Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 54

Когда я повесила на кресло два халата, уже валилась с ног от усталости. Уйти по-прежнему было нельзя: вдруг ей некому будет помочь раздеться? Да и церемонию вечернего умывания никто не отменял, у меня уже вода приготовлена, только на этот раз два кувшина и два полотенца.

Не выдержав, прикорнула на полу возле камина и чуть не задремала, пропустив появление хозяев.

Норина Мирабель тряслась, как осиновый лист, казалось, едва дышала от страха, пытаясь найти тысячу отговорок, лишь бы не переступать порога спальни. Норн усмехался, пытался как-то успокоить, заверяя, что ничего страшного с ней не случится.

— Лей, помоги ей раздеться, вина налей, чтобы не нервничала. Скажешь, когда она будет готова. Я в кабинете подожду.

Я кивнула, оставшись один на один с испуганной девушкой. Она напомнила мне меня саму три года назад: я чувствовала то же самое.

— Вы не бойтесь, он хороший, госпожа, — мне захотелось её успокоить, ободрить. — Вы, главное, не думайте об этом.

Госпожа судорожно кивнула и попросила воды.

Она позволила себя умыть, расплести и расчесать волосы, даже помочь снять свадебное платье.

Аккуратно расправив его, я повесила его в шкаф (в Арарге муж и жена не спали в одной комнате, а первая брачная ночь, разумеется, происходила в спальне супруги), протянула госпоже тончайшую шёлковую сорочку и, откланявшись, ушла за хозяином.

С ним управилась за пять минут — всего лишь помогла умыться — и с разрешения удалилась к себе, предвкушая сладкий заслуженный сон.

Увы, поспать мне не дали. Я успела заглянуть на кухню, чтобы выпить на ночь чего-то горячего, подняться к себе, умыться, облачиться в ночную рубашку и, потушив свечу, полежать в темноте всего пару минут, может, полчаса (я задремала), когда меня разбудили. Хозяин. Одетый. По виду — очень недовольный.

Ничего не говоря, он вытащил меня из постели, по дороге удосужившись-таки стащить со стула платок и набросить мне на плечи и отвёл к двери спальни супруги.

— Лей, поговори с ней. Лучше ты, потому что меня её истерика уже раздражает. И какого дахерского душееда мать не удосужилась ничего ей рассказать?! — в сердцах пробормотал он. — В общем, твоя задача объяснить ей, что это не конец света, и вовсе не так страшно, как она полагает. Вы женщины, общий язык найдёте. Тем более ты. Вспомнишь себя, подробно всё расскажешь, успокоишь. На всё даю час. Надеюсь, — хозяин улыбнулся, — ты справишься.

Я кивнула и вошла, плотно притворив за собой дверь, понятия не имея, как разговаривать с нориной на такие деликатные темы. Во-первых, мы с ней друг друга не знаем, абсолютно чужие люди. Во-вторых, я сама почти ничего об этом не знаю, читать об этом не могу, а спрашивать — стыдно. Всё, что умею, — заслуга Сары, Фей и чистая импровизация. В-третьих, неудобно мне, торхе, обсуждать мужа госпожи, рассказывать, как он спит со мной. В-четвёртых, эта тема для меня такая же неприличная, как и для норины.

Норину Мирабель я обнаружила в постели, вернее, в углу постели. Сжалась в комочек, завернулась в одеяло и спрятала в ладонях лицо. Дрожит, чуть ли не плачет. Почти как я. Только у меня согласия не спрашивали, хотя, не спорю, невинности лишили осторожно, даже бережно.

— Госпожа, госпожа, это я, а не хозяин, — позвала я, осторожно присев на краешек постели. — Госпожа, я понимаю, вы боитесь… Если хотите, я могу рассказать вам, как это бывает.

Норана Мирабель выглянула из своего укрытия и, убедившись, что супруга поблизости действительно нет, села, натянув одеяло до подбородка. Глаза у неё были круглыми от страха и блестели от готовых скатиться по щекам слёз.

Такая хрупкая, такая беззащитная, с таким трогательным личиком в обрамлении спутавшихся длинных волос… Она действительно казалась мне младшей сестрой. И не смотрела на меня свысока. А ведь догадывается, кто я.

— Ты его торха, да?

— Да, госпожа. Мне было столько же, сколько вам, когда хозяин взял меня. И я тоже боялась, и не хотела.

— Это больно? — упавшим голосом спросила норина и всхлипнула. — Я слышала, что будет очень больно и много крови. Я боюсь, что не выдержу, что закричу или даже умру.

Я улыбнулась и заверила, что от потери крови она не умрёт. Рассказала всё, как есть: что со мной делали, что я чувствовала, разумеется, упуская детали. Кое о чём я до сих пор говорить не могу, сразу заливаюсь краской. Хозяин этим нередко пользуется, издевается, задавая провокационные вопросы. Правда, смотреть уже не стесняюсь, но трогаю и делаю то, что ему так нравится, через силу, стараясь не думать об этом.

Похоже, мой рассказ госпожу не успокоил, хотя из своего кокона она выбралась.

— А совсем раздеваться обязательно? Просто я умру от стыда, если мужчина увидит меня голой.

— Необязательно, госпожа, но всё зависит от хозяина. Если он пожелает…

— Нет, я не стану! Пусть лучше с позором вернёт родителям.

Она вскочила и метнулась к шкафу с одеждой.

Я осмелилась подойти, перехватить её руку, поцеловать и осторожно усадить обратно на кровать, сама устроившись рядом на полу. В голову пришла мысль: а не сделать ли ей успокоительную ванну с лавандовым маслом? И сделать ей массаж. Так норина должна успокоиться, да и раздеться легче перед женщиной, а не перед мужчиной. Хотя бы привыкнет к тому, что на неё смотрят. Хотя, не думаю, что хозяин станет её разглядывать.

Ванну принять госпожа не захотела, а вот на лавандовое масло в курительнице и массаж согласилась. Всё ещё вздрагивая от рыданий, легла, позволив моим пальцам скользить по спине и шее. Я сказала, что примерно то же самое будет делать хозяин, только ещё нежнее и приятнее. Не забыла упомянуть о поцелуях и о приятных ощущениях, которые можно получить от них и прикосновений ласковых рук.

— А сам…процесс, он неприятный? Тебе он нравится?

— Когда как, госпожа. Иногда мне очень хорошо, такое неповторимое ощущение разливается по телу, что не хочется, чтобы это заканчивалось. А когда я ничего не чувствую. Но это не больно, только в первый раз. Как будто порезались. Боль потом притупляется. И недолго.

— Это радует, — улыбнулась норина, переворачиваясь на бок. — А что следует делать мне? Кстати, как тебя зовут?

— Иалей, госпожа, но все в доме называют либо Лей, либо зелёноглазка.

— Зелёноглазка мне не нравится, — наморщила носик госпожа, — я буду звать тебя Лей. Так что мне нужно делать?

— Просто лечь на спину и расслабиться. Хозяин всё сам сделает. Только не напрягайтесь — так больнее!

— А глаза можно закрыть?

— Я сама их закрывала, — шепнула я и рассмеялась.

К моменту возвращения хозяина мысль о супружеском долге уже не вызывала у норины Мирабель панического ужаса. Особенно после выпитого бокала вина и моих уговоров. При появлении мужа она, разумеется, испуганно юркнула под одеяло, но лицо не закрыла, в комочек не сжалась, подпустила к себе и позволила поцеловать.

— Можно, она придёт с утра и будет моей горничной? — робко глядя на супруга, спросила госпожа.

— Разумеется, можно. Спасибо, — норн обернулся ко мне. — На сегодня можешь быть свободна. Завтра встану на час позже. Потом зайдёшь к госпоже, сделаешь, что прикажет. Отныне ты её служанка.

Поклонившись, я ушла, оставив молодожёнов одних.

Итог моей беседы с нориной в виде простыни с кровавым пятном был назавтра торжественно предъявлен всем желающим.

Утром госпожа выглядела смущённой, односложно отвечала, а то и вовсе молчала, когда супруг её о чём-то спрашивал, и практически не ела. Наверное, стеснялась.

Когда я одевала её, было ещё хуже. Сидела, обхватив руками колени, плотно сжав ноги, и придумывала тысячи причин, лишь бы не идти завтракать. И я бы принесла ей завтрак в постель, если бы не хозяин, зашедший узнать, куда я подевалась со злосчастной простынёй.

— Мирабель, вы плохо себя чувствуете? — пожелав супруге доброго утра, он чрезвычайно удивился, застав её неодетой.

Госпожа покачала головой и отвернулась, прижимая руки к груди.