Превращение - Стивотер Мэгги - Страница 50

Я был прав. Ее задело за живое. Она решила, что я считаю ее наивной.

— Я не пытаюсь разозлить тебя. Просто предупреждаю. Своей славой я куда больше обязан этому, чем моей музыке. — Ее лицо застыло, и я решил, что мне удалось до нее достучаться. — Я, видимо, совершенно не способен принять решение, которое не было бы своекорыстным абсолютно во всех отношениях.

Теперь Изабел разразилась смехом, и этот пронзительный жестокий смех прозвучал так самоуверенно, что я завелся. Она дала задний ход.

— Интересно, когда ты наконец скажешь мне что-нибудь такое, чего я не знала бы и без тебя?

Я привезла Коула к себе, прекрасно понимая, что это плохая идея, — возможно, именно поэтому и привезла. Пока мы ехали, наступил ослепительный вечер, почти вульгарный в своей красоте. Небо полыхало тем оттенком розового, какой я видела только здесь, на севере Миннесоты.

Мы вернулись в то место, где впервые встретились, только теперь я знала, как зовут его, а он — меня. Перед домом стояла машина — отцовская дымчато-голубая «БМВ».

— Не беспокойся, — сказала я и, остановив машину на другой стороне круговой дорожки, поставила ее на тормоз. — Это мой папаша. Сегодня выходной, так что он будет сидеть у себя в подвале в обнимку с бутылкой чего-нибудь покрепче. Он даже не узнает, что мы дома.

Коул ничего не сказал, лишь молча вышел из машины на холодный воздух. Он потер ладони одна о другую и посмотрел на меня. В сумерках глаза у него казались темными и непроницаемыми.

— Поторопись, — сказал он.

Я поежилась от пронизывающего ветра и поняла, что он имеет в виду. Мне не слишком хотелось, чтобы он сейчас превращался в волка, поэтому я взяла его за локоть и подтолкнула к боковой двери, которая вела прямо на площадку второго этажа.

— Сюда.

Когда я закрыла за ним дверь, он весь дрожал. Мы находились на лестничной площадке размером со шкаф. Он присел и одной рукой оперся о стену; секунд десять я выжидала, не снимая ладони с дверной ручки на тот случай, если он все-таки превратится в волка и придется его выпускать.

Наконец он распрямился; от него разило волком, но внешне он был человеком.

— Первый раз старался не превратиться в волка, — сказал он, развернулся и зашагал вверх по лестнице, не дожидаясь моих указаний, куда идти.

Я двинулась за ним по узкой лестнице; в темноте я различала лишь его руку на шатких перилах. Меня охватило ощущение, что мы с ним неумолимо неслись навстречу друг другу, как готовые столкнуться автомобили, но вместо того, чтобы ударить по тормозам, я давила на газ.

Очутившись на площадке, Коул заколебался, но я не сомневалась. Я взяла его за руку и повела за собой наверх, в мансарду, где была моя комната. Он пригнулся, чтобы не удариться головой о скос крыши, и я, обернувшись, обхватила его за шею, прежде чем он успел выпрямиться.

От него безумно пахло волком; в моем сознании этот запах сплелся в странную комбинацию Сэма, Джека, Грейс и дома Бека, но мне было все равно, потому что его губы были лучше любого наркотика. Я целовала его, и в голове не было ни одной мысли, лишь его жаркое дыхание на моих губах и его руки на моей разгоряченной коже. Каждая клеточка моего тела звенела, жила ослепительной жизнью. Я не могла думать ни о чем, кроме той жадности, с какой он отвечал на мои поцелуи.

Где-то далеко внизу что-то загрохотало. Папаша за работой. Впрочем, все это происходило где-то на другой планете, не на той, где сейчас были мы с Коулом. Если его губы перенесли меня так далеко от моей настоящей жизни, куда унесет все остальное? Я просунула руки под пояс его джинсов, неловкими пальцами расстегнула пуговицу. Коул закрыл глаза и негромко ахнул.

Я оторвалась от него и попятилась к постели. При одной мысли о том, как он своей тяжестью прижмет меня к ней, сердце зачастило и понеслось куда-то со скоростью миллион миль в час.

Коул остался стоять.

— Изабел, — начал он.

— Что? — отозвалась я.

И снова я хватала ртом воздух, а он едва ли стал чаще дышать. Я вспомнила, что после утренней пробежки так и не успела ни подправить макияж, ни привести в порядок прическу. В чем дело? Я приподнялась на локтях; меня всю трясло. Внутри колыхалось что-то такое, определения чему я сама не могла бы дать.

— Что такое, Коул? Давай, колись.

Он продолжал молча смотреть на меня, стоя в расстегнутых джинсах и прижав к бокам сжатые кулаки.

— Я не могу.

Я скользнула взглядом по его ширинке и саркастически обронила:

— А с виду и не скажешь.

— Я имею в виду, что не могу больше так поступать.

Он застегнул джинсы, не сводя с меня глаз.

Лучше бы не смотрел. Я отвернулась, чтобы не видеть выражения его лица. Оно казалось снисходительным, и не важно, хотел он того или нет. И все, что бы он сейчас ни сказал, тоже показалось бы мне снисходительным.

— Изабел, — продолжал он. — Не злись. Я хочу. Я правда очень хочу.

Я ничего не сказала. Я рассматривала перышко из подушки, каким-то образом очутившееся на лавандовом покрывале.

— Господи, Изабел, ты только все усложняешь. Я пытаюсь вспомнить, как это — быть приличным человеком, понимаешь? Пытаюсь вспомнить, кем я был до того, как стал сам себе невыносим.

— Как, неужели ты тогда не трахался? — процедила я. Крупная слеза выкатилась у меня из глаза.

Я услышала шорох и вскинула глаза; он стоял лицом к окну со скрещенными на груди руками.

— По-моему, ты сама говорила, что бережешь себя для мужа.

— Какое это имеет значение?

— Не нужно тебе со мной спать. Неужели ты хочешь, чтобы твоим первым мужчиной стал чокнутый певец? Ты потом будешь всю жизнь себя за это ненавидеть. С сексом так бывает. В этом ему нет равных. — В его голосе послышалась горечь. — Ты хочешь забыться и ничего не чувствовать, и примерно на час тебе это удается. Но потом становится только хуже. Поверь мне.

— Ну да, ты же у нас спец.

Еще одна слеза скатилась по моей щеке. В последний раз я плакала, когда умер Джек. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы Коул ушел. Если я и допускала, что кто-то может стать свидетелем моих слез, это был определенно не Коул Сен-Клер, король вселенной.

Коул обеими руками оперся о подоконник; последние отблески дня играли у него на лице.

— Я изменял моей первой девушке, — произнес он, не глядя на меня. — Много раз. На гастролях. Когда я вернулся, мы поругались из-за какого-то пустяка, и я признался, что изменял ей с таким количеством девиц, что перестал даже запоминать их имена. Сказал, что теперь, когда мне есть с чем сравнивать, я понял, что в ней нет ничего особенного. Мы расстались. Вернее, я ее бросил. Она была сестрой моего лучшего друга, так что я фактически вынудил их сделать выбор между мной и друг другом. — Он рассмеялся жутким безрадостным смехом. — А теперь Виктор бегает где-то по лесу в волчьем обличье. Вернее, в обличье человека, который все время превращается в волка. Отличный из меня друг.

Я ничего не ответила. Мне плевать было на его этический кризис.

— Она тоже была девственницей. — Коул наконец-то взглянул на меня. — И теперь она меня ненавидит. И себя тоже. Я не хочу, чтобы то же самое случилось с тобой.

Я в упор посмотрела на него.

— По-моему, я не просила тебя о помощи. И не за тем звала тебя сюда, чтобы ты мне тут проповедовал. Я не просила тебя спасать меня от меня самой. И от тебя тоже. По-твоему, я совсем слабачка? — На миг мне показалось, что я не смогу произнести это вслух, но все-таки смогла. — Надо было плюнуть на тебя, и кончал бы с собой на здоровье!

И снова у него на лице появилось то выражение, то самое выражение. Казалось бы, я должна была задеть его за живое, но его лицо… оно не выражало ровным счетом ничего.

Слезы оставляли на моих щеках горящие дорожки, щипали подбородок. Я и сама не понимала, что оплакиваю.

— Ты не такая, — сказал Коул устало. — Поверь мне, я повидал достаточно девиц, чтобы разбираться в этом. Послушай, не надо плакать. Ты не из тех, кто плачет.