Кровавое дело - де Монтепен Ксавье - Страница 72

— Могу я узнать, какого рода этот инцидент?

— Конечно. Убийца, покончив с моим отцом, покусился и на жизнь ее дочери.

Итальянец чувствовал себя очень и очень скверно.

— Я не совсем понимаю… — сказал он, вопросительно и несколько робко глядя на Сесиль.

— По каким-то обстоятельствам, о которых при мне не говорилось, дочь Анжель, Эмма-Роза, о существовании которой я узнала из найденного вами завещания, села в тот же вагон, где находился мой отец, и, кажется, случилось так, что злодей, убив моего отца и желая отделаться от свидетеля, выбросил ее из вагона на полном ходу.

Анджело провел рукой по лбу, на котором выступил холодный пот. Он чувствовал, что теряет почву под ногами, но благодаря железной воле преодолел волнение и проговорил:

— Как странны и необычны все эти осложнения!

Затем, помолчав, прибавил:

— Вы, кажется, говорили о покушении на убийство… Значит, девушка, выброшенная из вагона, не умерла?

— Она только ранена, более или менее серьезно. И будьте уверены, что ее спасут, она будет жить, для того чтобы лишить меня целой трети наследства моего отца!

«Значит, она не умерла, эта девочка, которая может быть мне так опасна! — подумал итальянец. — Нет, положительно мне нет удачи ни в чем».

— Вы теперь сами видите, сударь, — продолжала между тем Сесиль, — какие страшные удары поражают меня один за другим. Отец убит. Громадная часть наследства, которое должно было целиком перейти ко мне, потеряна навеки, если только он засвидетельствовал завещание! К тому же в настоящую минуту я совершенно одна на свете. Я просто не знаю, что мне делать! К кому обратиться! С кем посоветоваться!

Пароли взял девушку за обе ручки и почувствовал, как они задрожали в его сильных руках.

Устремив на Сесиль чудные черные глаза, он, казалось, приковывал ее к себе магнетическим взглядом.

— К чему вы так отчаиваетесь? — заговорил он глубоким, музыкальным, чарующим голосом. — Неужели вам не может встретиться дружба, зародившаяся внезапно, от одного взгляда, которая будет стараться залечить ваши страдания, внести мир и спокойствие в вашу наболевшую душу, утешит вас в ваших тревогах и осушит слезы?

— Ведь я ровно никого не знаю, — ответила Сесиль, опустив глаза. — Отец и я жили очень уединенно, вдали от света и людей. Сперва мы были очень богаты, потом почти обеднели, ну и, разумеется, все нас покинули, забыли… Повторяю вам, я совершенно одинока.

— Хорошо, но вместо старых привязанностей могут найтись другие, — возразил итальянец. — Хотите ли вы, чтобы я стал вашим советником, защитником, другом? Искренним, преданным другом?

Пароли подошел близко-близко. Руки его крепче сжали хорошенькие ручки Сесиль, а глаза со страшной магнетической силой глубоко смотрели в смущенные очи девушки.

Сесиль чувствовала себя потрясенной и возбужденной до крайней степени. Она испытывала какое-то очарование, в котором сама не была в состоянии дать себе отчет.

— Вы — моим советником? Моим другом? — повторила она, почти не сознавая значения собственных слов.

— О, — продолжал Анджело, как бы увлеченный внезапно налетевшим на него вихрем страсти, непреодолимым и неудержимым, как буря, — я знаю вас всего несколько минут, а между тем мне кажется, что знаю давно и что вы всегда наполняли собой мою жизнь! Как отрадно было бы взять на себя половину вашего горя! Я с удовольствием отдал бы свою кровь, чтобы осушить слезы, от которых покраснели ваши чудные глазки! Простите меня, что я говорю с вами таким образом в ту минуту, когда душа ваша тоскует! Я хотел бы, я должен был бы молчать, но не могу заставить молчать свое переполненное сердце! Это безумие, быть может!! Пускай! Я сошел с ума и не желаю излечиться! Видя вас, такую молодую, такую красавицу, такую печальную, узнав вас в тот момент, когда злая судьба лишила вас самой дорогой привязанности и оставила одну в мире, я невольно почувствовал живейшую, горячую симпатию! Я весь отдал себя в ваши руки! Располагайте мною! Я принадлежу вам весь! А взамен моей глубокой, беззаветной и безграничной преданности скажите мне только одно: вы позволите мне считать себя вашим другом?

Пароли был великий комедиант; он превосходно умел управлять своей подвижной физиономией, настраивая ее на один лад со своими страстными, в душу западающими речами.

Да и Сесиль была слишком неопытна для того, чтобы не принять всерьез эти банальные слова. Она думала, что слышит настоящий голос страсти.

И надо сознаться, что и на этот раз страстные речи опьянили ее так же, как опьянили когда-то звучные тирады актера Поля Дарнала.

Она и думать забыла, что от любви артиста, которого она теперь так презирала, остались очень ощутимые последствия.

— О да, да! — заговорила она, глядя на Пароли пылающими глазами, между тем как по телу ее пробегала сладострастная дрожь. — О да, я верю вам… Я принимаю вашу преданность… вашу дружбу… Советуйте мне… Руководите мною… Поддержите меня…

Она уже хотела прибавить: «Любите меня!» Но эти два слова замерли, не будучи выговоренными, но все-таки недостаточно быстро для того, чтобы итальянец не смог прочесть их в ее глазах и на губах.

Он взял обе ее руки и почтительно и нежно поднес к своим губам.

— Вам уже известно, что я доктор Анджело Пароли, — продолжал он. — Я владелец первой глазной лечебницы Парижа… Я богат… И говорю все это для того, чтобы вы знали, что я буду счастлив положить к вашим ногам все свое состояние, в ожидании, пока вы не получите наследство отца, на которое имеете полное и неоспоримое, хотя, к сожалению, и не исключительное право. Мое страстное желание и пламенное стремление — заслужить вашу благодарность.

— Вы уже заслужили ее, — с живостью проговорила Сесиль. — Не возврати вы мне бумажник отца, где находилась квитанция марсельского банкира, которого я даже и имени не знала, кто знает, может быть, и все состояние было бы для меня потеряно навеки?! Кто-нибудь другой, не вы, может быть, и не побеспокоился бы вернуть находку, а хладнокровно оставил бы ее у себя… Почем знать? Может быть, даже попытался бы обратить находку в свою пользу! Вы оказали мне громадную услугу и этим получили право на мою вечную и безграничную благодарность.

— А ваша дружба?

— Она так же, как и моя благодарность, всецело принадлежит вам.

— О, благодарю, благодарю! — говорил Пароли своим бархатным, горячим голосом. — А что, если бы я осмелился мечтать еще о большем?

— О чем же?

— О вашей любви…

Услышав эти слова, дочь Жака Бернье вдруг разом припомнила все прошлое. Она побледнела, как смерть, и задрожала. Как живой укор, как ужасное привидение, как бездонная пропасть вдруг обрисовалась перед нею ее «ошибка», ее минутный каприз.

О, как ужасно проклинала она в этот момент несчастного актера! Чего бы она не сделала, чтобы стереть его с лица земли!

Сесиль низко-низко нагнула свою чудную головку под бременем тяжелых, черных мыслей.

Пароли между тем не сводил с нее своих магнетических глаз, как змея, которая смотрит на добычу, пока она сама не подлетит к ее пасти.

Он увидел внезапную бледность девушки, заметил ее страшное смущение.

— Да, — проговорил он горьким разочарованным тоном, — было слишком безумно, слишком смело с моей стороны мечтать, что вы когда-нибудь сможете полюбить меня! Я вижу, что ваше сердце несвободно!

— Не расспрашивайте меня! — воскликнула Сесиль, сжимая пылающие виски обеими руками. — Умоляю вас, не расспрашивайте меня.

Слезы в голосе девушки и отчаянное выражение ее лица должны были зависеть от причин гораздо более важных, чем простая интрижка.

Но какие это могли быть причины?

Вот какой вопрос мысленно задавал себе Анджело; но так как, несмотря на всю свою сообразительность, он не мог найти на него сразу подходящего ответа, то продолжал, уже вслух и голосом, как будто дрожащим от волнения:

— Я не имею никакого права расспрашивать вас. Я отлично понимаю, что внезапная дружба не может иметь всех привилегий старой привязанности. Я жду, чтобы вы сделали мне честь и подвергли мою дружбу какому-нибудь испытанию.