Балаустион - Конарев Сергей - Страница 122

– Это не я… – натужно просипел Медведь. – Меня попросили… член делегации ахейцев… мальчишки слышали тайные переговоры… не должны были проболтаться.

– Кто? – потребовал элименарх, глядя прямо в бесцветные глаза эфора.

– Один из главарей альянса… я не могу…

– Кто? – с угрозой повторил Леотихид, испытывая – и всем своим видом демонстрируя – нешуточный гнев.

– Эфиальт, архистратег ахейцев, – выдавил Архелай задушенно.

– Ах, вот как! – торжествующе усмехнулся молодой Агиад. – Господин ахеец, зная твою близость с наставником агелы, просит тебя о маленьком одолжении, и ты, дабы оказать гостю любезность, приказываешь Пакиду умертвить сыновей не последних граждан полиса, и даже посылаешь в качестве экзекуторов головорезов из собственной охраны. Какое невиданное радушие, какое всеобъемлющее понимание законов гостеприимства! Вот только кто поверит в столь высокие порывы твоей души, уважаемый Архелай, – неужели же я? или, быть может, Эврипонтиды?

Медведь молчал, уставившись в пол и нервно облизывая губы. С минуту Леотихид молча глядел на совершенно раздавленного собеседника, затем махнул рукой:

– Авоэ, полно тебе, дорогой эфор! Я не стану наказывать тебя за обман, ведь мы с тобой союзники, помнишь? При условии, конечно, что подобную глупость ты совершил первый и последний раз в жизни.

Архелай поспешно кивнул:

– Согласен. Я… поверь, я вовсе не хотел…

– О, ради богов, оставь при себе все, что ты хотел, – остановил его молодой стратег. – Если хотя бы половина твоих желаний сбудется, у нас появится вдвое больше проблем.

– Но, – поежился эфор. – Мы… я… должен знать, как теперь поступать, когда, когда… э…

– Но ведь мальчишка выжил, какие могут быть вопросы?

– Э-э… гм…

– Иными словами, ты желаешь сказать, что не оставил надежды придушить щенка и осуществить свой план? Ради богов, перестань мычать, милейший Архелай, я не могу весь вечер разговаривать сам с собой! Итак, я правильно тебя понял?

– М-м, в целом да… – Архелай постарался взять себя в руки. – Мне бы хотелось знать, как вы, я имею в виду и твоего царственного брата тоже, отнесетесь к такому варианту развития событий.

– Откровенно говоря, и меня и моего брата более всего устроило бы, чтобы все оставалось, как сейчас: то есть, чтобы второго царя не было вовсе. Власть, знаешь ли, развращает, причем намного сильнее, чем безнаказанность.

Архелай мгновенно потупил глаза.

– Но мы четко понимаем, – продолжал Леотихид, сделав вид, что не заметил несогласия собеседника, – что в нынешней ситуации это становится неосуществимо. Что заставляет меня все более восхищаться гением отца, ведь ему удалось подарить Эвдамиду возможность почти шесть лет вкушать сладкий плод единовластия.

– Я был другом вашего родителя и помог ему отправить Павсания в изгнание, – кивнул Архелай.

– Именно на этой старой дружбе мы и строим свое доверие по отношению к тебе, почтенный эфор, – любезно произнес Леотихид. «Но не думай, что я когда-нибудь подставлю тебе спину, лицемерная скотина», – подумал он про себя.

– Взаимно, стратег, – массивные губы Архелая впервые за всю беседу раздвинулись в улыбке, обнажив крупные, торчащие вперед, зубы.

– Однако вернемся к нашей теме. Итак, осознавая, что время единовластия рода Агиадов, к сожалению, подходит к концу, мы, конечно, продумывали будущее разделение власти. Хотя, не посвященные в твои планы, представляли в роли коллеги моего брата именно юного Ореста Эврипонтида, и, буду до конца откровенен, разработали целый комплекс мер по отстранению его – или, что вернее, его опекунов, – от реальной власти.

На самом деле все эти приемы и уловки были предложены Тимоклеей, а сыновья только с восторгом их приняли.

– С Леонидом в роли царя вам бы не пришлось тратить силы на подобные… ухищрения, – осторожно сказал Архелай. – Все вопросы можно было бы решить миром…

«Заливай-заливай, – усмехнулся про себя Леотихид. – Не сомневаюсь, если тебе удастся впихнуть на трон Леонида, ты разучишь новую песню, куда более уверенную и нахальную».

– А тебе не приходило в голову, любезный эфор, что Леонид – не лучшая кандидатура в цари? – Агиад решил пощупать с другого бока. – Напрасно ты полагаешься на родственные отношения. На мой взгляд, Леонид – муж весьма волевой и самостоятельный, он изучает стоиков и дружбу водит не с тобою, родным дядей, а с эфором Фебидом.

– А ты думаешь, что младший Эврипонтид с полемархом Брасидом в качестве опекуна будет более управляем? – задетый сомнением в его способности влиять на племянника, воскликнул Архелай. – И не забывай, что люди имеют обыкновение взрослеть. Если дать Оресту Эврипонтиду пять-шесть лет, которые, уверяю, минут очень быстро, вы получите точно такого же Пирра, сидящего на троне и жаждущего мести за убийство отца и брата. Леонид в любом случае куда предпочтительнее, потому что он умерен и незлобив.

– Хм, это веский аргумент, – поднял брови Леотихид. – Предлагаю на сем завершить пока нашу дискуссию. Не стоит преждевременно кроить шкуру неубитого льва. И Павсаний и Пирр пока еще здравствуют, и, судя по всему, собираются жить вечно. Я обязательно доложу об этом разговоре брату, и мы в ближайшее время разработаем дальнейшую стратегию, господин союзник. Я также буду с нетерпением ждать нового гениального плана, который создадите вы с мастером Горгилом.

– Увольте, это полностью его задача! – испуганно воскликнул Архелай. – Я – всего лишь посредник.

«Боги, какой трус! – с презрением подумал Леотихид. – А все туда же, лезет играть в большие игры».

– Позволь откланяться, – улыбнулся он, вставая. – Время позднее, а в городе полно пьяных ахейцев и римлян. Того и гляди, влипнешь в неприятную историю.

Архелай скривил губы, показывая, что оценил шутку. В холле особняка элименарха дожидался Полиад и десяток «белых плащей».

Уже на выходе, застегивая золотой фибулой длинный белый плащ, Леотихид хлопнул себя по лбу, как будто только что вспомнил.

– Чуть не забыл, господин Архелай. Нам стало известно, что твой коллега, верховный жрец Полемократ, переметнулся на сторону Эврипонтидов. Не знаешь ли ты, чем вызвано его столь неожиданное поведение?

– Ответ очевиден, стратег – очередным предсказанием, полученным с жреческой почтой, – процедил Архелай, презрительно скривив губы. – Старина Полемократ окончательно свихнулся на пророчествах и знамениях и уже не может полноценно воспринимать реальность. Его поступки уже дискредитируют и его высокую должность, и самую Спарту в глазах иноземцев. Еще немного – и нам придется вынести на синедрион геронтов вопрос об отрешении Полемократа от должности по причине умственного расстройства.

– А его место, вернее, оба его места сосватать кому-нибудь из хороших знакомых, не так ли, уважаемый Архелай? – мягко улыбнулся элименарх.

– Ну что ты! Выбор эфора – дело народа, а жреца назначают геронты. Мы, эфоры, можем лишь порекомендовать достойного, – скромно произнес Медведь. – И разве плохо, если этим достойным окажется кто-нибудь, относящийся более лояльно к дому Агиадов и его друзьям, нежели старый жрец Полемократ?

– Безусловно, господин эфор. До свиданья, да хранят тебя боги. Передавай наилучшие пожелания нашему другу в маске.

– Обязательно, стратег, – на этот раз Архелай не улыбнулся. Видимо, его чувство юмора исчерпалось. Эфор проводил высокого гостя до ворот и, беззвучно бормоча под нос, смотрел вслед высоким фигурам в белых плащах до тех пор, пока они не растворились в ночи.

Леонтиск не знал, как Пирр отнесется к омерзительной казни, которой Лих подверг предателя-раба. К облегчению афинянина, царевич отреагировал так, как он надеялся. Узнав о случившемся, Эврипонтид потемнел лицом и, велев Коршуну следовать за ним, пошел в глубину сада. Остальные «спутники» сгорали от любопытства, но даже Феникс не осмелился подкрасться и подслушать разговор. Примерно через полчаса появился царевич, по его лицу было решительно невозможно что-либо прочесть. Зато стиснутые кулаки и пылающие щеки бредущего следом Лиха свидетельствовали о том, что разговор, произошедший между Пирром и его первым «спутником», был очень насыщенным. Леонтиск искренне надеялся, что беседа принесет пользу и хоть в какой-то степени остудит темперамент Коршуна и его склонность к жестокости. Молодой афинянин любил и уважал товарища и искренне огорчался, видя, как тот все сильнее заболевает неистовой гневливостью, похожей на умопомешательство.