Отважное сердце - Янг Робин - Страница 6

— Милорд, Том захворал, — окликнул его Адам, повышая голос, чтобы перекричать шум дождя. В руках он держал дорожную накидку короля.

— Захворал? — Александр недовольно нахмурился, когда оруженосец накинул ему на плечи подбитую мехом мантию. Том, который служил ему вот уже тридцать лет, всегда сопровождал короля в поездках. Адам тоже ловкий малый, но он любимчик королевы, прибывший в ее свите в Шотландию прошлой осенью. — Сегодня днем с Томом все было в порядке. Смотрел ли его лекарь?

— Он сказал, что в этом нет нужды, — откликнулся Адам, помогая королю перебраться через одну особенно глубокую лужу. — Осторожнее, сир.

Впереди горели фонари, и пламя внутри них металось, как птица в клетке, трепеща и бросаясь на стенки. Ветер донес до них голоса людей и ржание лошадей.

— Кто будет сопровождать меня?

— Том прислал вместо себя мастера Брайса.

Александр нахмурился еще сильнее, но Адам поспешно увлек его за собой в конюшню. В ноздри им ударил резкий запах соломы и конского навоза.

— Ваше величество, — приветствовал короля конюший, который держал в поводу прекрасного серого жеребца. — Я сам оседлал для вас Винтера, хотя и не поверил своим ушам, когда мастер Брайс сказал мне, что вы намерены отправиться в путь в такую-то погоду.

Александр перевел взгляд на Брайса, неразговорчивого тугодума, который менее месяца назад поступил в помощь Тому, сбивавшемуся с ног, ухаживая за королем и его молодой супругой. Александр намеревался приказать управляющему подыскать ему кого-нибудь порасторопнее, но из-за приготовлений к сегодняшнему Совету у него не нашлось на это времени. Брайс молча поклонился. Недовольно проворчав что-то себе под нос, Александр, внезапно протрезвевший, натянул перчатки для верховой езды, которые протянул ему конюший. Когда он влез на камень и уже оттуда перебирался в седло, широкая мантия запуталась у него в ногах, пачкаясь о заляпанные грязью сапоги. Он бы переоделся, если бы не боялся потерять столь драгоценное время. Пока конюший подтягивал подпругу, отчего Винтер нетерпеливо загарцевал на месте, двое оруженосцев вскочили на своих лошадей, которых вывели для них из конюшни. Обе были иноходцами, намного легче и меньше королевского скакуна. Адам сел на свежую лошадь, потому что загнал собственную кобылу на пути в Эдинбург.

Голос конюшего долетел к ним из-за завесы дождя.

— Доброго пути, милорд.

Адам первым двинулся по двору замка. Кони уверенно ступали по размокшей земле. Вечер еще не наступил, но в окнах сторожки уже горели факелы, и вокруг них сгущалась темнота. Стражники навалились на ворота, распахивая их, и трое всадников выехали на дорогу, круто сбегавшую вниз. Вскоре сторожка осталась позади, темной тенью нависая над ними, и пламя факелов превратило ее окна в жутковатые янтарные глаза. Когда они проезжали вторые ворота в нижней стене, стража с удивлением приветствовала своего короля.

По главной улице, протянувшейся через весь город, грязными потоками текла вода. Но улица была пуста, на ней не толпились люди и повозки, и король с оруженосцами пришпорили коней. Сильный ветер трепал их накидки и ерошил волосы, и к тому времени, как они выехали на окраину города, всадники уже промокли до нитки и промерзли до костей. Путь их лежал по открытой местности до самого Ферт-оф-Форта, а Эдинбург оставался у них за спиной.

Достигнув Далмени, они спешились у домика паромщика. С устья реки налетал сильный порывистый ветер. Темнота сгустилась и стала почти непроглядной. Пока Адам барабанил в дверь, король рассматривал двухмильное пространство бурной, угрожающе черной воды. Над далекими холмами вспыхивали молнии, и оттуда волной на них накатывался гром. Гроза смещалась к северу над Файфом.

Паромщик открыл дверь, держа в руках фонарь.

— Да? — хриплым голосом рявкнул он на шотландском диалекте. — A-а, это опять ты. — Бросив взгляд поверх плеча Адама, перевозчик явно смутился, разглядев в неверном свете фонаря лицо короля. — Ваше величество! — Он распахнул дверь во всю ширь. — Простите меня. Прошу вас, входите. Вы совсем промокли.

— Я направляюсь в Кингхорн, — сказал Александр, легко переходя с французского, на котором он разговаривал весь день в Совете, на грубый англо-шотландский диалект.

— В такую бурю? — Перевозчик с тревогой бросил взгляд на полоску песка, за которой в темноте высилась темная громада парома. — Это не самое мудрое решение.

— Твой король отдал тебе приказание, — резко бросил Адам. — И его не интересует, что ты думаешь по этому поводу.

Накинув на голову капюшон, паромщик прошел мимо Адама и остановился перед королем.

— Милорд, умоляю вас, подождите до утра. Вы можете переночевать в моем доме вместе со своими людьми. Здесь нет особых удобств, но, по крайней мере, сухо.

— Но ведь ты уже перевозил моих людей сегодня, и ничуть не возражал против этого.

— Это было задолго до того, как шторм разыгрался в полную силу. А сейчас… словом, милорд, это слишком опасно.

У Александра лопнуло терпение. Похоже, все только и делали, что стремились помешать ему увидеться с женой.

— Если ты боишься, тогда на весла сядут мои оруженосцы. Но я переправлюсь на тот берег любой ценой, и именно сегодня!

Перевозчик испуганно поклонился.

— Слушаюсь, милорд. — Он уже повернулся, чтобы идти в дом, но потом остановился. — Господь наш свидетель, что я не желал бы лучшей смерти, чем в обществе сына вашего отца.

Александр стиснул зубы, а паромщик скрылся в доме.

Вскоре он вернулся в сопровождении шести мужчин. Все они были монахами из аббатства Дунфермлайн, которому принадлежало право на паромную переправу еще со времен Святой Маргариты. Должно быть, их шерстяные рясы и сандалии служили жалкой защитой от пронизывающего ветра, но они не жаловались, сопровождая короля к кромке воды. Замыкали процессию Брайс и Адам, который подвязал железные стремена коней кожаными ремешками, чтобы они не причинили вреда животным во время переправы.

А она получилась долгой и беспокойной. Мужчины прятали лица от дождя, барабанившего по их капюшонам, а лошади вели себя беспокойно — неровное движение парома, который то поднимался на волны, то проваливался в пропасть между ними, пугало их. Ветер подхватывал клочья пены, швыряя ее в людей, и они вскоре ощутили ее соленый привкус на губах. Александр съежился на корме, закутавшись в промокшую меховую накидку, которую предложил ему паромщик. Гром понемногу стихал вдали, а вот ветер и не думал униматься, так что унылая песнь монахов, которую они затянули, склонившись над веслами, была едва слышна за его свистом. Однако, невзирая на явную тревогу перевозчика, паром благополучно причалил к пристани королевского городка Инверкейтинг.

— Мы поедем вдоль берега, — решил Александр, когда Адам взял Винтера под уздцы, чтобы свести с парома на мокрый песок. Кое-где в домах на возвышенности уютно подмигивали огоньки. — Так у нас будет хоть какое-то укрытие.

— Только не сегодня, милорд, — предостерег его перевозчик, принимая промокшую накидку, которую вернул ему король. — В некоторых местах прилив размыл дорогу. Вы можете оказаться отрезанными от всего света.

— Давайте поедем поверху, сир, — предложил Адам, освобождая стремена на королевском скакуне. — Так будет быстрее.

Решив, наконец, какой дорогой ехать, король с оруженосцами пришпорили коней. Путь их вел по поросшим лесом холмам к тропе, тянувшейся вдоль кромки обрыва. Под деревьями царила непроглядная тьма, однако нависшие над тропой ветви обеспечивали хотя бы призрачную, но все-таки защиту от ливня. Выехав из леса, они вновь оказались во власти урагана, который засыпал их пригоршнями дождя, пока всадники поднимались по извилистой тропе на вершину береговой гряды. Земля была топкой, и копыта лошадей вязли в ней, превращал путешествие в настоящую пытку. Адам возглавлял процессию, приказав Брайсу ехать за ним следом и криком предупреждать короля о наиболее опасных местах. Александр был очень опытным наездником, но его коню, в несколько раз превосходившему статью лошадок оруженосцев, было все труднее подниматься в гору, так что через несколько минут король безнадежно отстал от своих спутников. Ветер доносил крики его людей, но видеть их в наступившей темноте он не мог. Стиснув зубы и кляня себя последними словами за то, что не послушался совета сенешаля, он понукал Винтера, вонзая шпоры ему в бока и то и дело срываясь на ругань, пока, наконец, жеребец не начал встревожено храпеть. Перед мысленным взором короля по-прежнему стоял образ его молодой супруги в теплой постели, но теперь он цеплялся за него, как за спасительную соломинку.