Балаустион - Конарев Сергей - Страница 23

– Щиты сомкнуть! Теснее! Первые три линии, половинный интервал! Плотнее! Левую ногу вперед!

Громкий, с хрипотцой, голос ирена четко доносился даже до последнего, восьмого ряда. Эвдамид, важно вышагивая перед строем в коротком красно-белом плаще «льва», старался не просто так: за строевыми учениями внимательно следила группа иссеченных морщинами и шрамами пожилых спартанцев. Леонтиск, стоявший в первом ряду фаланги учеников, ясно различал на плечах вояк значки хилиархов и лохагов. Наблюдая за четкими, уверенными командами ирена, офицеры одобрительно покачивали головами. Впрочем, смотреть на них юному афинянину было некогда: замешкайся он хоть на миг, нарушь стройное выполнение маневра, и его ждало неминуемое наказание. Пальцы левой руки, сжимающие поперечину щита, онемели от напряжения. Тяжелый, сколоченный из грубых толстых досок, щит значительно затруднял движение, тем более что двигать его нужно было в унисон со щитами правого и левого соседа.

Скатываясь по ложбине между горой Менелая и Тораксом, тянул холодный осенний борей, небо заволокло серыми тучами. Но ученики этого не замечали: по их спинам катился пот.

– Ровнее шеренгу! Менандр, куда ты лезешь! Плетей захотел? Гермократ, тупица, сколько раз тебе говорить – равняйся по впередистоящему, ослиная твоя башка! Нале-ево-о!

Слаженный грохот деревянных сандалий (привилегия «ястребов», «птенцы» и «волчата» круглый год ходят босые).

– Третья декада второй эномотии, после отбоя побежите до храма Диоскуров, что за рекой, и обратно. Со щитами. Прибежавшему последним – голодный день.

– За что, брат? – посмел возмутиться командир эномотии Леотихид.

Эвдамид поджал губы.

– За Пактия, который до сих пор не знает, где лево, где право. А ты, Лео, за то, что подал голос из строя, побежишь с ними. И, кроме щита, потащишь с собой камень, не меньший, чем твоя дурная голова!

– Слушаюсь, – недовольно протянул Леотихид. Он знал, что спорить бесполезно: во имя дисциплины Эвдамид без колебаний послал бы его и под плети.

Леонтиск искренне порадовался промашке недруга и подумал злорадно: «Так тебе и надо, ублюдок!» Перехватил поудобнее перекладину и… едва не пропустил следующую резкую команду:

– Кругом, щиты за спину!

Стук деревянных подошв, кряхтенье, шорох дерева. Крик чайки, пролетевшей на уровне крыш.

– Автокл, не крути черепком! Ион, что ты в собственных ногах путаешься? Еще раз, крр-у-гом!

Дробь подошв.

– Писандр, я сказал что-нибудь о щитах?

– Нет, ирен!

– Куда ж ты его тычешь? Десять плетей и голодный день!

– Слушаюсь!

– Щиты на фронт, к атаке, то-овьсь! Плотнее щиты! Сдвоенным, вперед!

– Арей!!! – с боевым кличем «ястребы», держа строй, бросились на воображаемого противника.

– Сто-о-ой! Анаксилай, Исад, не вырываться! Щит в щит! А теперь – раздвинуть ряды! Двойной интервал!

Громкий звук вырвавшихся от усердия ветров, следом – шипящие, сквозь зубы, смешки стоящих рядом. Пронесло – Эвдамид не заметил.

– Удвоить фронт – третья линия, занять место в первой, четвертая – во второй! Марш! Хорошо. Парадори, щиты на фронт, бего-ом!

– А-а-а!

– Сто-ой! Куда прете, болваны? Прошу простить, господа, этого больше не повторится. Я велю «птенцам» постирать твой хитон, господин хилиарх.

– И чем же это спартанская фаланга, интересно, отличается от фаланги афинской или аргосской? – мелодичный голос Эльпиники был полон медовой издевки.

– Своей непобедимостью, – совершенно серьезно отвечал ей Леонтиск. – На самом деле ни македонские, ни римские солдаты не превосходят спартанцев в организованности и дисциплине, не говоря уже о мужестве…

– Ой ли? Каждая мышь свое поле хвалит…

– Пройдет немного времени, и ты вспомнишь мои слова, – голос юноши прозвучал зловеще. – Лакедемон подтвердит свою силу кровью…

– Леонтиск! – улыбка девушки потускнела. – Перестань. Говоря о крови, ты призываешь темные силы. Чур, избавь Великая Покровительница!

– Хорошо, не буду. Рассказывать дальше?

– Да!

– Ты уже третий день приходишь в это подземелье, слушаешь мои басни… Не наскучило?

– Как ты можешь! Мне хочется говорить с тобой, и это все так интересно… – Леонтиск смотрел ей в глаза очень внимательно, но фальши не уловил.

Из коридора донесся очередной страстный стон.

– А Полита? Она не в обиде? – с улыбкой спросил сын стратега.

– С чего бы ей? Она проводит время даже лучше, чем я… – поняв, что заговорилась, Эльпиника прикусила язык, на миг опустила глаза. На ее щеках вспыхнули ярко-алые пятна. – Я… я не то хотела сказать…

– Пустое, я тебя понимаю.

В груди колыхнулось сладкое волнение. «Ну и дела! – удивился Леонтиск. – Сдается мне, развратник Купидон летает где-то рядом!» Ни печальная ситуация, в которой он находился, ни грозная опасность, нависшая над другом и повелителем, ни боль от недавних трагических событий не могли более заглушать все настойчивее заявлявшего о себе чувства. Повинуясь порыву, Леонтиск протянул руки сквозь решетку. Эльпиника, глядя на него сияющими глазами, легко соскользнула со скамьи, вложила свои тонкие ладони в его.

Они не сказали ни слова. Ни слова о любви.

– Отсюда у тебя эти шрамы? – полушепотом произнесла она наконец, как будто боясь спугнуть очарование момента. Леонтиск, увидев, куда она смотрит, коснулся пальцами правой руки длинного, уходящего под хитон рубца на правом плече.

– Мой последний экзамен в агеле. Второй день Гимнопедий, когда выпускники военной школы, «львы», становятся полноправными воинами. Заключительная порка на алтаре Артемиды Ортии. Вот, погляди, – повернувшись спиной, он задрал хитон. Эльпиника ахнула – вся спина молодого воина была исполосована поперечными шрамами.

– Такая спина – отличительная особенность любого лакедемонянина, закончившего агелу и ставшего эфебом. Поэтому так трудно соврать, что ты обучался в Спарте – проверить истину достаточно просто.

– Боги, и ты позволил сотворить с собой такое? – казалось, она вот-вот заплачет.

– Я как иноземец, мог отказаться. Но не стал – мои товарищи… и наследник… меня бы не поняли. На пытку – так всем! Двое из нашего лоха, кстати, не выдержали.

– Что значит – «не выдержали»?

– Ну, умерли, – Леонтиск развел руками. – Но такое часто случается. Спартиаты считают, что если Ортия заберет себе одного-двух воинов в год, это лишь усилит непобедимость их войска.

– Какой жестокий обычай!

– Его завещали спартиатам древние дорийские цари, правившие задолго до Ликурга, – пожал плечами Леонтиск.

Юноша и девушка, разделенные решеткой, продолжали обычную беседу. Но их пальцы, их горячие пальцы говорили друг другу совсем о другом. Они гладили, сплетались и ласкали друг друга в нежном и прекрасном танце прикосновений, и ничего, кроме этого, на самом деле не существовало.

– Но почему, скажи, ты не вернулся домой, в Афины, закончив обучение?

– Зачем? Тебя я потерял, и карьера в Афинах меня особо не привлекала. Иное дело – Спарта! Там интересно, там борьба, там сейчас зарождается гроза, что всколыхнет всю Элладу. Моя жизнь, моя душа принадлежали Пирру, наследнику спартанского престола. А он с юных лет втянут в интриги; ты бы удивилась, если б знала, сколько их кипит под поверхностью размеренной патриархальной жизни столицы Лаконики.

– Помню, ты говорил, что между царями вышел раздор…

– Угу. Первая стычка между Павсанием и Агисом произошла, еще когда они были молодыми правителями. В Греции бушевала война: Рим в союзе с Македонией сражался против понтийского царя Митридата, которого поддержали многие полисы эллинов, в том числе Афины, Беотия и даже ахейцы. Царь Павсаний ратовал за то, чтобы подняться вместе с остальными и призывал лакедемонян воспользоваться случаем и выступить против «гегемонов». Этому всеми силами воспротивился только что взошедший на трон Агис, изменивший традиционной спартанской политике. На его сторону стали эфоры и часть аристократов, и в конце концов войско лакедемонян осталось дома. Все, чего удалось добиться Павсанию – это уговорить геронтов не запрещать гражданам наниматься к Митридату на службу. И многие из тех, кто ненавидел римлян, ушли на эту войну. Впрочем, это мало на что повлияло. Сулла разгромил полководцев Митридата и очистил от них Грецию. Повсеместно начались казни и преследование тех, кто поддерживал царя, и к курульному креслу Суллы выстроилась целая очередь представителей греческих городов, желающих заявить о своей преданности. Царь Агис старался не менее прочих, вылизывая римскую задницу. Павсания гонения коснулись лишь отчасти, потому что его призывы к войне не были услышаны в родном полисе, но римляне запомнили своего врага и много лет спустя отомстили, воспользовавшись удачным предлогом!