Букет полыни (СИ) - Романовская Ольга - Страница 83

- Пусть катится к чёрту, твой Мишель Дартуа! Ты моя, Стефания Сибелг, и больше ничья!

Он заключил её в объятия, приник к губам в поцелуе. Стефания ответила, но поймала себя на том, что не парит на крыльях счастья - как ей представлялось в мечтах. Да, никакого отторжения, приятно, не хочется его отпускать, нравится держать за руку, обнимать, но на постоялом дворе в столице было иначе. Наверное, просто она изменилась - столько всего произошло!

Подумала: отдалась бы ему, если б было можно? Ответила утвердительно. Значит, и первый ответ был верен, и Ивар Дартуа её наречённый.

Насытившись поцелуями, маркиз вкратце пересказал последние новости. Стефания внимательно слушала, тепло глядя на него, то сжимая, то разжимая его пальцы. Потом расспросила о Каварде и обрадовалась, что на землях есть господский дом.

- Его как раз подновят к нашей свадьбе.

- На какие деньги? - Стефании не хотелось, чтобы Ивар из-за неё влез в долги.

- Неважно, милая, это мои заботы.

Решили, что прошение о разводе подадут в самый короткий возможный срок - в апреле. Госпожа Дартуа планировала присовокупить к нему письмо к королеве и Хлое: хоть одна из женщин поможет.

Помолвку Ивар наметил на июнь, а свадьбу - на сентябрь. Стефания не возражала. Она соскучилась по сестре, желала её увидеть - а для этого нужен любимый муж, то есть маркиз. А так, глядишь, Светлый праздник встретит в кругу семьи.

Отец, к слову, не разочаруется её выбором: не за фермера вышла, только вот в опале ли род Дартуа? Не должен, если король герцогство отцу Ивара вернул, а самого хоть немного, но облагодетельствовал. Да и все эти дворцовые почести - кому они нужны? Свиток 20

Стефания долго, пристально рассматривала себя: немного пополнела, но самую малость, легко уйдёт. Живот наконец-то вернулся к обычному размеру, даже не скажешь, что рожала. Всё ещё хороша, и совсем не похожа на то существо, которое не влезало в корсет.

Грудь, конечно, иногда немного побаливала, но кормить нельзя: мигом вновь молоком наполнится, отвиснет. А так всё красиво. И неудобств с каждым днём всё меньше.

Убедившись, что не превратилась в деревенскую бабу, Стефания обернулась подогретым полотенцем и велела подать одеваться. Ей предстоял трудный разговор: герцог Дартуа-Лагиш передал приглашение зайти после обеда. Госпожа Дартуа не сомневалась, что предстоит вовсе не любовное свидание, а обсуждение матримониальных планов Ивара. Реакцию герцога предугадать было несложно: он ясно дал понять, что не желает этого брака.

Стефания долго колебалась и выбрала не скромное дорожное платье, а одно из тех, что подарил принц. Украшений надевать не стала, волосы тщательно зачесала под чепец. Помолившись, направилась в зал, обедать.

Несмотря на то, что отец и сын сидели рядом, за всю трапезу они не перемолвились ни словом. Герцог был мрачен, Ивар тоже хмурил брови.

Стефания пробовала завести необременительную беседу, но потерпела неудачу. Пришлось есть и пить в полной тишине.

Лагиш поднялся первым, оставив не тронутым бокал пряного вина, и напомнил, что ждёт госпожу Дартуа в своём кабинете.

Проводив отца взглядом, Ивар подсел к Стефании, обнял за плечи и прошептал, что всё обойдётся.

- Только прояви твёрдость. Ему некуда деться, я единственный наследник.

- Ивар, - она заглянула ему в глаза, - вам не кажется, что это подло? Подло шантажировать собственного отца. И на что вы нас обрекаете? Жить в вечной ссоре с герцогом, одним, в Каварде моей малютки Августы? Я не хочу.

Маркиз промолчал, из чего Стефания сделала вывод, что он так и собирался поступить.

- Ивар, тайного брака не будет, - поднявшись, решительно заявила госпожа Дартуа.

- Да какая разница, как пожениться, лишь бы рядом! Я люблю вас, вы любите меня - и этого вполне достаточно.

Стефания кисло усмехнулась: он сам не понимает, что говорит. Ведёт себя, как маленький ребёнок, а не наследник Лагиша. А ведь на процессе был столь убедителен… Храбрый, благородный молодой человек - и вдруг полнейшее нежелание обратиться к здравому смыслу. Невольно вспоминались Генрих, Сигмурт Сибелг - они вели себя не в пример осмотрительнее, хотя всего на пару лет старше.

Может, это просто любовь? Говорят же, что она делает людей глупыми и слепыми? А Ивар… Нет, он же собрал деньги, верных дворян, защитил отца. И придумал с письмом. Ни в столице, ни на постоялом дворе юнцом маркиз не был. Какими же губительными могут оказаться женские чары!

Ивар обнял Стефанию, крепко прижал к себе, нашёптывая нежные слова. Она слушала и улыбалась, расцветая, словно цветок по весне. А ведь за окном уже стояла весна - робкий март, кутавшийся в накидку ветров, снежную вуаль, пронизанную прогалинами чёрной влажной земли, и примеривший корону солнца. Первые весенние денёчки, громогласно возвестившие о конце засилья зимы.

Море постепенно освобождалось ото льда, неохотно, медленно, не давая открыть судоходство.

Пассаты хлестали по окнам, принося влажный, пропитанный запахом других стран, воздух. Последнее буйство природы перед взрывом красок, ароматов, ощущений.

Уже кричали в небе первые птичьи караваны, уже оживали после спячки сосны и пинии. Жизнь победила и вновь поднимала свой флаг над утёсами.

Маркиз говорил, что остался всего месяц, интересовался, подготовила ли Стефания прошение. Она ответила утвердительно и попросила не щекотать дыханием шею:

- Вы сбиваете меня с мыслей, милорд. Хороша же я буду, хохочущая, перед вашим отцом?

- Зато он сразу увидит, что мы счастливы.

Ивар поцеловал её и вызвался проводить до кабинета герцога. Он порывался остаться у двери, но госпожа Дартуа отказалась, обещав всё подробно пересказать.

В последний месяц они проводили много времени вместе, но на ночь Стефания у Ивара не оставалась. Он, безусловно, хотел, но понимал, что пока нельзя, с нетерпением ожидая конца вынужденного воздержания. Госпожа Дартуа надеялась вскоре его обрадовать, предчувствуя, что знаменательное событие произойдёт со дня на день.

Мишеля Дартуа Стефания не видела с декабря: его услали в дальний гарнизон.

Августа подрастала, набиралась сил. Не обходилось без детских болезней, но, к счастью, они не угрожали жизни ребёнка. Девочка росла бойкой и шумной, и действительно походила на мать. Глазки постепенно темнели, обещая потом стать карими.

Стефания постучалась и, получив отклик, вошла, плотно притворив за собой дверь. Присев перед герцогом в низком реверансе, госпожа Дартуа ожидала дальнейших указаний.

- Садитесь, - Лагиш махнул рукой на свободное кресло. - Можете к огню: у молодых матерей слабое здоровье. Я так и не поздравил вас с рождением дочери. Мне её показали - славный ребёнок. Полагаю, вы должны быть довольны.

Голос звучал сухо и официально, подчёркивая дистанцию между ними. Либо в чём-то обвиняя. Это чувство вины непроизвольно сжимало сердце, заставляя Стефанию корить себя за ведомые и неведомые преступления.

Она радовалась, что низкий бархатистый тембр уже не отзывался дрожью в теле, не скручивал жаром живот, но ловила себя на мысли, что желала его слушать. Просто слушать, не вникая в слова.

- Благодарю, Ваша светлость.

Стефания не знала, что ещё сказать, и вновь присела в реверансе. Затем беспомощно оглянулась по сторонам, не зная, какое кресло предпочесть. Стояла и никак не могла решиться, чувствуя на себе взгляд Лагиша. Смешно: даже перед королём она не ощущала такого трепета.

- Метрика на девочку выписана. Дартуа подписал бумагу, что не состоял с вами в… отношениях личного характера. Она лежит у меня, заверенная десятью свидетелями. Доказательства крепкие, брак расторгнут. Метрику заберёте у моего секретаря.

- Да садитесь же, наконец! - не выдержав, повысил голос герцог.

Стефания вздрогнула и, кивнув, практически плюхнулась в первое попавшееся кресло.

Чувство вины усилилось (знать бы ещё, в чём она себя винила), а щёки покраснели.