потом было что рассказать, в отличие от расчетов Найданова. И поэтому они так нервничали, и высказывали свои обиды и Андрею, и мне. (Хотя я-то тут причем)?

Вот и сейчас.

— Товарищ старший лейтенант, почему Дьяков так нас не любит? — начал Ситников, помешивая палкой костер.