Сочинитель - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 68

Договорившись о режиме связи с Кораблевым, Катя вернулась в город и начала ждать. Но ждать просто так она не могла — натура не позволяла… Да и не было у нее все-таки полной уверенности в том, что Кораблев выполнит полученный «заказ» — она ведь ничего о нем не знала сверх того, что сообщил ей в посмертном письме Гончаров. Василий Михайлович показался ей слишком старым для такой рисковой «работы», как устранение Антибиотика.

Катерина достала из одного укромного, оборудованного в свое время еще Олегом тайничка во дворе дома на Измайловском проспекте маленький «браунинг» и пистолет Макарова с двумя запасными обоймами — стреляла она неплохо, опять же Олег когда-то постарался, он часто брал ее с собой в тир попрактиковаться… Рахиль Даллет ведь не случайно решила поселиться именно в «Европе» — Катя хорошо знала, что именно в фешенебельный пятизвездочный отель любил захаживать (чуть ли не ежедневно) Виктор Палыч… Его привычки не изменились, Катерина даже видела Антибиотика несколько раз в отеле — правда, на достаточном расстоянии, чтобы он не мог увидеть ее… Установив в результате нескольких дней наблюдений, что Виктор Палыч предпочитает появляться в «Гранд-отеле» по вечерам, Катя решила следующее: если у Кораблева получится убрать Антибиотика — очень хорошо, если нет — тогда она сама убьет эту старую гадину… Подойдет в отеле поближе и расстреляет его из «Макарова»… В том, что она не промахнется, Катя была уверена, а что случится с ней самой после выстрелов в Палыча — что же, все мы в руке Божьей…

Катерину настолько заворожила идея убийства Антибиотика, что она почти не думала даже об оставленном с Федосеичем в Ялте Андрюшке — не говоря уже о собственной жизни… На ее жизни поставил крест Виктор Палыч — в июне, на хуторе под Лугой…

От тяжелых воспоминаний ее оторвал донесшийся с кухни бодрый голос Обнорского:

— Барышня, харч готов. Прошу к столу — накрыто!

Не услышав ответа, Андрей зашел в комнату и улыбнулся Кате:

— Пойдем, попьем кофейку — хоть согреемся…

В квартире, где окна не заклеивали, видимо, очень давно, и впрямь было холодновато — Катя почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь… Или, может быть, так проявилось нервное напряжение? На улице, между тем, потихоньку стало смеркаться — в ноябре день в Питере угасает где-то после четырех, а тут еще и солнце было плотно закрыто тучами…

Андрей потянулся было к выключателю, но Катерина быстро шагнула к нему и перехватила руку:

— Не надо зажигать свет… Так посидим…

— Как скажете, — пожал плечами Серегин. — Лично мне без света еще интереснее — в одной квартире с молодой красивой женщиной… Темнота, как известно, друг молодежи…

Никак не отреагировав на его двусмысленную шуточку, Катя прошла на кухню и села за стол, который и впрямь был уже сервирован — аккуратно, но чисто по-мужски: Андрей налил две большие чашки кофе и смастерил по три гигантских бутерброда — толстенные ломти колбасы и сыра на солидных кусках хлеба… Помидоры были помыты и разрезаны на четвертинки — любая женщина сделала бы все то же самое гораздо изящнее.

Отхлебнув кофе из кружки и еле откусив кусочек от великанского бутерброда, Катя посмотрела на часы — они показывали без четверти четыре…

Серегин беззаботно и с невероятной скоростью уплетал бутерброды собственного изготовления. При этом журналист пытался еще и говорить что-то с набитым ртом — судя по его поведению, он совсем не предполагал, что через пятнадцать минут на «пятачке» у магазина «Океан» должен появиться тот, кого он называл «старичком-кролиководом»…

Катя еще не доела первый свой бутерброд, когда Обнорский смолотил уже все три и довольно поглаживал себя по животу:

— Люблю, знаете ли, повеселиться, а особенно — пожрать…

Катерина нервно улыбнулась и снова посмотрела на часы — до четырех оставалось полторы минуты… Она молча встала из-за стола и ушла в комнату. Андрей насупился и ядовито заметил ей вслед:

— Спасибо за хлеб-соль, за приют и ласку, за слово доброе…

Она не откликнулась — сил уже не было… Подавляя предательскую дрожь в коленях, Катя встала с правой стороны у окна в комнате и закрыла глаза. Шагов Обнорского она не услышала — словно он перелетел из кухни в комнату над скрипящим при каждом шаге полом. Андрей тоже подошел к окну — видимо, он что-то почувствовал, потому что взгляд его стал сосредоточенным и жестким:

— Ты чего-то ждешь?

— Нет, — покачала она головой. — Просто люблю иногда в окно смотреть…

Андрей недоверчиво хмыкнул, потом увидел вдруг, как дрогнуло что-то в ее глазах. Быстро развернувшись по направлению ее взгляда, он посмотрел в окно — Катя явно следила за пятачком у «Океана», где прогуливался неторопливо вдоль магазина пожилой человек в плаще с поднятым, словно от холода, воротником… Вообще-то, до Обнорского «доходило» все очень быстро — он повернул голову к Катиному лицу, потом снова глянул на старика у «Океана».

— Катя… …е-мое… Это что — он?! Дедушка-киллер? Что ты молчишь? Это он?

Катерина ничего не ответила. Она лишь красноречиво вздохнула и прислонилась к стенке — так, что ее правая кисть оказалась чуть ниже уровня подоконника… Андрей ничего странного в ее позе не увидел — он казался растерянным и несколько разозленным. Серегин закурил сигарету, стоя у окна и глядя, не мигая, уже только на пятачок у магазина:

— Ну, Катерина Дмитриевна, вы и даете… Проверку решили все-таки устроить… Ты хоть понимаешь, как мы рискуем?

Катя молчала, и Обнорский чуть повысил голос:

— Не поверила мне, значит… А теперь что — убедилась? Человек пришел на встречу — а я точно знаю, что пытавшийся застрелить Антибиотика старичок задержан… Может быть, ты думаешь, что его отпустили? С учетом возраста? Блин, ну надо же… Ее предупреждают, что дед ее сдал, а она все равно тащится в район встречи…

— Человек, пытавшийся стрелять в Антибиотика, никого не сдавал, — негромко сказала Катя.

Серегин опешил:

— Не сдавал? Ничего не понимаю… А ты откуда знаешь?

Катерина ничего не ответила. «Маяк тревоги» — поднятый воротник плаща Кораблева — она заметила сразу и теперь со щемящим чувством жалости смотрела, как мотается от одного угла магазина к другому худощавая фигура старика. Значит, Обнорский сказал правду — Кораблева действительно, взяли… Но прав оказался и Вадим, утверждавший в своем посмертном письме, что Василий Михайлович не способен на предательство…

Кораблев неспешно прогуливался вдоль магазина, ежась на холодном осеннем ветру. Часы у Василия Михайловича отобрали, поэтому счет времени он вел про себя — от левого угла магазина до рекламной тумбы было двадцать шагов, то есть, если прохаживаться неторопливо, треть минуты. От перекрестка Сенная — Садовая до правого угла магазина укладывалось тридцать пять шагов или полминуты… Старик вел про себя счет времени, потому что помнил: с Катей они договорились строго: один ждет другого на месте не больше десяти минут — по истечении этого отрезка времени ожидающий должен будет немедленно уходить, расценивая невыход человека на контакт как провал… Лишь бы Катерина не забыла все их договоренности и условные сигналы — нет, все будет хорошо, она девочка умная, должна понимать, что на кону стоит…

Медленно расхаживая по «пятачку» перед магазином, Василий Михайлович спокойно разглядывал прохожих, проезжавшие машины, дома… Постоянно натыкаясь глазами на знакомые лица оперативников, Кораблев с усмешкой подумал, что «держат» его плотно, об уходе от наблюдения не стоит даже фантазировать — он и дернуться не успеет, к нему разом человек пятнадцать подскочит… Да, Никита Кудасов предусмотрел все, чтобы исключить возможность побега или похищения своего «подопечного». Но… Он вряд ли мог предположить, что Кораблева попытаются ликвидировать, потому что не знал ни о ночном визите плешивого в изолятор на Захарьевской, ни о том, что Антибиотику еще накануне стало известно место и время проведения операции…