Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 55

— Тогда почему вы не желаете завтракать? Мирабель, да поймите же вы, наконец, вас никто не съест! Завтрак будет чисто семейный: я не собираюсь мучить вас неделикатными вопросами посторонних людей. Если хотите поговорить с матерью, она ещё здесь: граф и графиня Ларели любезно приняли моё предложение заночевать у нас.

— Нет, благодарю вас. Я… я сейчас встану.

— Замечательно! Позавтракаете и на правах хозяйки проводите припозднившихся гостей. Там ещё поздравления, подарки… Решите сами, что с ними делать.

Не удержавшись, я укоризненно взглянула на хозяина: в первое же утро, после серьёзного потрясения, взвалил на плечи супруги столько забот.

— Ты что-то хотела сказать? — он перехватил мой взгляд.

Я промолчала: своё мнение лучше не высказывать. У рабынь нет права на собственное мнение.

Норн ушёл, и я наконец смогла выдернуть и свернуть простыню. Сразу же отнесла её тому, кто так жаждал её получить, и вернулась к госпоже. Она по-прежнему смущалась меня и позволила лишь наполнить ванну и принести себе полотенце. Разделась за закрытой дверью, швырнув мне сквозь щель грязную ночную рубашку

Причёсывая норину, я узнала некоторые подробности прошедшей ночи: она сама рассказала, видимо, видя во мне подругу. Я, признаться, была рада, что с госпожой у меня завязались доброжелательные отношения.

Оказывается, всё было не так уж и плохо, хозяин, наверное, показал героическое терпение, учитывая её вчерашнее состояние. Впрочем, я по себе знала, что он мог.

Разумеется, откровенного рассказа о потери невинности не последовало, просто пара коротких фраз и благодарность за вчерашний разговор: 'Я хотя бы не опозорилась, а то лежала и боялась, что опозорю род Ларели'. Судя по её щебету, поцелуи ей понравились, а так же то, что муж проявил уважение к стеснительности супруги.

Вместе с мужем проводив гостей и выслушав краткое напутствие от родителей, норина Мирабель приступила к осмотру своего хозяйства. В этом ей помогал дворецкий.

Я же помогала служанкам убирать последствия вчерашнего празднества, хотя, признаться, у хыр было гораздо больше работы, чем у нас.

Быть горничной госпожи оказалось не так обременительно, как казалось вначале, единственное, что иногда приходилось разрываться между супругами. Разумеется, желания хозяина были первостепенны, и иногда норине Мирабель помогала одеваться другая служанка. Впрочем, ей и полагалось по статусу две горничные, вернее, одна нормальная горничная, аверда, и, по желанию, какая-нибудь рабыня.

Женитьба хозяина внесла кое-какие коррективы в мою жизнь: большую часть недели я благополучно проводила по ночам в собственной постели, правда, бывало, что недостаток внимания норн добирал днём. Надо отдать ему должное: заботился о том, чтобы за пикантным занятием его не застала супруга. Впрочем, и меня не обделяли лаской, не сводили всё к утолению похоти. Да, не всегда в спальне, да, часто так, как мне не представлялось приличным, но часто с очень приятным итогом. Похоже, что либо я, либо моё тело к нему привыкли.

— Так приятно после этой фарфоровой куклы, — как-то прокомментировал хозяин, развалившись на кровати и тепло глядя на меня. — На неё только смотреть можно, а как дотронешься, вечно не покидает мысль, что разобьёшь. Да лежи ты, куда ты так торопишься? К тряпкам и метёлкам для пыли? Или к Мирабель? Вижу, вы сдружились. Это хорошо, с тобой она быстрее освоится в роли хозяйки. Кому рассказать — норина беспомощнее торхи! Кстати, на представление придворного театра хочешь попасть?

Разумеется, я хотела и получила обещание взять меня с собой.

Четыре ночи с супругой, три — со мной. С обеими — до утра. Временами я заставала их в постели, когда приходила справиться, встала ли госпожа. Но спали они как-то странно: каждый на своей половине кровати. Ни разу не видела, чтобы хозяин обнимал госпожу, тогда как свою торху, то есть меня, он прижимал к себе, гладил, устраивал мою голову у себя на плече. Я так и засыпала. И просыпалась. Во всяком случае, всегда ощущала тепло его тела и тяжесть руки. А тут…

Я ведь и спящими их видела — пришлось как-то будить хозяина ради депеши. Спал на боку, отвернувшись от молодой супруги.

То, что я заставала его у госпожи, вызывала у него не раздражение или недовольство, а досаду. Если до этого он и так лежал в обнимку с женой, то тогда отодвигался ещё больше. И молчал, пристально наблюдая за выражением моего лица. У меня даже создалось впечатление, что ему неприятно, что я вижу их вместе. И не потому, что мешаю, а потому, что он не хочет, чтобы я видела.

В таких случаях вставал и уходил сразу после моего ухода. Так что умываться я приносила уже в его спальню.

Что испытывала я? Сложно сказать, может, лёгкую горечь. Во всяком случае, я старалась не заходить к госпоже раньше десяти, не хотела застать у неё хозяина.

Как и обещал, в конце месяца хозяин взял меня в театр. Одета я была, как обычно, зато без колокольчика, который надевала на бал. Шла позади хозяев, несла лёгкую накидку и сумочку госпожи.

В ложе повесила на вешалку верхнюю одежду, накинула парчовую накидку на обнажённые плечи норины Мирабель, достала из её сумочки веер и встала боком к ней, прислонясь спиной к стене ложи. Но госпожа отказалась от моих услуг, сказав, что если ей будет жарко, она справится сама. Отдала ей веер, поправила причёску и отошла за кресло хозяина, жадными глазами пожирая занавес.

— Садись, представление длинное, — норн указал на небольшой выступ у бортика. — Устанешь стоять. Мирабель, вы не против?

— Разумеется, — смущённо улыбнулась госпожа. — Я бы не возражала, даже если бы она взяла стул и села позади нас.

— Так она ничего не увидит. Это для вас театр не в новинку, а она наверняка в нём впервые.

— Не впервые, хозяин, — подала голос я и тут же извинилась, что прервала их разговор.

Норн отмахнулся, бросив: 'Пустое!', и встал, давая мне возможность пройти.

Сидеть на выступе оказалось не слишком удобно, но намного лучше, чем стоять. Да и видно так же, как норнам.

В антракте в ложу зашли Шоанез и Абердин, чтобы ещё раз принести свои поздравления молодожёнам, на этот раз в приватной обстановке.

При виде Шоанеза я сжалась, непроизвольно постаравшись оказаться рядом с хозяином. Тот молча успокоил взглядом и на пару мгновений сжал мою ладонь.

— Приобщаешь рабынь к искусству? — усмехнулся Шоанез. — Пусть принесёт нам чего-нибудь из буфета.

Я сделала шаг к выходу, но норн остановил меня.

— Шоанез, если тебе что-то нужно, попроси свою торху, а мою оставь в покое. Лей ничего тебе носить не будет. Разве что Мирабель что-то нужно, — он вопросительно посмотрел на супругу.

— Я бы хотела сладкой воды и мороженного.

Протянув кошелёк, хозяин разрешил мне побаловать чем-то и себя.

Когда я вернулась, норнов в ложе уже не было, хозяина, впрочем, тоже. Госпожа сидела одна и очень обрадовалась, когда я вернулась. Выпила воду, взяла вазочку с мороженным и попросила проводить её до ложи Ларели.

Туда я, разумеется, не вошла, терпеливо дожидаясь норину снаружи, в фойе. По одному доставала из баночки леденцы и отправляла за щёку.

Я не заметила, как он подошёл, и чуть не подавилась, когда услышала:

— До чего же ты везучая и счастливая, тварь! И хозяин, и хозяйка любят… Хорошо устроилась, подстилка?

Я испуганно попятилась, а Шоанез, упиваясь своей безнаказанностью, усмехался, будто невзначай постукивая пальцами по рукояти небольшой плети. Когда он заходил в ложу, её не было.

— Помнишь, как Сашер, твой хозяин, из-за тебя меня продырявил? Как ты думаешь, зелёноглазая, кровь норна стоит крови торхи?

Ответить он мне не дал, да и не ждал ответа, просто сажал рот рукой, потащил куда-то и втолкнул в подсобное помещение.

Я отчаянно брыкалась, даже укусила его, но заработала лишь оплеуху, да такую сильную, что свело скулы.

— Как бы тебя избить, чтобы следов не осталось? — задумчиво протянул Шоанез, отпустив меня и позволив забиться в дальний угол коморки. — Кричать, кстати, можешь, — вряд ли кто внимание обратит. И услышит — тут стены толстые. Дверь тоже. Или мне тебя не избить?