Империя Вечности - О'Нил Энтони - Страница 2

2

Потом, тяжело вздыхая, заставил себя подняться на ноги, переместился к окну, чтобы украдкой выглянуть сквозь занавески из легкой тафты (соглядатай — судя по виду, один из людей Гамильтона — оставался на посту, прятался на берегу среди бочек с соленьями), а затем принялся бродить по комнате, открывая потайные отделения в индийских шкатулках, письменных приборах, изготовленных на заказ, и комодах из красного дерева; стараясь ничего не пропустить, он собрал внушительную пачку писем, часть из которых была написана на почтовой бумаге и скреплена императорской печатью, другая часть — на газетных обрывках, а кое-что — на жилетной подкладке и скомканных носовых платках. Все эти документы секретным образом вывезли со Святой Елены, каждый из них принадлежал перу Наполеона Бонапарта — и посвящался Египту.

Наконец, убедившись, что ничего не забыто, Виван Денон — художник, куратор, искатель приключений и барон империи — запихнул тяжеловесную рассыпающуюся пачку в атласную наволочку и уже не столь твердой, как бывало когда-то, поступью решительно направился к лестнице.

Несколько минут спустя оглушенная пчела, пошатываясь, выползла из-под секретера, устремилась в просвет между развевающимися занавесками и полетела к Сене, над волнами которой отчего-то плыли теперь облака пепла.

Глава первая

ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ И ВСЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ В ЕГИПТЕ

Не прошло и пятидесяти лет с тех пор, как Виван Денон представил миру le style egyptien. [2]Теперь любой обладающий вкусом джентльмен Британии мог, если бы захотел, прогуляться по садовой дорожке, обрамленной рядами сфинксов, постучать в дверь молоточком в форме головы Хатор, [3]увидеть на стенах прихожей изображения нильских папоротников, пройти к пылающему камину с фивейскими колоннами по бокам, налить себе чая из чайника, расписанного священными ибисами и крокодилами, раскинуть карты с пирамидами и дымящимися курильницами на рубашках и, достав из шкафа, украшенного резными свитками папирусов, томик сэра Гарднера Уилкинсона «Манеры и обычаи древних египтян», неторопливо полистать это популярнейшее издание на кушетке с изножьем в виде крокодила, а также с орнаментом из скарабеев и скорпионов.

Или же, будучи стесненным в средствах, он мог попросту сесть на омнибус, отходящий в десять пятнадцать от Чаринг-Кросс [4]до Хрустального дворца в Сиднеме к юго-востоку от Лондона, чтобы там, в северном трансепте, [5]с изумлением и трепетом созерцать исполненные в натуральную величину копии колоссов Абу-Симбела, [6]которые благосклонно, с безмятежностью бессмертных, взирали с высоты величественных престолов на свои новые владения, на исторические залы, заморские диковины и чудеса технологии, покуда в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году не сгорели во время большого пожара, вспыхнувшего во дворце.

Пожалуй, меньше всего Александра Генри Ринда, худощавого молодого шотландца с ухоженной бородкой и страдальческим взором, занимала судьба Наполеона Бонапарта, не говоря уже о египетских редкостях; в тот день, в мае тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, ему и в голову не приходило, что вскоре глубиной знаний по обеим темам он превзойдет всех своих современников.

Три года назад, посетив первую и частично уменьшенную инкарнацию Хрустального дворца в Гайд-парке, он был весьма обескуражен. И вот теперь, шагая с самым серьезным видом от станции вдоль незаконченной колоннады, предварявшей главный вход, чувствовал, как его начинает охватывать беспокойство: как бы от возбуждения не упустить главного, не погубить заученную речь или вообще не лишиться на время дара связно изъясняться — такое случалось при очень сильном волнении, и это была не самая страшная из его душевных и телесных слабостей: другие представляли собой настоящую угрозу для жизни (в глубине души Ринд подозревал, что не достигнет тридцатилетнего возраста, но сейчас ему некогда было размышлять о подобных вещах).

Оригинал Хрустального дворца — нечто вроде музея в стиле Гаргантюа, — возведенный для Великой выставки и посвященный совершенствованию человеческой расы благодаря упорному труду, был сооружен за каких-то семь месяцев из сборных колонн и акров граненого стекла — невиданное по тем временам достижение британской промышленности, сравнимое разве что с постройкой пирамид. Его реконструкция в Сиднеме протекала более умеренными темпами, и лишь теперь, за считаные недели до официального открытия, ощутимо набрала скорость. Ринд обошел закашлявшийся паровой двигатель, перемахнул через огромный стальной брус, обогнул дымящийся бойлер и предъявил учтивому охраннику у дверей письмо управляющего дворца — свой пропуск в сказочные чертоги.

Юноша был твердо настроен ни на что не отвлекаться. Солнечные лучи то вспыхивали, то гасли, рассеиваясь и танцуя под граненой стеклянной крышей, на перекрестьях балок, стремительно пробегая по экспонатам едва законченных выставок, по глади декоративных прудов и шеренгам горшков с пальмами. В большом трансепте, где высились трубы гигантского органа, Ринд замер перед оркестровой террасой, посмотрел на часы и, к своему удовольствию, удостоверился, что, как всегда, явился на место с безукоризненной точностью. Однако, прождав целых двадцать минут в одиночестве, под покровом бурлящих и расползающихся по небу туч, наблюдая, как истончаются и тают последние лучи, он почувствовал себя чуть ли не святотатцем и под конец утратил остатки мужества.

У входа в Византийский зал переговаривались и громко смеялись несколько человек в официальных костюмах — как пить дать высокопоставленные особы. В центре группы находился человек среднего роста, облаченный в блузу цвета индиго, рубиновый жилет и оранжево-розовый галстук. Любого другого такая одежда превратила бы в попугая, в циркового униформиста, но она смотрелась совершенно естественно на этом джентльмене с его ярко-рыжими бакенбардами, усами, похожими на языки пламени, и солнечными зайчиками на лысине, выделявшейся среди цилиндров подобно куполу мечети в Константинополе.

— Доброе утро, сэр, — смущенно обратился к нему подошедший Ринд, заметив, как от его неисправимо шотландского выговора стихли прочие голоса.

— И вам того же, — ответил человек с лысиной; его искрящиеся глаза уже заранее с неподдельным участием приветствовали впечатлительного юного шотландца.

— Прошу прощения, не подскажете ли вы, где сейчас может находиться мистер Фуллер, управляющий Хрустального дворца?

— Мистер Фуллер? Мистер Фрэнсис Фуллер?

— Ну да.

Лысый человек негромко усмехнулся.

— К сожалению, должен вам сказать, мой мальчик, что мистер Фуллер задерживается. Мы и сами ожидали его прихода, пока не получили от него сообщение.

— Задерживается? — Ринд был в полном смятении.

— Да, по всей видимости.

— Но… но у меня с ним назначена важная встреча.

— В таком случае мне остается только принести извинения от его имени. Вы только представьте, огромная партия австралийских попугаев затерялась где-то на железной дороге. Обычное осложнение из тех, что неожиданно возникают в последнюю минуту и могут нарушить даже блестяще продуманные планы.

Чувствуя на себе неприязненные взгляды, Ринд поспешил проглотить разочарование.

— Что ж, — произнес он, желая сгладить неловкость, — а вы случайно не знаете, когда мистер Фуллер вернется, хотя бы приблизительно?

— Боюсь, что нет. Однако, если я чем-то могу быть полезен в отсутствие мистера Фуллера…

— У меня к нему был разговор… э-э-э…

— Вы можете сообщить мне все, что хотели, и я передам ему при первой возможности.

— Нет-нет, спасибо, — ответил Ринд и услышал где-то вдали громовой раскат. — Я думаю, все и так обойдется.

вернуться

2

Египетский стиль (фр.).

вернуться

3

Хатор — в древнеегипетской мифологии и религии богиня неба и плодородия, любви и веселья. Изображалась в виде женщины с головой коровы. Считалась покровительницей женщин и детей.

вернуться

4

Перекресток между Трафальгарской площадью и улицей Уайтхолл, принятый за центр Лондона при отсчете расстояний.

вернуться

5

Поперечный неф.

вернуться

6

Абу-Симбел — скала на западном берегу Нила, в которой высечены два древнеегипетских храма.