Королева нефритов - Мюррей Икста Майя - Страница 13

Эрик тоже это знал.

— Пойдемте, — сказал он. — Вам понравится.

И, взяв меня под локоть, он, словно повинуясь какому-то инстинкту, направился в дальний зал, где хранился самый красивый и загадочный экспонат из всего музейного собрания.

Стук моих каблуков гулким эхом отдавался в залах. За стеклом витрин виднелись древние человеческие черепа, покрытые золотом и бирюзой. Украшенные драгоценными камнями головы с усмешкой смотрели на посетителей. Здесь же можно было видеть и отдельные человеческие зубы — в небольших глиняных мисках или на белых кусочках ткани. Судя по их состоянию, уже в те времена существовала примитивная и весьма дорогостоящая стоматология — дырки в зубах были аккуратно высверлены и заполнены кусочками лазурита либо нефрита. Здесь также находились большие фаллические скульптуры и базальтовые чаши, в которые когда-то стекала кровь тех, кого приносили в жертву богам. В дальнем конце зала виднелась хорошо сохранившаяся гробница, найденная много лет назад в одной из пещер в отдаленной части Петена. Внутри находился детский скелет со следом сильного удара на черепе; сотрудники музея расставили возле тела горшки с зерном и украшениями — именно в том порядке, в каком они были обнаружены в момент раскопок.

— Взгляните на стелу — каменную стелу, — предложил Эрик, когда мы перешли в другой зал, выходящий в сад и весь заставленный высокими базальтовыми колоннами времен ольмеков и майя. Колонны достигали четырехметровой высоты и были испещрены высеченными на них искусными изображениями королей, писцов и рабов. — Большинство стел сделаны из базальта, некоторые из гранита. В основном они из Тикаля. Но камни из Флореса полностью из нефрита, причем голубого нефрита.

— Я давно не видела их своими глазами, — сказала я. — Только в книгах.

Мы входили в зал, посвященный найденным в Гватемале изделиям из нефрита. В центре на подсвеченном постаменте находилась главная достопримечательность — стела из Флореса, состоящая из четырех голубых нефритовых панелей, каждая приблизительно высотой сорок пять сантиметров, шириной тридцать и толщиной пятнадцать. В лучах подсветки камни блестели, словно какое-то необычное цветное стекло. На каждой из панелей было вырезано множество иероглифов, по форме напоминающих драконов, девушек, ягуаров и карликов. Панели также были испещрены гротескными изображениями горбатых шипящих змей, огрызающихся горгулий с бешеными глазами, случайным образом перемежающимися с такими абстрактными значками, как прямоугольники, круги и диакритические точки. Эти символы, на первый взгляд совершенно бессмысленные, складывались, однако, в своего рода строчки, что заставляло всех специалистов по культуре майя предполагать, будто надписи можно прочесть; так они и считали вплоть до того, как доклад де ла Росы на сальвадорской конференции 1967 года нанес сокрушительный удар по подобным представлениям. Сейчас, стоя возле стелы, я готова была признать правоту выдвинутого Томасом тезиса о бессмысленности иероглифов; сознание этого даже как-то успокаивало. В зависимости от угла освещения невероятные изображения горбунов, змей и женщин меняли оттенок и приобретали большую или меньшую глубину. Скрытое в камне солнце изливало на нас свои лучи. Когда я взглянула на Эрика, то увидела, что его лицо и белая рубашка словно покрыты тончайшей голубой вуалью.

— Моей матери очень хотелось получить научное признание за разгадку этих изображений, — сказала я. — Возможно, если бы она опубликовала свою статью раньше, опередив де ла Росу, то не стала бы вечно рыскать по джунглям. А теперь…

— Она не проиграла.

— Ну да, конечно.

— Ну, — сказал Эрик, — тут вот какое дело. Возьмите де ла Росу. Он всегда попадал в какие-то неприятности — прежде всего с армией. Говорят, именно он в середине семидесятых взорвал тот самый дом полковника — прошел мимо охраны, переодевшись в старую крестьянку. Там он убил бухгалтера — возможно, даже преднамеренно. И ранил лейтенанта. Не помню точно имени, но полковник Морено — так его звали — в наказание за то, что парнишка плохо охранял его дом, отправил того изучать методы допроса, которые они практиковали на марксистах. Кончилось тем, что парень стал одним из самых страшных палачей…

— На такой эффект де ла Роса явно не рассчитывал…

— Может, именно поэтому он и сломался. Впрочем, я думаю, он сошел с ума, когда партизаны убили его друзей. Именно тогда он и ушел из Сопротивления и сосредоточился на теме иностранцев в джунглях — искал «Королеву нефритов», и все считали, что он спятил, боясь конкуренции. Как это произошло с вашим отцом, верно? Я имею в виду трясину.

Я кивнула.

— Это случилось во время одной экспедиции. Де ла Роса переоделся проводником, причем так, что даже мой отец его не узнал. Завел их далеко в сторону от маршрута, а сам исчез в лесу. Папа пошел за ним и провалился в болото. Как раз когда он утоп по грудь, на краю болота появился де ла Роса, обозвал его нехорошими словами и вытащил на твердую поверхность.

— Любопытная история.

— Вот почему мы прекратили все контакты с этой семьей. Я перестала писать Иоланде года через два после того, как та уехала из нашего дома. А ведь мы были лучшими подругами. Хотя она совсем на меня не похожа. От своего отца она научилась лазить по деревьям, ходить по следу, охотиться, драться, даже маскироваться, а когда жила с нами, то любила проводить на мне удушающие захваты, а иногда одевалась как Магуа — помните того бандита в «Последнем из могикан»? — и выскакивала из засады, выкрикивая индейские ругательства. Чтобы я не теряла бдительности — так она говорила.

— «Последнем из могикан»?!

— Она своего рода уникум.

— Воображаю!

— Но потом Томас скверно поступил с моим папой, и мама решила, что лучше бы как-то дистанцироваться. Для нее это было очень важно. Она считала, что и для отца так будет лучше, ведь у него возникли психологические проблемы. Это вопрос лояльности, так она говорила. — Я улыбнулась. — Но теперь я знаю, что это была ошибка — когда я перестала писать Иоланде. Она-то мне писала до самого конца восьмидесятых. Хотя в последние годы ее письма были не слишком любезными. Иоланда ясно дала мне понять, что я ее предала и что она меня ненавидит. — Я закусила губу. — За все двенадцать лет я впервые написала ей две недели назад. Когда услышала, что Томас умер, то отправила ей записку. Ну, вы представляете — нечто короткое и невразумительное. «Мне очень жаль, что это случилось с твоим отцом. Прими мои искренние соболезнования. Лола». Она не ответила, и я не могу ее за это винить.

Мы немного помолчали. Камни переливались перед нами, как вода. Протянув руку, Эрик коснулся иероглифов.

— Де ла Роса… — наконец произнес он. — Коллеги упоминают его имя практически в каждой беседе. Это наше священное чудовище. Но лично я не считаю его самым интересным персонажем во всем, что связано со стелой. Еще в детстве меня совершенно не волновало, что там написано. Я просто хотел побольше узнать о приключениях того, кто ее нашел. То есть о Тапиа, который появился на сцене за пятьдесят лет до Томаса. Оскар Анхель Тапиа…

— Вы уже говорили о нем. И мама упоминала это имя.

— Именно он стащил камни из-под самого носа у индейцев. Именно он пробудил во мне интерес к любителям древностей того времени. И именно он привел меня к фон Гумбольдту.

— И какова же его история?

— Оскара? Бедный старик! Он считал, что, раз он нашел стелу, дальше проблем уже не будет. В 24-м году он был кофейным магнатом, жил в своем имении на острове Флорес и, сделав состояние, решил, что должен потратить его на поиски древностей. Он вел шифрованный дневник, делал записи о своих приключениях. Так вот, в своем дневнике он пишет, что сделал из слуг проводников, которые помогали ему осматривать окружающую местность. И действительно, он нашел несколько интересных вещей — амфору, изделия из кремня, пару небольших идолов; все они хранятся в этом музее. Однако выкапывание черепков не удовлетворяло, хотелось большего, и он спросил у своих слуг, нет ли поблизости чего-нибудь действительно крупного. И, как видите, такая вещь там оказалась. — Эрик махнул рукой в сторону стелы. — Местонахождение этих панелей местные жители держали в строгой тайне. Легенда гласит, что камни были прокляты. Поэтому все лакеи и горничные молчали о панелях — боялись сразу же упасть замертво. Только кухарка оказалась не столь суеверной…