Обнаженная натура - Гамильтон Лорел Кей - Страница 62

— Я не хотел, чтобы Санчес тебя выводил из строя, Блейк.

— Еще бы.

Он нахмурился:

— Меня вся эта паранормальная фигня из себя выводит, но я не собирался так тебя подставлять.

Он повернулся и направился к двери.

Эдуард наклонился ко мне:

— Ты как?

Я неопределенно пожала плечами, но ответила:

— Нормально.

— Врешь, — заметил Бернардо.

Но я отметила про себя, что он стоит чуть дальше Олафа и Эдуарда. Не зря все-таки я на него не полагаюсь.

— Сейчас как дам! — пообещала я.

— Только этого и прошу, — осклабился он.

Я демонстративно закатила глаза, но это помогло мне понять ситуацию. Мать Всей Тьмы затаилась около моих щитов и ждет, когда представится шанс меня сожрать.

И меня от страха прошиб холодный пот, захотелось выйди в жар пустыни. Там согреться. Там все будет хорошо.

Я старалась в это верить, но глядела вниз, где меня вывернуло на ковер.

— Что это за фигня такая? — спросила я.

Эдуард сказал слова, которые я очень не люблю от него слышать.

— Не знаю.

Когда Эдуард не знает ответа — мы в глубокой яме.

Глава сорок первая

Жан-Клоду я позвонила из машины, которую вел Эдуард, и плевать мне было уже, что услышат Олаф и Бернардо. Мать Всей Тьмы подкарауливает меня возле щитов, чтобы сожрать. Я до сих пор ощущала какие-то ее эмоции. И основная из них — страх. Ей-то какого хрена бояться?

Жан-Клод ответил слегка запыхавшимся голосом:

—  Ma petite,я почувствовал, как что-то к тебе потянулось, что-то темное и страшное. Если это Витторио, ты должна покинуть Лас-Вегас немедленно, до темноты.

— Это был не он, — сказала я.

— Кто тогда?

Я вцепилась в телефон, в звук его голоса, как в спасательный круг. Меня еще трясло от страха так, что вкус металла не уходил с языка.

— Марми Нуар.

— То, что я почувствовал, отличалось от того, что было раньше. Меньше масштаба, более… — он поискал слово, — человеческое.

Я кивнула, хотя он меня и не видел.

— Она была маленькая, как в церкви в Сент-Луисе. И эти чертовы маленькие туфельки на ней были, жемчугом расшитые.

— Наверное, они у нее на ногах в той комнате, где находится ее реальное тело.

— Она не в той комнате была, Жан-Клод. Ты должен позвонить Белль Морт или кому там еще, и сказать, что она разгуливает по нижнему помещению той пещеры. Той, на которую выходят ее окна. Вот там она.

Он длинно и замысловато выругался по-французски. А по-английски сказал:

— Я сообщу всем. И перезвоню тебе, как только смогу. Тебе бы я посоветовал спрятаться в церкви, окружив себя крестами, пока все это не кончится.

— Я должна поймать убийцу.

— Прошу тебя, ma petite.

— Я подумаю. Хорошо?

— Это уже что-то. Анита, я люблю тебя. Не дай ей себя у меня забрать.

— Я тебя тоже люблю, и этого не будет. Закрываюсь щитами изо всех сил. Чтобы она ко мне проникла, мне надо было сбросить щит.

—  Ma petite,Анита… Merde, я тебе перезвоню, как только свяжусь с кем-нибудь в Европе.

Он еще раз выругался по-французски, так быстро, что я не разобрала, и повесил трубку.

Мы свернули за угол, несколько поспешней, чем надо, стараясь не отстать от полицейской машины. Ребята не включали сирен и мигалок, но несколько раз превысили скорость. Очевидно, не только нас напугало случившееся в доме. Интересно, что Санчес им сказал. И что будут рассказывать копы, которые все это видели? Как Жан-Клод, отнесут все это за счет Витторио? Пришпорит это их, чтобы закончить дело до того, как вампиры Вегаса поднимутся ночью?

— Что сказал граф Дракула? — спросил Эдуард.

— Не надо его так называть, Эдуард.

— Прости. Так что он сказал?

— Будет связываться с некоторыми вампирами в Европе.

Олаф с заднего сиденья спросил:

— Я правильно тебя понял, что та Королева Всех Вампиров, дух которой мы ощущали в Сент-Луисе, где-то расхаживает во плоти?

— Я видела ее в видении. Может быть, это было всего лишь видение, но мне она являлась в видениях и раньше, и всегда была в той комнате, где она заперта. Никогда не видела ее снаружи.

— Твою мать, — сказал Эдуард.

Я уставилась на него, потому что он редко ругается — обычно это моя работа.

— Чего это ты? — спросила я.

— На меня выходили с предложением заключить на нее контракт.

Я обернулась на сиденье, уставилась на него. Всматривалась в лицо — но на нем было обычное его непроницаемое выражение плюс солнечные очки, хоть смотри, хоть не смотри. А у меня самой челюсть отвисла и лицо стало удивленной маской.

— То есть кто-то к тебе обратился с предложением ликвидировать Мать Всех Вампиров?

Он кивнул.

Олаф и Бернардо подались вперед — значит, они не пристегнулись ремнями, но мне, как ни странно, на этот раз не захотелось им сказать, чтобы это сделали.

— У тебя контракт на ликвидацию Марми Нуар, и ты даже словом мне не обмолвился?

— Я сказал, что мне предложили контракт. Я не говорил, что его заключил.

Тут уж я повернулась всем телом, насколько ремень позволял.

— Ты отказался? Денег мало?

— Деньги там хорошие, — ответил он — руки на руле, внимание на дорогу, лицо непроницаемо и спокойно. По виду не подумать, что тема разговора его вообще хоть как-то интересует. Зато интерес проявили мы, все остальные.

— Почему же ты тогда не принял предложение? — спросила я.

Он едва глянул на меня, резко, чуть ли не на двух колесах обходя в этот момент грузовик. Нам пришлось хвататься кому за что, хотя Олафу и Бернардо хуже пришлось без ремней, но мы не отстали от других полицейских автомобилей. Те уже включили мигалки, но сирены пока молчали.

— Ты сама знаешь, — ответил он.

Я хотела сказать, что не знаю, но запнулась. Крепче взялась на приборную доску и за сиденье, задумалась. И наконец сказала:

— Ты побоялся, что Марми Нуар убьет тебя. Побоялся, что эта задача наконец-то может оказаться не по плечу.

Он ничего не сказал, и я поняла, что других подтверждений не будет.

— Но уж сколько лет я тебя знаю, Эдуард, — сказал Олаф, — ты все время рвешься в бой против самых мощных и страшных монстров. Ты ищешь себе испытаний. Это испытание было бы непревзойденным по суровости.

— Вероятно, — согласился Эдуард тихим и тщательно контролируемым голосом.

— Никогда бы не подумал, что доживу до такого, — сказал Бернардо, — Великому Эдуарду все-таки изменило бесстрашие.

Мы с Олафом оба на него посмотрели неодобрительно, но ответил ему Олаф:

— Ему не изменяло бесстрашие.

— А что тогда? — спросил Бернардо.

— Не хотел рисковать горем Донны и детей, — ответила я.

— Чего? — не понял Бернардо.

— Это заставляет жить с опаской, — тихо объяснил Олаф.

— Так я же и сказал, что ему изменило бесстрашие, а вы на меня напустились, — возмутился Бернардо.

Олаф посмотрел на него в упор — всей тяжестью пустых и темных глаз. Бернардо чуть заерзал на сиденье, сопротивляясь желанию отползти подальше от этого взгляда, но не отполз. Очко в его пользу.

— Бесстрашие Эдуарду не изменяло. Но опасаться может и бесстрашный.

Бернардо посмотрел на меня:

— Ты понимаешь, что он сказал?

Я подумала, повертела мысль в голове.

— Да, в общем, понимаю.

— Объясни тогда мне?

— Если Марми Нуар придет сюда и нападет, Эдуард будет с ней драться, он не убежит. Не сдастся. Будет драться, даже если это означает смерть. Но по своей воле он не станет охотиться на самых сильных и страшных, потому что они могут его убить, а он не хочет оставлять жену вдовой и детей сиротами. Он перестал дразнить смерть, но если она придет за ним, он будет драться.

— Если ты ничего не боишься, — сказал Олаф, — то это не значит, что ты смелый. Это значит, что ты глупый.

Мы с Бернардо посмотрели на гиганта, и даже Эдуард выбрал минутку оглянуться на него.

— А тебя что пугает, великан?