Чеченская рапсодия - Иванов-Милюхин Юрий Захарович - Страница 29

— То-то они из похода до сих пор не вернулись, — звякнул шашкой о валуны кто-то из казаков.

Связанный абрек забился в волосяных петлях, его лицо, заросшее черной щетиной, исказилось от страха и ненависти.

— Развяжите его, теперь он никуда от нас не уйдет, — приказал сотник. — За этим разбойником тоже должок числится. Он увел из нашего табуна пяток породистых дончаков.

— Это не я, Дарган. Русские полки ушли на Эрзерум и Трапезунд, проводниками у них были сваны, они пришли к нам через перевал, — заговорил чеченец, избавившийся, наконец, от пучка травы во рту. — И лошадей твоих я не уводил, это дело немирных из аула Ца Ножай за поворотом Терека. Твоих дончаков они угнали к себе.

— А ты навел их на мой табун, — веско сказал Дарган и недобро прищурился. — Должок платежом красен, Заурка. Если не станешь сейчас говорить, то пойдешь к праотцам, будешь на том свете чакан для крыш заготавливать.

— Что ты хочешь узнать, Дарган? Я все скажу.

— Ты видел среди пленных моего сына Петрашку?

— Я твоего сына не видел. Люди говорили, что он учится у неверных в Москве.

— Разве Муса не делился с вами новостями? — недоверчиво покосился на бандита сотник. — Ваш главарь взял его в плен и угнал сюда.

— Муса тут никто, его могут убить за малейшую провинность, как и любого из нас.

— Хорошо, а где держат заложников?

— В подвале дальней башни, которая с левой стороны отсюда, но иногда им позволяют пасти овец.

— Тем, кто принял вашу веру, — добавил Панкрат, молчавший до сего времени. — А если кто даже и стал мусульманином, но спрятал на шее крестик, то ему все равно перерезают горло в назидание остальным.

— Случается и так, — нагнул подбородок чеченец, понимая, что здесь отпираться бесполезно.

— Кто в крепости главный, и сколько вообще в ней людей? — сдерживая бешенство, продолжил допрос Дарган.

— Про главного ты уже знаешь, это наш третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, — поспешно проглотил обильную слюну абрек. — А воинов никто не считал, они собираются со всего Большого и Малого Кавказа, приходят даже с равнин, потому что имам объявил русским газават.

— А почему он решил обосноваться здесь, а не в своем родном ауле Гуниб? — сотник не сводил с пленного пристального взгляда.

— Потому что заоблачный Гуниб далеко, а здесь самый центр восстания, люди, готовые ударить по неверным, и долина с теплым климатом, попасть в которую совсем не просто.

— Тут как раз правда, сюда мы добрались с трудом, — поддакнул есаул Гонтарь, стоявший за спиной командира отряда. — А есть к вам еще какие дороги?

— Этого я знать не могу, — завилял зрачками чеченец. — Сюда я попал как и вы, по тропе над ущельем.

— Как можно незаметно проникнуть в крепость? — не стал ходить вокруг да около Дарган. — Слабые места в ней есть?

— Об этом может поведать только сам имам, — абрек закатил глаза под лоб. — Я могу сказать лишь одно. Если вы и попадете внутрь, то вас все равно порубят на куски, потому что воины аллаха знают друг друга в лицо.

— Даже тех из них, которые по зову Шамиля только что примкнули к вам? — ухмыльнулся сотник, махнув рукой по направлению к склону, по которому группами и поодиночке продолжали подниматься вооруженные горцы. Поставив шашку между ног, он подвел черту. — Ты ничего нам не рассказал, Заурка, а то, о чем поведал, мы знали без тебя. Про крепость ты решил рассказать потому, что мы уже здесь, про подвал не сбрехал в уверенности, что за стены мы никогда не попадем, а про дороги и слабые места в укреплениях промолчал.

— Но я и правда ничего не знаю! — абрек воздел ладони вверх, он все еще надеялся на то, что ему сохранят жизнь.

— В распыл его, — коротко приказал Дарган.

Казаки мигом подцепили бандита с обеих сторон, поволокли его за валуны, и вдруг визжавший от страха абрек выгнулся дугой.

— Поганые гяуры, вы расплодились как презренные шакалы, и вам все мало. Вы свое еще получите, — задыхаясь от ярости, зарычал он. — Даже на том свете я буду мстить вам как бешеным собакам…

Один из казаков надавил ему на затылок, второй скользящим ударом шашки снес голову. Сухопарое тело пару раз взбрыкнуло ногами, и все кончилось.

Ночь прошла в приготовлениях к нападению на крепость. Казаки, вернувшиеся из разведки доложили своему атаману, что с наступлением темноты ворота все равно иногда открывались навстречу прибывавшим горцам, каждый вход находился под охраной примерно пяти человек. В самой крепости, на площади, не затухая горели костры, оттуда доносилась барабанная дробь и звуки дутара, азиатского струнного инструмента. Образовав круг, чеченцы носились друг за другом, через равные промежутки времени распадались на группы, устраивали бешеные пляски с гортанными выкриками. Можно было подумать, что люди в крепости вообще никогда не хотели спать, они вели себя как члены дикого племени…

Ближе к утру Дарган принял окончательное решение. Он оставил у входа в ущелье пятерых казаков во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если отряду придется спешно возвращаться назад, потом дал команду трогаться.

Станичники, укутанные концами башлыков по самые брови, положили поперек седел ружья, поудобнее умостили заряженные пистолеты. Копыта коней, обмотанные тряпками, мягко ступали по густой траве, не слышно было ни звяка, ни стука, ни лошадиного фырканья. Впереди ехали казаки, хорошо знающие горские наречия, за ними следовали воины, умеющие стрелять без промаха, замыкали группу из пятнадцати человек силачи, способные свернуть рога быку.

До самых ворот никто не встретился на пути отряда, но когда всадники приблизились к башне, из бойницы показалось лицо абрека, держащего в руке зажженный факел.

— Аллах акбар! — крикнул он, сжимая в другой руке ружье.

— Аллах акбар, — по-татарски отозвался Захарка, считавшийся в семье Даргановых знатоком языков. — Дар эс саламалейкум, уважаемый.

— Ваалейкум эс салам. Откуда вы, братья?

— Мы кабардинцы из Баксана, что под горой Эльбрус, пришли по зову предводителя всех горцев имама Шамиля на священную войну против неверных.

— Да продлит аллах его жизнь! Вы настоящие правоверные мусульмане. Кабардинцы к нам еще не приходили, — обрадовался часовой и, обернувшись назад, отдал какое-то приказание, а затем продолжил расспросы: — Вы соблюдаете законы шариата?

— Да, мы сунниты. Аллах велик, и мы свято чтим законы, по которым он повелел жить всем правоверным.

— Вы принимаете провозглашенный имамом Шамилем газават против неверных? — дозорный продолжал с пристрастием допрашивать верховых, из которых ни один не говорил по-кабардински, в том числе и сам Захарка.