Кровавое дело - де Монтепен Ксавье - Страница 73

Итальянец глубоко вздохнул и провел рукой по глазам, чтобы стереть воображаемую слезу, а затем продолжил:

— Я не буду говорить больше о чувстве, вспыхнувшем во мне так внезапно, что оно даже заставило меня забыть приличия. Я глубоко раскаиваюсь в своей поспешности и прошу вас простить меня.

— Мне нечего прощать вам, потому что вы ничем меня не оскорбили, — ответила Сесиль, устремив на своего покровителя глубоко печальный взгляд. — Но, прошу вас, не будем больше говорить об этом. Начните вашу роль друга: мое положение хорошо вам известно, что я должна, по-вашему, теперь делать?

— Потеря бумажника тесно связана с трагическим происшествием, жертвой которого был ваш отец. Почем знать, не поможет ли он напасть на след настоящего убийцы? По моему мнению, вы должны представить бумажник судьям — это прежде всего. Разве это также и не ваше мнение?

— Без сомнения. Но мне нужно, чтобы вы были около меня, чтобы вы были со мной, когда я отправлюсь в суд. Вы возьмете на себя труд объяснить судьям, каким образом попала к вам в руки эта драгоценная для меня находка.

— В этом случае, как и во всех других, я попрошу вас всецело располагать мной. Я готов сопровождать вас в суд, когда вам угодно. Вы не знаете, какому следователю поручено ведение дела?

— Знаю.

— Его имя?

— Monsieur де Жеврэ.

Пароли разыграл удивление со свойственным ему талантом.

— Monsieur де Жеврэ! — повторил он. — Да это просто случай! И какой счастливый случай!

— Почему счастливый? Разве вы знаете этого следователя?

— О да, он даже обязан мне! Мне недавно пришлось оказать ему громадную услугу. Не будь меня, его мать, которую он буквально обожает, была бы слепа навеки и безо всякой надежды на выздоровление.

— О, вот покровитель, которого я прошу у Бога с самого дня смерти бедного отца! Это вы! Я отлично знаю, что вы будете отныне моим Провидением! — воскликнула Сесиль в экстазе.

— Я буду только вашим другом, и этим все сказано! — скромно возразил итальянец. — Теперь же мы, конечно, уже не можем отправиться к господину де Жеврэ, — прибавил он.

— Так отложим на завтра, разумеется, если вы свободны.

— Завтра, как и всегда, я к вашим услугам.

— Я бы попросила вас — извините, что отношусь к вам так беспеременно, да мне кажется, что мы уже так давно знакомы, — я бы вас попросила узнать у monsieur де Жеврэ, когда могут состояться похороны отца.

— Я не только осведомлюсь об этом, но вместе с ним приму все меры, чтобы погребальная церемония была достойна того, кого вы оплакиваете.

— О, сударь, как вы добры! Вы положительно играете роль Провидения в моей жизни!

И девушка, в порыве благодарности, опять протянула свои хорошенькие ручки Анджело, который снова приложил их к губам и покрыл поцелуями.

Легкий стук в дверь привел ее в себя.

Она отняла руки, отодвинула подальше стул и проговорила:

— Войдите!

На пороге показалась Бригитта.

— Что нужно? — спросила Сесиль.

— Какой-то господин желает вас видеть и говорит, что ему надо сообщить вам нечто важное.

— Но ведь я не одна.

— Кажется, ему очень нужно…

— Этот господин сказал свое имя?

— Он сказал, что его имя — Поль Дарнала.

Глухой крик вырвался из груди Сесиль, и лицо ее исказилось.

Итальянец вздрогнул.

Поль Дарнала!

Это имя принадлежало красавцу актеру, которого он видел в Cafe du Theatre в Дижоне, накануне убийства.

Поль Дарнала был тот самый красавец, который, лихо покручивая усы, шутил со знаменитой дочерью консьержки, Жанной Дортиль, напоминавшей ему о его любви к какой-то дамочке в Батиньоле.

Уж не была ли Сесиль этой дамочкой?

Смущение mademoiselle Бернье являлось странным подтверждением этого предположения.

Пароли захотел узнать правду во что бы то ни стало, ему необходимо было знать, зачем комедиант, как он мысленно называл Поля, явился к Сесиль.

Последняя быстро овладела минутным смущением и, обращаясь к Бригитте, сухо проговорила:

— Скажи, что я не принимаю.

— Я вовсе не желаю мешать вам, умоляю, не стесняйтесь. Может быть, этот посетитель хочет сообщить вам что-нибудь важное. Примите его. Я могу подождать в соседней комнате.

— Я не хочу принимать его…

— Но ведь вы же знаете этого господина?

Сесиль пошевелила губами, но была не в состоянии говорить: слова останавливались в ее судорожно сжатом горле.

Она сделала какой-то неопределенный жест, не выражавший ни да, ни нет.

Приход Поля Дарнала как громом поразил вероломную Сесиль.

Зачем он явился?

Она не виделась с ним уже больше шести недель, и теперь ненавидела всеми силами души и проклинала роковые последствия своей безумной страсти.

Как смел он войти к ней в дом, зная, какой непроницаемой тайной она всегда старалась окружить их связь?

Это был, по ее мнению, верх бесстыдства!

.Неужели он настолько глуп и дерзок, что заговорит о проклятом прошлом? Неужели он явился предъявлять свои права на ее любовь в тот момент, когда в ее сердце запала искра новой любви? И, к довершению всех несчастий, он пришел как раз в ту минуту, когда около нее человек, очаровавший ее!

Анджело Пароли прекрасно понимал ужас и недоумение Сесиль. Он был слишком опытен, чтобы не угадать причин ее неловкого положения, и хотел знать все, и знать наверняка.

— Я предложил вам подождать конца вашего разговора в соседней комнате, — сказал он, прервав наконец неловкое молчание, — но, может быть, вы предпочитаете, чтобы я не уходил?

В продолжение секунды Сесиль колебалась, но потом, по-видимому, решилась. В голову ей пришла мысль, которая сразу придала ей самоуверенности.

Ясно, что, какова бы ни была цель посещения Поля Дарнала, все же он никогда не рискнет говорить с нею свободно в присутствии третьего лица. Пароли стеснит его, закроет ему рот и сделает положительно невозможным малейший намек на их прошлое.

— Да, да, — с живостью сказала Сессиль, — прошу вас, останьтесь. Я приму этого господина, потому что вы советуете мне сделать это, а я решила позволить вам руководить мною во всем.

И, обратившись к Бригитте, прибавила:

— Проси monsieur Дарнала!

Через минуту Поль Дарнала был в комнате.

Не зная ничего о смерти Жака Бернье, зная только, что он должен скоро вернуться, Поль Дарнала ни за что в мире не решился бы отправиться на улицу Дам.

Он написал Сесиль письмо и послал с посыльным, внушив последнему, что письмо надо отдать в руки тому, кому оно адресовано, и ни под каким видом не оставлять прислуге.

Посыльный в точности исполнил приказание и принес письмо обратно, так как не застал mademoiselle Бернье дома.

Вечером Поль Дарнала снова послал письмо, но результат был тот же.

После спектакля он отправился на улицу Дам и, как душа грешника, не находящая себе покоя, бродил в продолжение двух часов под окнами Сесиль. Окна были затворены, и сквозь опущенные шторы не пробивалось ни малейшего света, что, впрочем, ввиду позднего времени, было нормально.

Во время своей поездки на Юг Поль Дарнала не раз писал молодой девушке, адресуя письма к себе же на квартиру, куда она, по заранее заключенному между ними условию, должна была каждый день приходить.

И вдруг консьержка встретила его словами:

— Вот все ваши письма, сударь. Никакая барыня не приходила за ними.

То был страшный удар. Неужели Сесиль не любит его больше? Неужели она хочет порвать с ним?

Письмо, найденное им в Дижоне на вокзале, казалось, по его мнению, солидным основанием к такому предположению. Да, по всем признакам, она хотела порвать с ним. Но неужели этот разрыв возможен, мыслим?

Mademoiselle Бернье имела неосторожность сказать Полю о своем положении. Если она его не обманывала, если это факт, то никакая человеческая сила не могла заставить Поля Дарнала отказаться от отцовских прав. Он обожал Сесиль и непременно хотел жениться на ней.