Балаустион - Конарев Сергей - Страница 162

Он снова протяжно зевнул. Погоди, Гипнос, великий бог забвения. Дай мне несколько минут, чтобы дописать, и я отдамся твоему страстному зову, принесу тебе в жертву несколько драгоценных часов моей жизни.

«По делу же Леонтиска, сына афинянина Никомаха, царь Эвдамид на уступки не пошел и повелел выдать оного для следствия и суда, как требовали находящиеся здесь же родственники покойных девушек. Эфор Анталкид потребовал от царя, чтобы тот взял под стражу так же Энета, сына Гегелоха, и Аркесила, сына Полигона, „спутников“ царевича Пирра, виновных в нападении на римлян. Эвдамид, однако, в этой просьбе отказал: то ли не желая чрезмерно давить на Эврипонтидов, либо в намерении досадить эфору Анталкиду, а, может, по какой-то иной, неведомой нам причине».

Ион завершил абзац изящным завитком, подул на него, чтобы высушить чернила. Полюбовался немного ровными строчками текста – творением своих рук, – потом бережно скрутил свиток и аккуратно уложил его в деревянный футляр. Затем потушил лампу и, выполняя обещание, данное Гипносу, повалился в кровать и утонул в реке забвения, которую смертные именуют сном.

– Хо, Галиарт! – время, казалось, было не властно над мечником Поламахом: все те же гладкие, обтянутые смуглой кожей скулы, белозубая улыбка и блестящие острые глаза. – Приехал «поплясать» со старым Поламахом, отомстить за подзатыльники и плети, э?

– Упаси меня Зевс фехтовать с тобой, учитель! После каждого раза я целый месяц ощущаю такую ущербность, что едва сдерживаюсь, чтобы не оставить службу и не пойти в повара, – засмеялся сын наварха.

– Хе-хе, – ухмыльнулся мастер меча. – Сладкоречивый балаболка! Знаешь, как подольститься к неуклюжему и слепому старику!

– Леонтиск как-то сказал, что если бы он был хотя бы наполовину таким «неуклюжим и слепым», то немедленно отправился бы к гиппагретам и потребовал испытания. И через неделю был бы уже в Отряде!

Галиарт отнюдь не преувеличивал: в свои пятьдесят девять Поламах оставался одним из лучших мечников Лакедемона. Никто из молодых воинов, включая Пирра, не смог одолеть старого учителя в поединке. По крайней мере, Галиарт ни разу при подобном не присутствовал.

– В Триста не берут мягкозадых афинян! – отрезал старик. – У нас, хвала богам, пока еще хватает спартанцев.

– Кстати, как поживает наш больной?

– Да чего ему – лежит целый день в постельке, гоняет мух да вешает лапшу на уши Ариадне, моей младшенькой. Предлагал ему «поплясать» немного – отказывается. Рука, видите ли, у него болит! И-эх, клянусь наковальней Гефеста, сразу видно – афинянин, из кислого теста сделанный. Идем, идем в дом, – Поламах махнул рукой в сторону утопающих в кустарнике ворот и отправился вслед за гостем, не прекращая довольно улыбаться.

– Ариадна – это которая, учитель? – поинтересовался Галиарт, шагая к дому по дорожке, выложенной морскими голышами. – У тебя столько дочерей, что можно запутаться… Не та ли большеглазая лань, которая…

– Которую ты, мерзавец, учил целоваться – во-он за тем платаном? – ехидно поинтересовался старик. Галиарт попытался увернуться, но не успел – тяжелая затрещина достигла его затылка.

– Она самая, – как ни в чем ни бывало продолжал старый мечник. – Повелась с вашим проклятым племенем, и испортилась вконец. Работать не хочет, одни парни на уме. Теперь вот трется вокруг этого однорукого. Ну, я ему шепнул, что ежели он ее изнасилует и убьет, то я его за яйца к воротам прибью. Перед тем, как распилить пилой на небольшие кусочки.

– Учитель! – возмутился Галиарт.

– Шучу, шучу! – захихикал старик. Он и раньше любил поиздеваться, и с годами эта «милая» черта его характера только усилилась. Не исключено, что именно она сыграла злую роль в жизни мечника, не позволив ему ужиться с командирами элитных отрядов Спарты – Священной Моры и Трехсот, – в которых Поламах, по слухам, некоторое время служил. Впрочем, доподлинно ничего известно не было.

Дом учителя гопломахии Поламаха стоял на пологом склоне горы чуть в стороне от Амикл, крепкого спартанского поселка, что находился в десяти стадиях к югу от Спарты. Сюда, к своему участку земли и хозяйству, старый мечник удалился, когда ему надоело учить воспитанников агелы искусству владения клинком. И именно в дом Поламаха, верного друга царя Павсания, «спутники» царевича Пирра переправили раненого товарища вечером того же дня, как царь Эвдамид приказал передать афинянина в руки «правосудия».

Друга Галиарт нашел в квадратной, жарко натопленной по случаю холодного дня комнатке на женской половине дома. У постели Леонтиска сидела на стуле ладная девушка лет пятнадцати и жадно внимала его рассказу. Увидев Галиарта, она вскочила, опустила глаза, нервно поздоровалась и, покраснев, выскользнула из комнаты. Еще дитя, а не женщина.

– Галиарт, забери тебя демоны! – вскричал Леонтиск. – Три дня! Три дня тебя не было!

– Всего три дня, и ты уже соскучился? – усмехнулся Галиарт, падая на освобожденный Ариадной стул. Теплый после ее кругленькой попки.

– Издеваешься, гад? Я тут чуть с ума не сошел от тревоги! – Леонтиск и впрямь выглядел неважно: красные глаза, впалые щеки, заросшие щетиной. Повязка на руке, однако, была свежая и чистая.

– Терпи. Лучше мучаться от тревоги, чем на дыбе в подвале Агиадов, – хмыкнул Галиарт.

– Что, за мной… приходили?

– Приходили, – кивнул сын наварха. – Причем номарги, не какая-нибудь шваль. Других мы, может, и не впустили бы, а этих пришлось. Обошли весь дом, требовали подать тебя, потрясали царским указом. Царевич вышел к ним и спокойно так объяснил, что вчера, вернувшись с собрания, объяснил тебе суть дела, и ты тут же ушел. Куда, он не знает, а и знал бы – не сказал. Злые они были, как некормленые псы, но ушли несолоно хлебавши.

– Будут искать?

– Будут, конечно. Но сюда вряд ли заявятся, если только выдаст кто. Будем надеяться, что никто не видел, как мы тебя сюда привезли. Ночка была облачная, безлунная… А домашние Поламаха тебя не сдадут, можешь не беспокоиться. Да и сам он такой человек, что чужак десять раз подумает, прежде чем придти в его дом незваным.

– Да уж, старина не изменился. Каждый день заходит ко мне на часок, веселит, подъелдыкивает…

– А остальное время у тебя сидит его дочурка?

– Ариадна? Да, она частенько заходит. Если честно, она мне сильно помогает: забываюсь, болтая с ней, и время проходит быстрее… Но иногда… смотрю на нее и вижу Софиллу, – Леонтиск посерел, закусил губу. – Мне это не дает покоя, не отпускает ни на миг.

Галиарт сглотнул, опустил голову.

– Позавчера… их хоронили. Корониду задушили удавкой, а Софилле сломали шею. На телах – царапины и следы побоев…

– Боги… – простонал Леонтиск.

– Родственники очень злы на тебя и Эвполида, считают виноватыми, – глухо добавил Галиарт, глядя в пол.

– Правы они, – скрипнув зубами, выдохнул афинянин. – Но Эвполид… ни при чем. Я познакомил его с девушками, и только я виноват в их смерти. И поэтому я, Леонтиск, сын Никистрата, беру тебя, друг Галиарт, в свидетели, и клянусь именами светлых богов: я не успокоюсь, покуда не отомщу ублюдкам, которые это сделали.

– Я с тобой, – не раздумывая, проговорил Галиарт, протянул руку, положил другу на плечо. – Пусть не мне, а Эвполиду привелось сойтись с Софиллой, но она нравилась мне. Ни она, ни ее сестра не заслужили того, что с ними сделали. И коли Эвполид не может мстить, я заменю его.

Леонтиск коротко кивнул, закрыв глаза и стиснув челюсти.

– Тело Эвполида, кстати, залили медом и отправили в Афины, к отцу. Люди Эвдамида будут свидетельствовать перед Тераменом против тебя, – осторожно проговорил сын наварха.

Леонтиск резко открыл глаза.

– Терамен никогда не поверит этому. И никто не поверил бы, клянусь Меднодомной. Я бы мог выступить перед Эвдамидом, перед эфорами…

– Ну и глуп же ты, клянусь богами, – покачал головой Галиарт. – Думаешь, тебе дадут выступить? Только попадись номаргам – и сгинешь в подземелье агиадова дворца. Тебе отрежут голову, а скажут, что она сама отпала. Нет, в Спарте тебе показываться нельзя. Пока не разрешится вопрос с твоим обвинением.